Лебединая Дорога (сборник) - Мария Семенова

Кременчанам могучий ход реки был не в диковинку. Зато викинги проводили на берегу целые дни, наблюдая, как ворочались, топили друг дружку, рушились и вставали на дыбы льдины размером чуть не с весь Урманский конец…

Халльгрим Виглафссон взял привычку бродить по берегу один, без свиты воинов, которая была прилична вождю. Подолгу стоял над береговым откосом, над гудящей, высоко поднявшейся рекой. И глядел куда-то вдаль, в синее небо.

Однажды его разыскал Торгейр и сказал ему:

– Хёвдинг, я думал об этом целую зиму и теперь вижу, что был прав. Я ведь так и знал, что тебя потянет домой.

Халльгрим ответил, не оборачиваясь:

– Я назвал себя конунговым человеком, Торгейр. Какая тебе разница, куда меня может потянуть.

Молодой херсир проговорил уверенно:

– Торлейв конунг отпустит тебя. Если он сам не знает, как это сладко, когда твой одаль на том конце света, так он спросит свою жену Ас-стейнн-ки, и она ему расскажет.

Халльгрим промолчал. Но Торгейру что-то подсказывало, что его слова не пропадали впустую. И он осторожно продолжал:

– Ты не очень любишь о том вспоминать, Халльгрим хёвдинг, а мой побратим Хельги любит это ещё меньше, но я служил Харальду конунгу в Вестфольде. И он многое мне доверял. А Вигдис дочь Рунольва догнала тебя на корабле, который он ей подарил.

Халльгрим спросил внешне безразлично:

– Что ты хочешь этим сказать?

Торгейр улыбнулся помимо собственной воли:

– У тебя наверняка уже чешется рука на мече, Халльгрим хёвдинг. Но всё-таки я скажу, что мы с твоей женой вполне могли бы примирить тебя с конунгом. Но только ты должен сам этого захотеть. Ведь ты совсем не знаешь Харальда сына Хальвдана Чёрного, Виглафссон. У него ты нашёл бы не меньше чести, чем здесь. Но жил бы у себя в Торсфиорде.

Халльгрим молчал. Кожаный плащ, как забытый парус, хлопал у него за спиной. Торгейр подумал, что навряд ли стоило так решительно трогать больное место. Он хотел уйти, когда сын Ворона вдруг сказал:

– Я совсем не отказался бы взглянуть на море ещё разок или два. Но только ты не лезь ко мне с этим, пока я не позову тебя сам. И ещё, если хочешь доброго совета, не вздумай заговаривать с Хельги.

Тут уж Торгейр засмеялся в открытую:

– Я уже говорил с ним, Халльгрим вождь. И ты знаешь, что он мне ответил? Он попросил меня рассказать всё, что я знаю о Харальде Косматом из Вестфольда…

Видга жил дармоедом. Лиловые пятна на лице не сумели изуродовать его непоправимо, но обожжённые руки ни лопаты, ни меча не держали. Только ложку, больше ничего.

Лют без него вспахал и засеял маленькое поле, а перед тем задобрил Богов, срубив голову пёстрому петуху. Без Видги вскопали огород, посеяв редьку, посадив лук и чеснок… Дед Вышко сноровисто налегал на лопату, Смирёнка с Долгожданой опускали рассаду и семена, Мал со Скегги подносили воду. Больше всех старалась, усердствовала Смирёнка…

Лют подсмеивался над Видгой:

– Смотри, матери-то девчонка твоя по сердцу. Поди, ещё и отдавать не захочет.

Видга шуток не принимал и хмурился:

– Летом конунг снова пойдёт походом. Если меня не убьют, я привезу достаточно серебра…

Он уже ездил на Воронке в Кременец. Лаской и терпением смирял норовистого, кусачего зверя. И, как прежде, стоял на городской стене, прислонив к плечу ясеневое копьё…

Как-то раз он сказал Люту:

– Я привёл в твой дом слишком много людей. Я выстрою себе новое жильё. Если ты не против, оно будет недалеко от твоего, но только поближе к реке…

Он уже и место присмотрел для этого дома. Он выстроит его сам. Тогда все увидят, что он и это умеет не хуже других. Он насыплет и укрепит тёплые земляные стены, вкопает по сторонам очага раздвоенные столбы и увенчает их крышей. Он назовёт свой дом Домом Радости – Гладвин. А на крышу, как в Торсфиорде, прибьёт гордые оленьи рога.

Может быть, тогда прежний северный дом перестанет сниться ему по ночам.

А если ему повезёт в летнем походе, возле дома заведётся скотина и один-два раба. Тех рабов никто не будет обижать, они раздумают убегать и приживутся, и Смэрна будет посылать их за водой.

Но всего больше Видга мечтал о корабле.

Когда-нибудь у него будет дружина и настоящий длинный драккар, но покамест следовало обзавестись хотя бы лодкой. Без лодки он чувствовал себя всё равно что босым. Он всю зиму присматривал в лесу подходящие деревья и разделывал их на доски. Орудовал одним топором: чтобы выходили плотными и впитывали поменьше воды.

Он предполагал выстроить свою лодку и спустить её на воду, как только кончится ледоход. Но пожар не пощадил этих надежд, и он бродил со своими перевязанными руками и не знал, куда себя деть.

Они сидели со Смирёнкой на берегу реки. Ей было с ним хорошо и спокойно и радовала всякая мелочь. И не надо бояться, что вот сейчас вытянут по спине палкой и назовут невольницей. И не стоял за плечом жёлтолицый злющий Щелкан…

А Видга смотрел на реку, почти закрыв рукой глаза. Когда Смирёнка спросила его, почему он так смотрел, он ответил:

– Так не видно того берега и кажется, что там уже море.

Как-то зимой они с Лютом свалили на дрова стройное дерево и забыли о нём. Настала весна… и срубленное дерево зацвело. Обгоняя собратьев, оно торопилось дать семена. Дерево знало, что погибнет, потому что у него не было больше корней.

10

Рубанком звалось острое плоское лезвие на двух изогнутых ножках, плотно всаженных в деревянный чурбачок. Видга бережно выглаживал им длинные упругие доски. Потом приспосабливал их к деревянному скелету, стоявшему в сарае. И накрепко пришивал распаренными еловыми корнями. Такая лодка не побоится волны. Даже морской.

Любопытно было всем! А особенно деду Вышке, великому умельцу во всём, что касалось до дерева. За свою долгую жизнь он смастерил не одну лодку и даже не десять. Но все были не таковы. Обычно дед Вышко выдалбливал их из цельного ствола. А если не мог найти дерева достаточной толщины – выращивал лодку прямо в лесу. Распирал клиньями живой ствол и заставлял его раздаваться вширь…

Видга же сооружал что-то вроде насада: вырубил из бревна хребтину-киль, из прочных кривуль – штевни для носа и кормы. Приладил рёбра-шпангоуты и теперь обшивал… Смирёнка подавала ему пухлый, в три нитки, шнур из коровьей шерсти. Видга пропитывал его горячей смолой и закладывал между досок. А доски заходили одна за другую, как рыбья чешуя.

В сарае рос диковинный и красивый кораблик с поднятыми носом и кормой. Длинный и стройный, настоящий маленький драккар. Точь-в-точь как та прежняя лодка, что скучала без хозяина в Урманском конце…

Скегги трудился в сторонке над деревянным страшилом, которое должно было украсить его нос. Юному скальду умения было не занимать. Уже глядели свирепые очи, щерилась клыкастая пасть. Топорщился воинственный гребень. А ещё Скегги выжжет на бортах и на вёслах могучие руны. И тогда не будут страшны ни шторм, ни враги…

– А как назовёшь? – не отставал от Видги неугомонный Мал.

– Дрэки, – отвечал перемазанный в смоле строитель.

– Это что?

Видга терпеливо объяснил. И мальчик помчался рассказывать деду Вышке:

– Деда! Змей Горынич!

Как-то Люту пришлось съездить в город одному. Вернувшись, он долго смотрел на упоённо работавшего Видгу. Потом подошёл, ведя коня, и проговорил:

– Слыхал ли, Витенег? Князь отцу твоему со товарищи домой поехать позволил.

…Четыре загнутых конца небес лежали на широких спинах четырёх карликов: Аустри, Нордри, Вестри и Судри. Необъятен был между ними населённый мир. Но, как видно, всюду творилось одно…

Во всякой стране, где бы она ни лежала – на западе, на севере, на юге, на востоке, – рано или поздно рождался вождь, превосходивший всех прочих не только жадностью, требовавшей владений и богатств, но и силой, чтобы их взять…

С тех самых времён, когда Боги правили на земле и странствовали среди людей, не переводились в Норэгр вожди. Эти хёвдинги никого не боялись и ни на кого не смотрели снизу вверх. По роду и достатку одних величали конунгами, других – ярлами, третьих – херсирами. Тот, кого сгонял с земли удачливый сосед, садился на корабль и делал своим одалем море. И называл себя хозяином Лебединой Дороги – сэконунгом! И ни в ком не видел себе ровни.

И было так много сот зим.

Пока в Вестфольде, на юге страны, не появился на свет Харальд сын Хальвдана, из рода Инглингов. После его прозвали Косматым.

Должно, не зря гардские порядки с самого начала так напомнили Халльгриму родину! Не зря столь знакомым показался и сам Торлейв Мстицлейвссон, и хирдманны, следовавшие за вождём. И тот конунг-неприятель, живший по соседству. Вот только вместо бескрайнего моря здесь простирались поля и леса. И не корабли несли воинов на врага, а резвые кони…

И свой Харальд конунг сыскался в Стране городов. Пусть даже он родился не здесь, а по ту сторону Восточного моря. Венды никогда не были гардцам чужими. И этот конунг тоже поднял боевое знамя, собирая под него всех, у кого хватало отчаянного мужества связать с ним свою судьбу. А пожелал он не ограбить соседа, живущего за мысом. Не сходить набегом в другую, более обильную страну. Думал вендский Хрёрек конунг великую думу: собрать воедино не город и не два, целую страну…