Любовь и сон - Джон Краули

Он обедал в «Дырке от пончика», под засиженным мухами вентилятором, чьи лопасти помешивали влажный воздух. Он сидел не в той кабинке, где обедал с Роз Райдер четвертого июля, а в другой, из которой видна была та. Пустая.

Вдруг он обнаружил, что заплатил по счету и ушел из кафе, даже не заметив этого, а сейчас стоит на Ривер-стрит, лицом к Блэкбери. Пожал плечами и прошел по мосту к Южному Блэкбери, менее населенному юго-западному берегу; вдоль реки тянулись заводы, дома рабочих и проржавевшие водонапорные башни. Не доходя до них, можно было увидеть несколько двухэтажных магазинов, бар, парикмахерскую, — казалось, они живы только накопленными запасами прошлых десятилетий. Одна из лавок была вроде универсального магазина. В ее широких окнах были выставлены несколько платьев, рулоны ткани и игрушки, и на каждом товаре — рукописные ярлычки с ценами; внутрь вели стеклянные двери в рамах из темного, уже много раз крашенного дерева. Пирс не помнил, стоял ли здесь этот магазин раньше. Да уж наверное, стоял, но улицы и дома, открывшиеся Пирсу, были столь милы для него и столь никчемны для мира, что, казалось, такой вид может лишь раз в столетие открыться перед заблудившимися путешественниками. Он вошел.

В помещении находилась лишь одна женщина в очках на серебряной цепочке, занятая разбором товара. Обычно Пирс, оставаясь с продавцом наедине, чувствовал себя очень неловко, но не сейчас. Спокойный и счастливый, он подошел к большим прилавкам, на которых рядами выстроились рубашки, сумки и духи, — излишки хранились под стойкой, в больших ящиках из лоснящейся древесины.

— Жарко сегодня.

— И правда.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

— А, — сказал Пирс.

Ему не нужны были галстук, пара шорт или подвязки для носков. Но и уходить не хотелось. В конце концов он выбрал ярко-голубую рабочую рубашку из тонкой джинсовой ткани и принес ее к кассе.

— На этот товар скидки, — сказала продавщица, которая, казалось, не меньше Пирса наслаждается здешним покоем.

— Да?

На загроможденном прилавке он заметил корзинку с разноцветными шарфами. Доллар за штуку. Пирс вытащил один наобум. Добрый квадратный фут. Кассирша слегка опустила очки, наблюдая, как он вытаскивает шарф, шарф, шарф. Он не смог бы объяснить, по какому принципу выбирает, — знал только, какие брать не будет. Нет, не этот с бульдожьими мордами и не этот, с флажками. Наконец он протянул продавщице облако из четырех штук.

— Нет, не заворачивайте, — попросил он. — Будьте добры. Просто положите в коробку. Если не затруднит.

— Конечно, — ничуть не удивившись, ответила она.

Он вышел в жару, с рубашкой и белой коробкой в руках, на мгновение остановился — снова удивившись, куда он забрел, — и повернул обратно, к Откосу.

Назад, через мост на Ривер-стрит, вниз к библиотеке. Он поднялся по ступенькам, думая: а может, Роз внутри, за работой, — затем решил, что это маловероятно; потом ему пришло в голову, что в любом случае лучше с ней сейчас не встречаться. Он развернулся и чуть не налетел на Вэл, которая поднималась вслед за ним и не ожидала, что он повернет так резко.

— Эй-эй, — сказала она.

— Сама эй. Подниматься нужно по правой стороне. Вэл настороженно взглянула на него — в самом ли деле он шутит — и рассмеялась.

Они немного потолкались на месте — два крупных человека, брачный танец слонов, — и Вэл пошла своей дорогой.

Если бы его мысли не были заняты другим, Пирс бы заметил большую книгу в руках Вэл и обратил внимание на заголовок. Но он не заметил и не узнал багряный сафьян переплета, потому что Кентуккская государственная библиотека, сия пифия, когда-то прислала ему экземпляр в оливковой коленкоровой обложке. Однако возьми он книгу в руки, он бы понял, что это за труд, по отпечатанному на переплете сложному иероглифу, ведомой ему печати молчания и откровения.

А если бы он взял ее и открыл, почему бы ей не открыться (в ту мировую эпоху сильна была божественная власть Совпадения) как раз на той странице, которую Вэл читала Роузи в «Вулкане», — левый разворот, где приводились слова Платона об Эросе? Не следует путать его с прекрасной возлюбленной, хотя люди часто впадают в это заблуждение; вернее сказать, его появление предвещает приход возлюбленной. Эрос — дух, внушающий любовь, от которой нельзя отказаться… Не узнал бы он тогда, что обуяло его, что бежать уже поздно, и тем самым, возможно, нашел бы путь к бегству?

Он не взял в руки книгу. Та эпоха подходила к концу. Рука Вэл лежала на обложке, закрывая иероглиф, и Пирс его не увидел, и в этот раз Монада к нему не воззвала.

Она пришла, чтобы забрать его (то есть, конечно, приехала), и они поехали в одно местечко на горном склоне, где пообедали за широким столом, наблюдая слияние двух рек (Шедоу и Блэкбери), а день неохотно и медленно превращался в ночь. Она говорила о своей юности, рассказывала, какой тогда была неугомонной, но доброй, и лишь потом стала немного… дикой.

— Дикой, — сказал он. — Забавно как. Дело-то в том…

— Не то что совсем уж, — сказала она. — А так.

— Дело-то в том, что давно, ну, еще при Шекспире, когда мужчина — поэт, во всяком случае, — называл женщину «дикой», это значило, что она невинна.

— Да ну?

— Именно так. Неистовая — значит, непорочная, как служительницы Дианы. Не словить. Не укротить. — Он подлил ей вина. — Влюбленный собирался укротить дикарку. И только ручная, которая, ну, которая приходила, как позовут.

— Угу. — Она внимательно слушала.

— Которая приходила есть с руки. С поэтовой руки. Сама приходила. Попробовать, — сказал Пирс и выпил. — Мило, а?

— Мило, — подтвердила она.

Они говорили о «Чаще», которая оставалась для Пирса невообразимой. Роз там трудились — так, девочка на побегушках, — чтобы получить в колледже зачет по социальной работе, ну и опыт, конечно: Роз собиралась стать юристом или преподавателем, но говорила об этом, как подумалось Пирсу, без особого энтузиазма. В любом случае, ей казалось, что она потеряет работу. Состояние финансов в «Чаше» было неважное.

— Потому что сейчас такого типа клиника уже не очень и нужна. Кое-кому нужна, конечно, но мало кому. Может быть, у больницы слишком много хозяев. Вот они и пытаются найти другие источники доходов.

— Например…

— Ну, мужчинам предлагают недельные курсы повышения чувствительности. Или вот еще — семинары по самоуважению и переориентации для женщин, которые снова хотят начать работать.

— Ибо плакать — мужчинам, работать — женам, — блеснул цитатой Пирс.[479]

— Это и в самом деле важно, — сказала она так, будто хотела сказать «не важно». Важно, не важно.[480] — А еще есть специальный проект лечения.

— Чего?

— Этим занялась одна группа, — ответила Роз. Глаза ее смотрели в никуда: Пирс научился ловить такие моменты, но понять их не мог; казалось, иногда в них отражается другой мужчина, прошедший краями ее мыслей, — как-то связанный с тем, о чем она говорила. — Нетрадиционные методы. Хотя по сравнению с терапией — как раз более традиционные.

— Таких методов много.

Пирс представил астрологическую медицину, изменение настроений с помощью солярианских растений, музыки и цвета, по методу Фичино.[481] Да нет, конечно, что-то другое.

— Сначала возникла идея. Потом она сузилась. Все заинтересовались одним человеком. Христианином. Он уже дважды возвращался.

— Он целитель? Что, христианская наука? Излечение верой?

— Ну, так не скажу, — ответила она. — Меня к этому всему не привлекали. Думаю, дело в том, что нужно быть христианином. Он лечит, как Иисус. То есть он говорит, что нужно быть христианином.

— Чтобы лечить или лечиться?

— А кто его знает. — Она пристально посмотрела на Пирса. — Ты такое можешь?

— Нет, — ответил он. — И даже вылечиться бы не смог. — Он скрутил папиросу и продолжил: — Меня воспитывали католиком. Это вроде прививки. После этого каким-то иным христианином уже не станешь. Иммунитет против других верований, что ли.

— Магия, — сказала она. — Ты что, не веришь в магию? Он втянул дым и выдохнул его в каком-то мистическом спокойствии.

— Нет.

— Но ты же думаешь, что магические методы работают. Он не ответил.

Роз провела пальцем по краю стакана с вином — прозвенел призрачный вскрик.

— Если ты хоть сколько-нибудь знаешь о магии, — сказала она, — то рано или поздно поддашься искушению и попробуешь. Если бы только я знала о ней побольше, я бы точно попробовала.

— Правда?

— А может, пойти к тебе в ученицы. Ты бы научил меня всему, что знаешь.

— Ты можешь, — ответил он, — сидеть у моих ног.

Она разглядывала его, покачивая головой — на миг в одну сторону, на миг в другую, на губах — слабая улыбка, как будто (подумал Пирс) она сначала прислушалась к словам доброго ангела на правом плече, а потом к словам злого, на левом, но выбирать не хотела.