Том 10. Публицистика - Алексей Толстой

Зато все преимущества были у немцев: плацдарм Крыма для развертывания войск, железные дороги для подвоза резервов и огнеприпасов, выгодное расположение авиации, так как любое место степной части Крыма было прекрасным аэродромом. Последний майский приказ Гитлера был: взять Севастополь в четыре-пять дней, не считаясь ни с какими потерями; а это для трехсоттысячной немецко-румынской армии значило — наведенные в затылок пулеметы охранных отрядов «СС» и — вперед! Смерть впереди, смерть позади. И фашистские дивизии двадцать пять дней лезли на штурм по разлагающемуся месиву своих трупов. Зловоние было так невыносимо, что приходилось эти кучи трупов на склонах балок, среди разорванной проволоки, на подступах к русским траншеям и дзотам поливать с аэропланов формалином.

Не получили славы фашисты под Севастополем. Еще меньше выиграли стратегически. В прошлую империалистическую войну немцы в течение многих месяцев штурмовали крепость Верден. Это была одна из крупнейших глупостей фельдмаршала Людендорфа; французы, обороняя Верден, пропускали через него поочередно едва ли не все свои дивизии, сменяя их через несколько дней. Верден для французов стал местом боевой закалки; немцы же упрямо перли и перли густыми цепями в эту мясорубку, Под Верденом они потеряли свои отборные части, исчерпали значительные резервы — взяли Верден, потом отдали. И фельдмаршал Людендорф до самого конца войны так и не смог заткнуть в немецкой армии кровоточащую рану, нанесенную под Верденом, что, как известно, привело немцев к окончательному истощению резервов и гибели.

Рана, нанесенная немцам под Севастополем, глубока и болезненна и будет еще иметь крупные последствия.

Помня неудачные штурмы Севастополя в ноябре и декабре прошлого года, стоившие немцам до восьмидесяти тысяч человек убитыми и ранеными, Гитлер на этот раз сосредоточил под Севастополем численно почти такую же армию, с какой в двенадцатом году Наполеон вторгся в Россию и взял Москву. Восемь месяцев топталась эта армия, ломая себе зубы о севастопольский орешек.

Гигантское ожесточенное сражение, развернувшееся сейчас на нашем фронте, принципиально отлично от прошлогоднего наступления немцев. Тогда они были, уверены в победе и быстром разгроме Советской России. Сейчас немцы дерутся с отчаянием. Сейчас они — на пределе своих сил и возможностей. От этого они не менее опасны.

Мы должны выстоять!

Мы выстоим. Защитники Севастополя показали высокий пример отваги, ненависти к врагу, злобы в бою, пренебрежения к смерти. Там в самые трудные дни бойцы и командиры писали карандашами на портрете Сталина клятву: «Клянусь вам, товарищ Сталин, что при обороне Севастополя буду беспощадно драться с фашистами, покуда в моей груди будет биться сердце…» Там в упорном озлоблении боя были такие случаи, как с краснофлотцем-связистом Девитяровым. При выполнении задания он был окружен немцами, закричавшими: «Рус, сдавайся», — и успешно отстреливался от них и некоторых убил; когда же на помощь своим выкатил из балки фашистский танк, Девитяров сунул в карманы и за пазуху все имевшиеся у него гранаты, дождался танка, кинулся под него и взорвал его.

Там, для рассказов нашим детям и внукам, произошел случай в море в нескольких милях от берега, случай, не принесший славы германскому военному флоту. Две наших весельных шлюпки, шестерка и четверка, с восемнадцатью моряками, высадив ночью на берег разведчиков и отойдя в море, в 6.00 напоролись на два катера под фашистским флагом. Первый катер подошел к шлюпкам, и офицер с мостика крикнул: «Хальт!», — значит — клади весла, сдавайся. В ответ со шлюпок был открыт огонь из пулеметов, автоматов и винтовок. Офицер сейчас же кувыркнулся в люк, и катер, развивая ход, отошел и начал обстреливать шлюпки так же, как и второй. Но на первом были повреждения — он задымил, сбавил ход и вскоре оба катера, покинув место боя, ушли к берегу. В 9.00 шлюпки были атакованы двумя другими ТК, под фашистским флагом, шедшими 45-узловым ходом и открывшими огонь из двадцатимиллиметровых пушек и крупнокалиберных пулеметов. Шлюпки встретили как нужно и эту атаку. На переднем ТК упал рулевой, катер сделал зигзаг, повернул в сторону берега и больше участия в бою не принимал. Второй продолжал бить из пушки и пулеметов по двум шлюпкам. Бой длился тридцать минут. Хотя на шестивесельной шлюпке разнесло борт и был один убитый и четверо тяжело ранены, фашистский катер не выдержал ответного огня и так же, как и первый, ушел к берегу. Менее пострадавшая четверка двинулась вперед, чтобы выслать на помощь шестерке катер. В районе мыса Сарыч четверка обнаружила подводную лодку под итальянским флагом. Командир шлюпки приказал открыть огонь по рубке лодки, после чего офицер итальянец и матросы поспешно нырнули в люк, лодка резко повернула в сторону Ялты и скрылась подводу. В 19.00 четверка благополучно пришла в Балаклаву и выслала катер в помощь товарищам в шестерке, которые все, кроме товарища Горбищенко, похороненного в море, благополучно были доставлены в Севастополь. Севастополь временно спустил флаг. Но в душе каждого советского моряка гордо реет военно-морской флаг, раздуваемый непоколебимой ненавистью к врагу.

Враг будет сломлен, будет уничтожен, будет униженно просить пощады. Снова поднимется красивый Севастополь на берегах исторических бухт, орошенных кровью героев, и на место поганой свастики снова на высокой мачте взовьется советский флаг.

Смерть рабовладельцам!

Прочтите эти письма, товарищи. Они найдены в карманах убитых немцев. Эти документы потрясают своим цинизмом. В них вы увидите страшную судьбу советских людей, насильно увезенных в подлую и темную Германию. От вас, от вашей стойкости, от вашего мужества и решимости разгромить врага зависит — будут ли бесноватые немки хлестать по щекам русских, украинских и белорусских женщин да кормить их одним хлебом из свеклы, как скотину.

Вот эти письма.

«Кто бы подумал, Вилли, что такое животное, наша украинка, умеет прекрасно шить. Это очень приятно, да и француз наш, как ты сам понимаешь, без дела не сидит Вчера он подбил подметки к моим и папиным ботинкам, а сегодня починил лестницу. Папа говорит, что их нужно почаще наказывать, иначе будут лениться.»

(Из письма унтер-офицеру Вилли Менцель от невесты Рут Кречиер из Бейтана, Бреслау-Лисса)

«…К 1 марта нам дадут трех украинских девок для работы на огороде и двух девок для работы по дому. Будь спокоен, они уже поработают. К тому же нам дадут еще двух пленных: надеюсь, что тогда в нашем хозяйстве дело пойдет на лад. Все, у кого уже работают русские, говорят, что, в общем, это недорогое удовольствие».

(Из письма ефрейтору Гансу Пасман от Анны-Лизы Гайе из Рейсдпрфа)

«…Из Штерингера удрали три литовца, но заменены уже белорусами. Это даже дешевле. Мы ничего не потеряли. Прокормить этих белорусов можно очень дешево. Русские получают только хлеб из свеклы…»

(Из письма солдату Шредеру от семейства фон Алътенштадт, Гроссмедиен, округ Агнерапп, Вост. Пруссия)

Воин Красной Армии, закрой на минуту лицо своей рукой. Больно русскому читать эти немецкие строки. Штыком своим, омоченным в фашистской крови, зачеркни их.

Смерть рабовладельцам!

Самоотверженность

Мы слишком мало и недостаточно по-новому пишем о созидательной работе в тылу, а то, что пишем, не всегда раскрывает все те глубокие изменения, которые произошли и происходят в нашей стране.

Глубоко изменилась за время войны психология Красной Армии. В борьбе с жестоким и сильным противником человек на фронте стал нравственно чище, серьезнее, проще и глубже. Мы знаем из прошлого, что войны решаются одним или несколькими генеральными сражениями. Они были состязаниями военного таланта главнокомандующих и храбрости народов. Перед Бородинским боем русские солдаты надели чистые рубахи. Этот день решил судьбу Наполеона, — его непобедимая армия разбилась о широкую грудь русского солдата.

В нынешней небывалой войне солдату Красной Армии мало надеть чистую рубаху перед боем, — ему пришлось душу свою набело вымыть в трех кровях, в трех щелоках непрекращающейся битвы на трехтысячеверстном фронте. Чиста и сурова душа воина Красной Армии. Он много видит, много чувствует и много думает. Он видит, что немецкий солдат никогда русскому не смотрит в глаза, — для немца русский презренное существо. Думает русский человек: откуда у моего врага такое презрение ко мне? Ну, будь бы еще немец хорош… А что такое фашист — мы узнали, все они — детоубийцы, растлители, мародеры, надменные дураки, связавшие себя с Гитлером круговой порукой страшного преступления; разумного и доброго в них нет, а есть зло, и они сознательно хотят делать злое. Таких людей нужно бить до тех пор, покуда у них «матернее молоко на губах не покажется…» Тогда только у немца прояснит. Так как же я ниже немца? И русский человек хочет чувствовать себя таким, чтобы себя уважать. А уважать себя в такую тяжелую годину очень важно. Думает он: в прошлом, в чем я поступал неправильно, дурно, криво, слабодушно? В том-то и том-то. Не быть больше этому, — ходишь, брат, перед смертью, будь светел, будь заботлив к другу, товарищу, будь к милой родине своей, — значит: бейся с немцем без оглядки, мсти ему за все, не щади себя, чтобы убить его…