Золотые копи и россыпи самоцветов (История Аббасидской династии 749-947 гг) - Абу-л-Хасан ал-Масуди

а крылья утра ослабели,Ночь [же] — во всех ущельях.А мы лежим вместе на одном ложе,И как же хорошо [то], что объединило ложе!О завтрашний день, если ты хорошо относишься ко мне,То не приближайся к моей ночи, о завтрашний день.О ночь соединения, не прекращайся,Как не прекращается ночь разлуки.

[Тогда] я сказал: «Аллаху [принадлежит] отец твой». И я повернул его назад вместе с собой, так что повстречал Ибн Абу Ду'ада, сообщил ему известие [бедуина], и он доставил его к ал-Васику. [Ал-Васик] приказал [выдать] ему тысячу динаров. [Бедуин] взял это ото всех писцов и государственных мужей — [то], что обогатило его [самого] и обогатило потомство его.

Вот известие, источник которого — Абу Таммам. И если он был правдив в том, что сказал, а я так не считаю, то бедуин хорошо [сочинил] васф[1237], а если это изготовил [сам] Абу Таммам и приписал этому бедуину, то сочинил [стихи] небрежно, ибо умение его выше этих [стихов].

Кончина Абу Таммама была в Мосуле[1238] в двести двадцать восьмом году (842/3). Был он порой повесой и распутником, и возможно, что привело его [это] к оставлению своих религиозных обязанности — ради глумления, а не по убеждению.

Рассказал Мухаммад б. Йазид ал-Мубаррад со [слов] ал-Хасана б. Раджи[1239]. Он сказал: Приехал ко мне Абу Таммам, когда находился я в Фарсе, и пребывал у меня долго. Стало доходить до меня с разных сторон, что он не молится, и я приставил к нему [того], кто [стал] следить и наблюдать за ним во время молитвы, и обнаружил, что дело [таково], как мне о нем сообщали. [Тогда] я упрекнул [Абу Таммама] за [такое] поведение. И он сказал в ответ: «Ты видишь, что я спешу явиться к тебе из Города Мира и обременяю себя [проездом по] этим дорогам /69/ трудным, [но] ленюсь [совершать] ракаты, от которых мне нет проку. Если бы знал я, что [тому], кто соблюдает их — вознаграждение, а [тому], кто оставляет их — наказание». Сказал [ал-Хасан б. Раджа']: [Тогда] я замыслил, клянусь Аллахом, убить его. Потом побоялся, что [Абу Таммам] уведет дело в другую сторону. [Ведь] он сказал:

Самый правый из возвращающих долг, —Муж, бывший должником Бога[1240].

Речение это противоречит [его] деяниям. Люди по [поводу] Абу Таммама [придерживаются] двух крайностей. Одни пристрастны к нему, превышают меру в восхвалении его и считают, что стихи его выше всех стихов. Другие же упорно отворачиваются от него, отрицая его достоинства, браня избранные его [стихи] и черня удивительные смыслы, к которым он пришел первым и которые [присущи только] ему одному.

Упомянул 'Абдаллах б. ал-Хасан б. Са'д[1241], что ал-Мубаррад сказал: Был я в собрании кади Абу Исхака Исма'ила б. Исхака[1242]. Присутствовало сообщество [мужей], которых он назвал[1243], из них ал-Хариси[1244], о котором сказал 'Али б. ал-Джахм аш-Шами[1245]:

Не поднялись только — вот что удивительно —Ал-Хариси и звезда греха.

И были приведены эти стихи, хотя речь зашла об Абу Таммаме и стихах его. Ал-Хариси прочитал порицание Абу Таммама, в котором он [выказал мастерство]. Ал-Мубаррад постыдился из-за кади попросить ал-Хариси повторить стихи или написать их. Сказал Ибн Са'д: Уведомили ал-Мубаррада, что я помню стихи, и я прочитал их ему. Они ему понравились, и он неоднократно просил меня повторить их, чтобы запомнить их. И [вот] они:

Да буду я за тебя выкупом! 'Абдаллах со мноюПосле разлуки с ним.У него — сообщество белокурых юношей,Исполнивших долг дружбы и привязанности.Пригласил я их к тебе и был из [тех],Кто призывает его противостоять тяжелым бедствиям.

Сказал ['Абдаллах б. ал-Хасан б. Са'д]: Я спросил его об Абу Таммаме и ал-Бухтури[1246] — кто из них поэтичнее. Он сказал: «У Абу Таммама /70/ славные выдержки и прекрасные смыслы. Хорошие его [стихи] лучше стихов ал-Бухтури и стихов [тех] из мухдасов[1247], кто предшествовал ему. Стихи ал-Бухтури более уравновешены, нежели стихи Абу Таммама, ибо если ал-Бухтури говорит целиком касиду, то будет она невредима от поношения порочащего и порицания порицающего. А Абу Таммам говорит редкостный байт и присовокупляет к нему байт ничтожный. Похож он более всего на ныряльщика в море, вытаскивающего жемчужину и морские водоросли, [которые] нанизывает он на одно и то же ожерелье. Однако [не следует] обвинять [Абу Таммама], как и многих других стихотворцев, в скупости к стихам своим. Ведь если бы изъял он из многочисленных стихов своих [то], что ему не нравится, то был бы наиболее искусным в поэзии из подобных ему». И побудили меня эти его слова к тому, что я прочитал ему стихи Абу Таммама, выпустил погрешности его и все, за что порицали его стихи, и выделил хорошие. [Тогда] я обнаружил, что читаемое [из стихов Абу Тамтама] и то, что на языке у простонародья и многих образованных [людей], составляет сто пятьдесят байтов. Я не знаю джахилийского[1248] или исламского поэта, из которого знали бы такое количество стихов. Затем сказал ал-Мубаррад: «Ал-Бухтури запечатывается поэзия». И прочитал он мне два его байта, [по поводу] которых ал-Мубаррад утверждал, что если бы их добавили к стихам Зухайра[1249], то они бы подошли. И они:

Наглость наглеца, даже если враждебен он,Не полезнее для тебя, чем кротость кроткого.Когда разгневаешь ты благородного, станет онОбходиться с тобой не лучше подлого[1250].

Сказал ['Абдаллах б. ал-Хасан о Са'ид]: Из того, что запомнили мы из стихов ал-Бухтури в этом собрании и в чем Мухаммад б. Йазид ставил его впереди подобных ему, принадлежит речение его о двух сыновьях Са'ида б. Махлада[1251]:

И если увидишь, [что] достоинства сыновей Са'идаНапомнили тебе о достоинствах сыновей Махлада,Словно две звезды [в созвездии Большой Медведицы] — еслисмотрит на них наблюдатель,[То] не возвышается одна над другой[1252].

И речение его:

Кто отблагодарит за меня халифа за то, чтоДарованные мне милости и благодеяния?А то бы я оказал милость милости егоИ проложил путь щедрости там, где он мне [его] указал.Обеспечили руки его руку мою, и изгнала его щедростьМою скупость, так что разорил он меня и обогатил.И стал следовать я добрым нравам, побуждаемыйИм, и раздал то, что он дал мне[1253].

/71/ И речение его:

Пожелал я белизны меча [в тот] день, когда [девушки] повстречали меня,Вместо белизны седины, проступившей на темени моем[1254].

И речение его:

Приблизился я к унижению и поднялся судьбою —[Ведь] дела твои — ниспровержение и возвышение.Так солнцу далеко до зенита,А исходят от него свет и лучи[1255].

И речение его