Том 14. Опасные игры. Ева - Джеймс Чейз

— Вышвырни его вон! — закричала Ева.

— С величайшим удовольствием, — злорадно улыбнулся Бероу и, вцепившись в мою рубашку на груди, притянул меня к себе. — Ты помнишь меня? — Его грубое лицо почти касалось моего. — Я тоже не забыл тебя. Вставай! Сейчас ты отправишься на прогулочку.

Он вытолкнул меня в коридор. У двери я попытался вырваться, но Бероу держал меня железной хваткой. Минуту или две мы боролись. Когда он вытолкал меня из дома, я обернулся и заметил Еву. Она стояла в освещенной прихожей и, не отрываясь, смотрела на меня. Женщина плотно запахнула халатик, сложила руки на плоской груди и устремила на меня широко раскрытый взгляд. Лицо Евы опять приобрело выражение застывшей маски, губы были плотно сжаты. Когда наши глаза встретились, профессиональная шлюха откинула назад голову. Это был высокомерный жест триумфа. Потом Бероу вытолкал меня на улицу, и больше я уже не видел Еву. Но я ее запомнил такой, какой она была в последний момент нашего безмолвного прощания.

— Теперь, Дон-Жуан, — сказал Херви, обнажив в улыбке желтые зубы, — ты уже наверняка забудешь дорогу в этот дом.

Мой давнишний враг сжал руку в кулак и с силой ударил меня по лицу. Я упал в сточную канаву. Удар оглушил меня, и у меня не было сил, чтобы подняться. Ночной клиент Евы наклонился ко мне.

— Наконец-то, я рассчитался с тобой, — сказал он. — Впрочем, не совсем, я кое-что еще должен тебе. — И он бросил в канаву две банкноты в сто и десять долларов. Они упали рядом со мной. Бероу спустился по тропинке и вошел в дом. Входная дверь с шумом захлопнулась за ним. Когда я протянул руку к деньгам, Джон Коулсон разразился смехом.

20

Эта история никогда не кончится. Бросьте в пруд камень, и он тут же исчезнет под водой. Но это не конец: на поверхности пруда появятся круги, которые будут расходиться все шире и шире от того места, куда угодил камень, пока вся водная гладь не начнет слегка колебаться.

Пройдет много времени, прежде чем поверхность пруда успокоится.

Я сижу перед своей пишущей машинкой в жалкой комнатушке и смотрю из окна на необъятный простор Тихого океана. Рассел терпеливо ожидает, когда я приступлю к дневной работе, но сегодня я не спешу присоединяться к нему. У нас есть лодка, и за последний год мы отвезли на крохотные островки, расположенные в Тихом океане, сотни туристов. Я работаю веслами, а Рассел сидит на носу лодки и рассказывает туристам о пиратах, которые много лет назад грабили эти острова. Рассел очень нравится туристам, а туристы — Расселу. Лично я не выношу тупых, любопытных лиц и резких голосов, которыми задаются всякие нелепые вопросы. К счастью, я должен все время грести и мне некогда общаться с пассажирами. Зарабатываем мы мало, но на жизнь хватает. Рассел очень прижимист и умудряется даже скопить достаточно денег, чтобы мы могли прокормиться в «мертвый» сезон.

Никто никогда не слышал обо мне в этом городишке. Мое имя ничего не говорит и туристам, но, возможно, если эту книгу когда-нибудь опубликуют и на обложке появится мое имя, они вспомнят меня. Как ни странно, мне нравится быть ничем. Вначале я переживал из-за этого, но время шло, и мне все меньше и меньше хотелось возвращаться к прежней работе и приниматься за роман или пьесу. Тем более что деньги мне здесь ни к чему: в этом захолустье я все равно не могу позволить себе того, что допускал, будучи известным писателем. Теперь я освободился от всех своих шикарных привычек и только иногда грущу о вещах, которые могут себе позволить люди обеспеченные. Я пришел к выводу, что счастлив именно оттого, что я никто. Теперь я гораздо счастливее, чем тогда, когда был знаменитостью.

Не знаю, как бы я жил без Рассела. Всем, что у меня есть, я обязан ему. Именно он нашел меня, полубезумного, в канаве рядом с домом Евы. Я был на грани отчаянья, и если бы мой преданный слуга не появился в самый критический момент моей жизни, я покончил бы жизнь самоубийством. Именно Рассел купил лодку с мотором в сто лошадиных сил. Он купил ее на собственные сбережения. Я был против того, чтобы он приобретал ее, но если бы этого не случилось, мы умерли бы с голоду. Когда я понял, что наши дела плохи, я смирился и перестал возражать против покупки лодки. Вначале я вообще считал, что это бредовая идея, но Рассел все тщательно продумал. Он сказал, что жизнь на воздухе быстро поставит меня на ноги, к тому же ему и самому по душе жизнь на природе. Тогда мне было совершенно безразлично, что со мной будет, мне просто хотелось предостеречь Рассела от напрасной траты денег, потому что я не верил, что его надежды на то, что мы сможем зарабатывать благодаря этой лодке, оправдаются. Но он только поднял свои кустистые брови, что означало: поживем — увидим! Однако когда мы поехали в порт, чтобы осмотреть лодку, я горячо взялся за дело. Несмотря на то что Рассел заплатил за суденышко из своего собственного кармана, он сумел убедить меня, что мы заплатили за него поровну. Хотя мы больше не были хозяином и слугой, казалось справедливым, что я взял на себя обязанности капитана, а он — помощника. У нас был только один неприятный момент перед тем, как мы распределяли наши роли. Это произошло, когда мы решили дать название нашей лодке. Я тут же предложил именовать ее «Ева», мотивируя тем, что туристы легче запомнят это слово по ассоциации с библейской Евой — прародительницей всех бед. Но Рассел и слышать не хотел об этом. Никогда бы не подумал, что он такой упрямый. Вначале я пытался уговорить его, а потом разозлился и сказал, что он волен поступать, как ему заблагорассудится. Когда на следующее утро я приехал на пристань, корму лодки украшала выписанная красной краской, буквами высотой в два дюйма надпись: «Кэрол». Я долго стоял и смотрел на дорогое для меня имя, а потом ушел по пустынному побережью в конец плотины и взирал, успокаиваясь, на безбрежные просторы Тихого океана. Приблизительно через час ко мне подсел Рассел, и я сказал ему, что он поступил правильно, назвав лодку в честь Кэрол. Он промолчал, но с тех пор мы отлично ладили друг с другом.

Так я живу теперь. Сказать трудно, сколько времени я буду вести подобный образ жизни. Не знаю, завоюет моя книга успех или нет. Если бы она удалась, я смог бы вернуться в Голливуд. Правда, я уверен, что теперь, когда нет Кэрол, Голливуд примет меня недружелюбно. Хотелось бы другого отношения, но я его не заслужил. Смогу ли я вообще вернуться туда и встретиться лицом к лицу с теми, кого я когда-то знал, я сомневаюсь. Смерть Кэрол очень подействовала на меня. Только теперь я понял, как много она значила для меня. Так часто бывает в жизни: цену самому дорогому узнаешь только тогда, когда потеряешь его. Странно, но потеряв Кэрол, я обрел веру в себя и чувствую, что спокойно могу встретить будущее. Влияние, которое оказала Кэрол на мое мировоззрение, настолько сильно, что теперь я на все буду смотреть ее глазами и каждый раз, принимая важное решение, буду думать, как поступила бы она в данной ситуации.

Я не видел Еву почти два года, но все еще помню о ней. Совсем недавно мне вдруг захотелось узнать, как она поживает. Я не собирался возобновлять наше знакомство, нет. Я просто хотел удовлетворить свое любопытство, чтоб иметь представление, как она провела эти два года. Маленький домик на Лаурел-Каньон-Драйв был брошен. На окнах не было занавесок, сад был запущен, обстановка, к которой я так привык, куда-то исчезла. Соседям в домике рядом было неизвестно, куда уехала Ева. Женщина, которая открыла мне дверь, посмотрела на меня и улыбнулась покровительственной, понимающей улыбкой.

— Упорхнула среди ночи, — пояснила женщина, — и вовремя: ее замучили кредиторы. Нет, мне неизвестно, куда она уехала. Мне это безразлично. Хорошо, что избавились. Если бы мне сказали, что ее разыскивает полиция, я бы не удивилась. Так или иначе, она здесь больше не живет. Нам такие здесь не нужны, благодарим покорно!

Сейчас у меня нет никакой возможности разыскать Еву… Жаль. Я хотел бы на расстоянии от нее следить за тем, как складывается ее жизнь. Произошли или нет перемены в характере, в роде занятий. Мне это интересно.

Бросила ли она свою профессию? Вернулась ли к Чарли Гибсу? Или продолжает продавать себя, пока не превратится в старую, распухшую от вина ведьму, тщетно пытающуюся затащить в свою конуру какого-нибудь клиента? Не знаю. Может быть, нам суждено еще когда-нибудь встретиться снова. Хотя едва ли. Если у Евы неприятности с полицией, она наверняка изменила имя и не посещает тех мест, где бывала когда-то.

Совсем недавно я перечел вольтеровского «Кандида» и нашел там несколько строк, которые можно отнести не только к Еве и ее будущему, но и к будущему всего того легиона женщин, которые зарабатывают на жизнь профессией, занимающей особое место в нашем современном обществе. Слова женщины древнейшего ремесла меня тронули:

«Я была вынуждена торговать собой. Вы, мужчины, находите, что это приятно, а мы, несчастные существа, считаем это самым ужасным из всех страданий. О сэр, если бы вы только знали, что это значит, когда ты вынуждена ложиться в кровать с первым попавшимся: с торговцем, монахом, членом государственного совета, рыбаком или аббатом, — что значит быть во власти их вожделений и причуд, что значит быть ограбленной одним из любовников и лишиться всего того, что получено от других, что значит находиться в вечном страхе перед представителями правосудия, что значит постоянно думать о той ужасной перспективе, которая ожидает в старости, гадая о том, где ты кончишь свои дни: на больничной койке или на навозной куще. Если бы вы могли это понять и имели чуткое сердце, вы пришли бы к выводу, что я — самое несчастное существо из всех, кто живет и дышит на земле».