Сумма теологии. Том IX - Фома Аквинский

Отвечаю: в грехе до́лжно усматривать две вещи: обращение к изменчивому благу, которое является материальной частью греха, и отвращение от неизменного блага, которое сообщает греху формальный аспект и завершённость. Затем, нет никаких оснований считать гордость наибольшим грехом со стороны обращения, поскольку то вознесение, которого неупорядоченно жаждет гордость, сущностно не является наиболее несовместимым с благом добродетели. А вот со стороны отвращения гордость чрезвычайно тяжка, поскольку если посредством других грехов человек отвращается от Бога или по неведенью, или по слабости, или из желания какого-либо иного блага, то гордость означает отвращение от Бога просто из нежелания покоряться Богу и Его заповедям. Поэтому Боэций говорит, что «все пороки бегут от Бога, и одна только гордость противостоит Ему», в связи с чем [Писание] замечает, что «Бог гордым противится» (Иак. 4:6). Таким образом, отвращение от Бога и Его заповедей, которое в других грехах является следствием, присуще гордости по самой её природе, по причине чего её актом является презрение к Богу. А поскольку то, что принадлежит по природе, всегда значимей того, что принадлежит через посредство чего-то ещё, из этого следует, что гордость, превосходя другие грехи в формально завершающем грех отвращении, является тягчайшим по роду грехом.

Ответ на возражение 1. Грех может быть труден для избегания по двум причинам. Во-первых, по причине неистовства его нападения; так, нападение гнева неистово по причине его стремительности; а ещё, как сказано во второй [книге] «Этики», «трудно избавиться от страстного желания, которым пропитана вся жизнь»[549]. Такая трудность избегания греха облегчает грех, поскольку, по словам Августина, человек грешит тем более тяжко, чем менее сильному искушению он уступает[550].

Во-вторых, греха бывает трудно избежать по причине его скрытости. И именно потому трудно избежать гордости – ведь поводом к ней, как было показано выше (5), могут служить даже добрые поступки. Поэтому Августин особо подчёркивает, что она «подстерегает добрые деяния», и [в Писании] сказано: «Гордые скрыли силки для меня… по дороге» (Пс. 139:6). Следовательно, само движение подспудно крадущейся и не распознанной разумом гордости не сообщает тяжести, а когда она обнаружена разумом, её легко избежать. Это достигается путём рассмотрения либо собственной немощи, согласно сказанному [в Писании]: «Что гордится земля и пепел?» (Сир. 10:9), либо величия Бога, согласно сказанному [в Писании]: «Что устремляешь против Бога дух твой?» (Иов. 15:13). А ещё можно принимать во внимание несовершенство тех благ, которыми гордится человек, согласно сказанному [в Писании]: «Всякая плоть – трава, и вся красота её – как цвет полевой» (Ис. 40:6), и далее: «Вся праведность наша – как запачканная одежда» (Ис. 64:6).

Ответ на возражение 2. Противоположение порока и добродетели связано с их объектом, который рассматривается со стороны обращения. В указанном отношении нет никаких оснований считать гордость наибольшим грехом, равно как и смирение – наибольшей добродетелью. Однако она является наибольшим [грехом] со стороны отвращения, сообщая при этом тяжесть всем остальным грехам. Так, проистекающее из гордого презрения неверие гораздо тяжелее того, которое является следствием неведенья или слабости. И то же самое можно сказать об отчаянии и всем остальном.

Ответ на возражение 3. Подобно тому, как в ошибочности приводящего к невозможному заключению силлогизма часто убеждаются тогда, когда сталкиваются с наиболее очевидной нелепостью, точно так же ради того, чтобы посрамить гордость, Бог карает некоторых тем, что попускает им погрязать в грехах плоти, которые, будучи менее тяжкими, со всей очевидностью крайне постыдны. Поэтому Исидор говорит: «Гордость сия есть наихудший из пороков. Ведь она часто поражает людей знатных и значительных, а ещё может проистекать из праведных и добродетельных дел, и потому преступность её не всегда заметна. С другой стороны, чувственная похоть заметна всем, ибо природа её изначально постыдна, однако по произволению Божию она не столь тяжка, как гордость. Поэтому пойманный в силки гордости и не знающий об этом повергается в плотскую похоть, дабы он, будучи посрамлён, мог возвыситься из своего унижения»[551]. В самом деле, это делает тяжесть гордости очевидной. И подобно тому, как сведущий врач ради излечения опасного недуга попускает больному хворать менее опасным, точно так же ради выявления всей тяжести греха гордыни Бог попускает людям впадать в другие грехи.

Раздел 7. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ГОРДОСТЬ САМЫМ ПЕРВЫМ ГРЕХОМ?

С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что гордость не является самым первым грехом. Ведь первое сохраняется во всём, что ему последует. Но гордость не сопутствует всем грехам и не служит началом их всех, поскольку, по словам Августина, многое из того, что делается «дурно, делается не из-за гордости»[552]. Следовательно, гордость не является самым первым грехом.

Возражение 2. Далее, [в Писании] сказано: «Начало гордости – удаление человека от Господа» (Сир. 10:14). Следовательно, удаление от Бога предшествует гордости.

Возражение 3. Далее, порядок грехов, похоже, соответствует порядку добродетелей. Но самой первой добродетелью является не смирение, а вера. Следовательно, гордость не является самым первым грехом.

Возражение 4. Далее, [в Писании] сказано: «Злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле» (2 Тим. 3:13), из чего можно заключить, что начало человеческой порочности не является наибольшим грехом. Но в предыдущем разделе мы показали, что гордость – это наибольший грех. Следовательно, гордость не является самым первым грехом.

Возражение 5. Кроме того, подобие и притворство последуют подлинности. Но философ говорит, что «гордость подражает мужеству и отваге»[553]. Следовательно, порок отваги предшествует пороку гордости.

Этому противоречат следующие слова [Писания]: «Начало греха – гордость» (Сир. 10:15).

Отвечаю: первым в любом роде является то, что является таковым сущностно. Затем, мы уже говорили (6) о том, что отвращение от Бога, которое является формальным завершением греха, принадлежит гордости сущностно, а другим грехам – опосредованно. Таким образом, именно гордость удовлетворяет условию первого [в роде] и к тому же, как было показано нами (ΙΙ-Ι, 84, 2) при рассмотрении причины греха со стороны главной части греха, отвращения, является «началом всех грехов».

Ответ на возражение 1. О гордости говорят как о «начале всех грехов» не в том смысле, что всякий грех произошёл из гордости, а в том, что всякий вид греха может по природе быть следствием гордости.

Ответ на возражение 2. Когда удаление от Бога называют началом гордости, то имеют в виду не то, что оно суть отличный от гордости грех, а то, что оно суть первая часть гордости. В самом деле, мы уже показали (5), что гордость по преимуществу относится к подчинению Богу, которое она презирает, вследствие чего она также презирает подчинение твари ради Бога.

Ответ на возражение 3. Совсем не обязательно, чтобы порядок добродетелей соответствовал порядку пороков. В самом деле, порок есть разрушение добродетели. Но нельзя разрушить то, чего прежде не было. И коль скоро вера является первой добродетелью, то неверие является последним грехом, к которому человека часто приводят другие грехи. Поэтому глосса на слова [Писания]: «Разрушайте, разрушайте до основания его!» (Пс. 136:7), говорит: «Накапливая пороки и исполняясь ими, человек впадает в неверие»; и апостол говорит, что некоторые, отвергнув добрую совесть, потерпели кораблекрушение в вере (1 Тим. 1:19).

Ответ на возражение 4. Гордость считают тягчайшим грехом потому, что гордости присуще сообщать тяжесть греху. Таким образом, гордость является причиной тяжести остальных грехов. Поэтому гордости могут предшествовать другие, менее тяжкие грехи, которые совершены по неведенью или слабости. Но из тяжких грехов первой является отягчающая грехи гордость. А поскольку первое в том, что обусловливает грех, суть последнее в том, что уклоняет от греха, глосса на слова [Писания]: «От главного греха очисти меня»[554] (Пс. 18:13), говорит: «А именно от греха гордыни, последнего в тех, кто приближается к Богу, и первого в тех, кто удаляется от Бога».