С точки зрения Ганнибала. Пунические войны. - Гай Аноним

обязан был выдать римлянам их любимого врага, врага номер один, суперврага — Ганнибала.

Но этого не произошло — Ганнибал исчез. Вернее, исчез для историков; о его местонахождении нет точных данных начиная с лета 190 года до н. э. Приблизительно через семь лет он «обнаруживается» при дворе царя Вифинии Прусия — в роли военного советника. Столица Вифинии — Никомедия (современный Измит) — находилась на берегу залива. Прусий хотел расширить свои земли за счет Фригии. Вторую столицу вифинский царь заложил в северо-западных предгорьях горы Улудаг[166] и назвал в честь себя любимого — Пруса (современная Бурса).

Со всеми этими событиями связан последний, вифинский период жизни Ганнибала, когда он помогал в строительстве и чуть ли не писал мемуары, а также памфлеты в антиримском духе. Все это не сохранилось и представляет собой почву для увлекательных домыслов, но страшно подумать, какое торнадо поднимется в ученом мире, если в одном из древних хранилищ обнаружатся свитки за подписью Ганнибала. А ведь похожие случаи бывали, взять хотя бы Кумранские рукописи, найденные в 1947 году...

В любом случае такое гипотетическое событие по эффекту станет для науки чем-то схожим с падением Чискулубского астероида. Эх, мечты, мечты...

* * *

Сципион и Ганнибал ушли из жизни практически одновременно.

У Сципиона начались неприятности из-за Марка Порция Катона. Тот обвинил Сципиона в присвоении части военной контрибуции, полученной от Антиоха. Сумма в 500 талантов, якобы прикарманенная Сципионом, выглядит ничтожной по сравнению с полученной благодаря его победам Римом: 15 тысяч талантов — это, на минуточку, без малого 400 тонн серебра! Публий Сципион выступил в защиту брата и прилюдно порвал в клочья счетные книги, по которым можно было доказать невиновность[167] Луция Сципиона. «Желающие могут покопаться в обрывках!» — добавил он в сердцах. Сципион Африканский напряг весь свой авторитет, чтобы дело не переросло во что-то большее.

В 184 году до н. э. склочный Катон опять выступил против Сципиона: а давайте-ка разберемся, как это вышло, что Антиох осенью 190 года до н. э. вернул Сципиону попавшего в плен сына, причем без всякого выкупа? Почему вдруг Сципион так запросто и фамильярно общался с врагом римского народа? В качестве ответа Сципион поднялся на ростральную трибуну и предложил: «Римский народ! Давайте вознесем богам молитву, дабы они посылали впредь Риму достойных полководцев!» И далее во главе огромной толпы принялся обходить римские храмы. После этого он благоразумно покинул Рим и уехал в свое имение в Кампании, недалеко от Кум.

Через год он скончался в возрасте всего пятидесяти двух лет. Но и после смерти Сципион не преминул уязвить противников, приказав начертать на надгробной плите: «Неблагодарное отечество, да оставит тебя и прах мой».

Прусий, при дворе которого находился Ганнибал, не отступался от идеи стать владыкой обширного царства, и за военной помощью обратился к Филиппу Македонскому. Они были родственниками, хоть и не слишком близкими. Во время всех этих переговоров якобы и стало известно в Риме, где сейчас находится Ганнибал. Ко двору Прусия из Рима прибыл по заданию Сената Фламинин (его биография написана Плутархом). Он якобы был поражен, увидев Ганнибала, и сделал Прусию выговор, потребовав выдать Ганнибала Риму. По другой версии, сам Прусий сделал такое предложение, чтобы задобрить римлян.

В любом случае Ганнибал всегда знал, что такой день настанет, и подготовился. Иллюзий насчет царей и их честности он никогда не питал. Западнее Никомедии у него имелось некое тайное убежище. Плутарх уверяет, будто оно представляло собой нечто вроде «лисьей норы» с подземными ходами. Там Ганнибал и скрывался. Однако слуги Прусия отыскали его и в этом месте, причем выяснилось, что они хорошо осведомлены о пристанище беглеца: все пути к отступлению оказались перекрыты.

Очутившись в ловушке, Ганнибал принял яд. Ему было шестьдесят четыре года.

В истории противостояния Рима и Карфагена настала заключительная фаза.

Глава XXVIII. Последний пожар

В 150 году до н. э. закончился пятидесятилетний срок зависимости Карфагена от Рима, определенный последним мирным договором. У римского Сената появился повод для размышлений. Карфаген экономически процветал, его следовало ослабить, пока Новый Город вновь не поднял голову. А сейчас у Карфагена появится такая возможность. Поэтому Рим принял, что называется, превентивные меры.

Оккупация Масиниссой — римским союзником, который «приглядывал» за Карфагеном все это время, — богатых земель Эмпории (в 193 году до н. э.) вызывала непрекращающийся протест карфагенян. Масинисса давал неправдивые объяснения, которым в Риме охотно «верили». Время от времени из Рима приезжали посольства — разбираться в ситуации. И, естественно, ничего не решали, поскольку весь этот конфликт был Риму необходим: «Разделяй и властвуй».

Уверенный в своей безнаказанности, Масинисса непрерывно расширял владения за счет Карфагена. С 174 по 173 год до н. э. он отобрал у карфагенян около семидесяти селений и небольших городков. Его действия позволяли римскому Сенату регулярно вмешиваться в карфагенские дела.

В 152 году до н. э. в Карфаген прибыла очередная римская делегация: Гамилькар и Карталон, вожди, враждебные Масиниссе, напали на нумидийцев, засевших на спорных территориях.

Марк Порций Катон, возглавлявший посольство, высокопарно объявил, что «договор, заключенный при Сципионе, не нуждается ни в каком разбирательстве, ни в каком исправлении; надо только, чтобы из него ничего не нарушалось». На самом деле в этом договоре изначально была заложена мина замедленного действия — ведь точные границы им установлены так и не были.

После чего посланники осмотрели Карфаген и были шокированы его процветающим видом. Это выглядело как плевок в лицо победителю! Вместо того чтобы влачить жалкое существование и быть на последнем издыхании, Карфаген самым наглым образом увеличил свое население, активно развивал торговлю, граждане его выглядели сытыми и хорошо одетыми — талант финицийцев к бизнесу сделал свое дело.

Плутарх описывает выступление Катона перед Сенатом следующим образом:

«Найдя Карфаген не в плачевном положении и не в бедственных обстоятельствах, как полагали римляне, но изобилующим юношами и крепкими мужами, сказочно богатым, переполненным всевозможным оружием и военным снаряжением и потому твердо полагающимся на свою силу, Катон решил, что теперь не время заниматься делами нумидийцев и Масиниссы и улаживать их, но что, если римляне не захватят город, исстари им враждебный, а теперь озлобленный и невероятно усилившийся, они снова окажутся перед лицом такой же точно опасности, как прежде. Без всякого промедления вернувшись, он стал внушать сенату, что прошлые поражения и беды, по-видимому, не столько убавили карфагенянам силы, сколько безрассудства,