Олег Рязанский - Алексей Хлуденёв

Всадники настаивали:

- Витовт, он же Александр, предлагает через своих послов переговорить с князем Юрием Святославичем. Передайте вашему господину - не примет ли он посольство?

Вскоре начальник сторожевой охраны подошел к Юрию Святославичу и передал ему просьбу литовинов. Князь сказал, что примет их завтра. Оговорил, в каком часу и в каком количестве примет послов. Потом отправился во дворец, размышляя, к чему бы вдруг Витовту пришло в голову начать переговоры с осажденными.

Обитые железом дубовые ворота были распахнуты - пожалуйте, господа Витовтовы посольники! Впереди, в нарядном кафтане, ехал на богато убранном коне Василий Борейков - тучный, голова, как бы вдавленная в тело, недвижна, глаза смотрят зорко. Юрий Святославич принял посольство вежливо, но суховато, несколько даже и холодно. Втянув голову в плечи и глядя куда-то в сторону, Василий Борейков от имени Витовта предложил заключить мир, но при условии, если Юрий Святославич признает себя подручником литовского господаря. Для князя Юрия это предложение было неприемлемо, он ответил решительным отказом. Ввиду этой решительности Юрия переговоры длились недолго, между тем Василий Борейков имел наказ от Витовта втайне переговорить с Симеоном Вяземским - подбить его на измену Юрию. Переход такого важного вельможи, каким был Вяземский, на сторону Литвы увлек бы за собой и других колеблющихся бояр.

На глазах князя Василий Борейков не решился подойти к Вяземскому, но, уже в сенях, когда вышли из повалуши, он все же улучил момент. Некогда они были в приятельских отношениях, и это помогло Борейкову провести разговор безо всякой раскачки.

- Послушай, Симеон Мстиславич, - сказал Борейков, глядя в сторону. Неужто ты думаешь, что князь Юрий удержится на престоле? Витовт его раздавит... Вся надежда князя Юрия - на помогу рязанского тестя. Но тот не успеет с помогой...

Вяземский ответил с легкой усмешкой:

- Ты хочешь, чтобы я продался за тридцать сребреников?

- Я хочу, чтобы ты трезво оценил обстановку и сделал разумный выбор. Дело князя Юрия проиграно. Он - на краю пропасти и тянет за собой в пропасть своих сторонников. Помоги Олега Рязанского ему не хватит, а на Москву он напрасно надеется - князь Василий Дмитриевич не пойдет на своего литовского тестя.

- Князя Юрия Святославича поддерживает народ.

- Не весь же народ встанет за него грудью.

Вяземскому неприятно было само предложение, неприятен был и Борейков, видно, возомнивший, что ему удастся подбить его на измену князю Юрию Святославичу, и он отрезал:

- Народ горой встанет за нашего князя!

Витовту ничего не оставалось, как предпринять штурм города. Выстрелы грозных тюфяков поначалу ввергли защитников Смоленска в некоторое замешательство, но вскоре они увидели, что, на вид такие страшные, эти тюфяки не причиняют большого вреда стенам крепости и зданиям. Обилие воды в бочках позволяло быстро гасить пламя зажженных снарядами домов. Горожане при очередном выстреле тюфяков перестали падать ниц, и даже грозили кулаками в сторону противника. Когда же пришельцы из Литвы полезли на стены, пущенные в них стрелы из луков и "болты" из арбалетов, а также сбрасываемые камни и опрокидываемая из ведер и котлов кипящая вода сделали свое дело - несколько попыток взять город штурмом не удались.

Защитники изъявляли большую выдумку и ловкость против осаждавших. Они расставляли по рвам и оврагам сети для ловли птиц и рыбы, и в те сети попадались отважившиеся на ночные вылазки литовины. В одну из ночей с помощью тенет было выловлено шестьдесят воинов Витовта.

Один раз из ворот города выскочил мощный конный отряд, напал на литовинов и произвел в их рядах большой переполох.

Витовт понял - город ему не взять и лучше уйти в Литву, прежде чем придет на помощь зятю князь Олег Рязанский.

Витовт и Василий Борейков стоят на конях на безопасном от стен Смоленска расстоянии - стрела не достанет. Накрапывает осенний дождик. Литовцы в островерхих шапках разбирают поспешно палатки, приторачивают к седлам коней сумы, изредка огрызаясь на улюлюканье защитников города. На стенах крепости уже не раскачиваются трупы повешенных - казни прекратились. И Витовт, и Василий Борейков смотрят на город молча и зло. Вдруг Витовт тычет пальцем в сторону кремника - и в разверстом рту его, как бы вдавленном меж волевым подбородком и носом, хищно высверкивают мелкие зубы:

- Жалко - этот Юрий перестал вешать своих людей. Видно, тесть внушил ему. Не то народ отвернулся бы от него...

После четырехнедельного стояния под Смоленском Витовт уводит полки со злой мыслью - он ещё вернется, но вернется с удвоенной силой и сгонит со смоленского стола проклятого врага.

Глава десятая

Витовту советует мать

В Вильну, столицу Литвы, Витовт вернулся в мрачном настроении - он не взял Смоленска, не покорил его жителей, не прогнал князя Юрия. И хотя литовское войско вернулось почти в целости, потеряв в дни осады небольшое количество воинов, жители Вильны встретили Витовта как неудачника. Не слышно было ни восторженных приветственных криков, ни песен, ни хлопков в ладоши. Многие решили, что после поражения на Ворскле новая неудача Витовта была знаком окончательного угасания его звезды. То было ошибочное мнение: княжение Витовта ознаменуется новыми удачами, впереди у него ещё будут блестящие победы, но теперь он удручен. Ибо слишком многое значил для него Смоленск. Не утвердясь в нем, невозможно было решить главную задачу покорить всю Русь.

Он знал, что сила князя Юрия Святославича невелика - тот мог удержаться на престоле лишь героическими усилиями. Но за его спиной - Олег Рязанский, который в свою очередь в союзе с Василием Московским - одно цеплялось за другое, и это вязкое сцепление не разорвать. Даже своего московского зятя Витовт не мог подбить себе на помощь - зять оказался очень и очень осторожным.

И если прежде, даже и после Ворсклы, Витовт верил в себя и все ещё рассчитывал на завоевание Восточной Руси, которое сполна бы искупило позор на Ворскле, то теперь, после неудачи в Смоленске, он был поколеблен в успехе своих притязаний, хотя и мог собрать большое войско - ведь под его рукой и собственно Литва, и юго-западная Русь, включая Киев.

Впав в полосу сомнений, он поутих, как бы оцепенел. В такие нелегкие для него времена ему на помощь приходила жена Анна, которой удавалась роль утешительницы и вдохновительницы.

Под стать мужу энергичная и отважная Анна никогда не сомневалась в том, что её муж - самый умелый и крепкий полководец в мире. Эту веру она поддерживала и в нем. И помогала ему. Был случай, когда она спасла мужа от верной смерти. Лет двадцать назад, в разгар распрей с Ягайлом, Витовт был коварством заманен в его ставку, схвачен и брошен в тюрьму. Ягайла уже успел умертвить отца Витовта, князя Кейстута, который был заманен и так же коварно схвачен, и сомневаться не приходилось в том, что подобная же участь ожидала и Витовта. Анне разрешено было посещать мужа в тюрьме в дни его болезни, и она, рискуя своей жизнью, приняла непосредственное участие в его освобождении. Придя в тюрьму со служанкой, она попросила ту переодеться в платье мужа и лечь в его постель, изображая его самого; Витовт же, переодетый в платье служанки, вместе с Анной покинул тюрьму и ускакал на заранее приготовленной лошади. А убежав из тюрьмы и войдя в союз с немцами, смело начал воевать с Ягайлом и в конце концов добился желаемого - Ягайло уступил ему великое Литовское княжение.

Увидев, что её муж удручен неудачей под Смоленском, Анна настойчиво внушала ему мысль о его великом предназначении. Уютно ощущая в постели тепло её раздобревшего тела, он, обласкиваемый женой, с удовольствием выслушивал слова о том, что он самый умный, самый храбрый, самый отважный воин на всем белом свете. Такие слова, в конце концов, сделали свое дело Витовт поверил в себя, преобразился и готов был вновь ехать воевать Смоленск.

С целью подготовки к новой серьезной войне Витовт предпринял поездку по Литве, по её княжествам. Во время этой поездки он посетил свою мать Бируту, которая со своим двором жила в приморском городе Паланге.

Бирута была из племени жмудь, которое, исповедуя язычество, отчаяннее всех других племен Литвы сопротивлялось попыткам обращения их в католичество. Жмудь не поддавалась никаким проповедям многочисленных католических проповедников. Не прельщалась на дары. И запугать этот народ было невозможно - ни угрозами, ни силой. И самой стойкой, самой упорной язычницей была Бирута, вдова Кейстута, мать Витовта.

Бирута смолоду слыла ревнивой почитательницей древних верований и обычаев. Она глубоко веровала в небесных богов, главным из которых был Перкунас, олицетворявший явление грома; в земных и водяных божеств; в многочисленных домашних духов; в маленьких, величиной с ладонь, бородатых человечков, живущих в доме... Эти верования пропитывали исполненную многими трудами жизнь литовцев поэзией. В литовском народе глубоко почитались богослужители, и прежде всего жрецы, которым было позволено прикасаться к изображениям богов. Особенно почитался верховный жрец, редко показывающийся народу, таинственный, языческим обычаем обреченный на самосожжение на костре - без этого трагического акта он не мог оставить своего сана... В свои пожилые лета Бирута так много впитала в себя всего того, что положено знать служителям языческого культа и так умела пользоваться этими знаниями, что слыла одной из самых тонких прорицательниц. С её мнением считался и простой народ, и вельможи. Когда в Литве началось насильственное окатоличивание, Бирута встала на защиту языческих святынь со свойственной ей стойкостью и непреклонностью. Гневно сверкая глазами, она осыпала проклятиями тех, кому было поручено разрушать языческие храмы, низвергать Перкунаса и других языческих богов, гасить священный огонь в храмах. В Паланге ей удалось отстоять и языческих богов, и храм, и в нем священный огонь, без почитания которого нет и самого язычества.