Огненные птицы - Биверли Бирн

Санто-Доминго де ла Крус появился перед ней как всегда внезапно. По обе стороны дороги возникли ряды неказистых домиков. На центральной площади или том месте, которое могло бы ею служить, имелись даже две заправочные станции. Она еще помнила времена, когда работник станции заправлял машины из заржавленной канистры, которую он наполнял из большого резервуара позади дома. Сами домики ничуть не изменились. Это были те же белые кубы под красной черепицей крыш и с зелеными ставнями окон. Она тихо миновала деревню. Никто из местных не мог узнать ее. Крестьяне уже закончили свою работу, к которой приступили спозаранку и теперь их жены шествовали за покупками к обеду.

С десяток настороженных глаз сопроводил приземистый «феррари», прошмыгнувший через Санто-Доминго. Жители увидели, как он свернул вправо и стал взбираться выше по холмам, не сомневаясь в том, что кто-то из богатеев направился в охотничий домик. Эти мадридцы с толстым кошельком бывали здесь частыми гостями.

За домиком присматривала древняя старуха. У нее, конечно, как и у всех, было имя, но она была настолько стара, что имени ее уже никто не помнил. Она и в молодости была не из высоких, а теперь, казалось, вообще пригнулась к земле, очень напоминая сварливого гнома. Невозможно было себе представить, что она могла хоть что-то помнить. Но едва Лой припарковала спортивную машину у домика, как старуха ей приветливо улыбнулась. Она узнала сеньору Перес.

– Вот кто к нам приехал! Здравствуй, девочка моя! Как у тебя дела? Надолго? Я уж думала, что и не увижу тебя больше на этом свете.

Лой расцеловала старуху в обе щеки.

– Ты никогда не умрешь, мамочка. Дон Диего не позволит.

Женщина сконфуженно пожала плечами, а затем рассмеялась неожиданно звонким для ее возраста смехом.

– Нет, бывает и такое, что даже нашему дону Диего не под силу. И ты, и я, мы обе это хорошо знаем, разве нет?

– Знаем, знаем… Кстати, он здесь?

– Нет еще. Он лишь сказал, чтобы я тебя ждала. Позвонил мне сегодня ночью и предупредил, что ты приезжаешь. – Слово «позвонил» она произнесла с гордостью.

Телефон имелся здесь лишь несколько лет.

– У меня есть для тебя кофе и «чуррос», твой любимый хворост. Заходи скорее в дом, а то холодно.

Старуха развела огонь в камине, предусмотрительно придвинув к очагу стол и два уютных креслица. Лой уселась на одно, вытянув обутые в ботинки ноги и выставив вперед ладони в надежде их согреть. Старушка принесла поднос с обещанным испанским завтраком. Кофе был крепчайший, «чуррос» – длинные, хрустящие, витые, горячие.

Несмотря на нервное напряжение, поездка пробудила у Лой аппетит. И Лой буквально набросилась на кофе и хворост. Где-то часы пробили одиннадцать.

– А дон Диего не сказал, когда появится? – спросила она.

Эта старушенция, по прозвищу Мамочка, относилась к типу состарившихся у одних и тех же хозяев слуг, которые настолько привыкают к своим работодателям, что, в конце концов, начинают считать тех своими детьми. Она заговорщицки улыбнулась.

– Нет, ему хочется, чтобы ты его подождала. Он хочет, чтобы все было сейчас так же, как в те давние времена, когда он приезжал, а ты…

– Да, да, я понимаю, – перебила ее Лой, нетерпеливо взмахнув рукой.

Старуха разговорилась. Она обрушила на Лой целый шквал комплиментов по поводу ее одежды и выразила полное удовлетворение тем фактом, что груди у Лой не обвисли.

– А вот у меня они уже висят, как соски коровьи, дорогая, – жаловалась она Лой.

В подтверждение этому она распахнула вырез на груди черного платья.

– И это все потому, что у меня было семеро детей, а у тебя ни одного. Это правда, что там у вас в Америке молодые женщины не желают иметь детей, пока им не стукнет тридцать?

– Некоторые не желают, это правда. И в последнее время таких становится все больше и больше, – призналась Лой. – Все с головой ушли в работу.

Она не стала прислушиваться к тому потоку опровержений и критики, которые вызвали ее слова. Больше всего ей хотелось, чтобы эта мамочка убралась отсюда поскорее и оставила ее наедине со своими не очень веселыми мыслями.

Чтобы решиться на эту встречу, Лой потребовалась целая неделя прикидок, раздумий и колебаний. Неделя ожесточенной внутренней борьбы, упорных поисков ответа на вопрос, что ей нужно и как ей защитить себя? Теперь ее разум прояснился. И ей необходимо было на какое-то время остаться наедине с собой и провести своего рода генеральную репетицию предстоящего ей чрезвычайно трудного разговора, но Мамочка продолжала сидеть и болтать с ней вплоть до полудня. Затем обе женщины услышали, как к дому подъехал еще один автомобиль.

– Это уже точно он. Пойду-ка посмотрю, – сказала старуха.

Лой осталась одна. Через минуту до нее донеслись звуки шагов двух людей, направлявшихся к дверям в гостиную домика. Дверь отворилась, и вошел Диего. Он не спешил приветствовать Лой и некоторое время продолжал смотреть на нее, оставаясь у порога.

– Вон.

Эта негромкая команда, подходившая скорее для собаки, была адресована старухе. Та повиновалась, но не бросилась к дверям, как испуганная кошка, а медленно вышла, сопроводив свой уход кашляющим астматическим смехом и вульгарными предположениями относительно крайне низкой способности своего хозяина.

– Кнута бы ей хорошего, – беззлобно ответил на это Диего, обращаясь к Лой.

– Ну, здравствуй, – добавил он.

– Здравствуй, Диего. Ты славно выглядишь.

– Ты – тоже. Как всегда молодая и красивая.

– Спасибо, – негромко поблагодарила она.

– Да-а… стало, быть, не забыла… А мне в последнее время казалось, что позабыла.

– Ничуть. Что могло навести тебя на эту мысль?

– Да эти твои делишки в Нью-Йорке. И то, что ты уже неделю в Испании, а позвонить мне соизволила только вчера вечером.

Такое начало разговора ее не удивляло. То, что он, вероятно, обо всем достаточно хорошо информирован, ничем необычным не являлось. Как и остальные, с кем ей уже пришлось встретиться. Так вот чем объяснялась их осторожность.

– Диего, ты ведь всех запугал. Я не смогла найти союзников. Даже Мануэля запугал. Куда подевалась его былая храбрость?

Он пожал плечами и направился к столу, чтобы налить себе большую рюмку коньяку из бутылки, предусмотрительно оставленной для него заботливой Мамочкой.

– Да-а… в прежние дни тебе и Мануэлю было храбрости не занимать. Поиздержался Мануэль сейчас. Но ты-то нет, а?

– Да нет. Мне кажется, и я уже не та. Не чувствую я себя такой смелой, Диего. Разве что, может быть…

– Отчаянной? – было видно, что ему доставило удовольствие ответить за нее.

Она отрицательно покачала головой.