Дочь колдуна - Вера Крыжановская-Рочестер

Однажды вечером, после чая, Бельский предложил пройтись по саду; днем была удушливая жара, и теперь приятно было подышать свежим морским воздухом. Анна Николаевна сказала, что предпочитает остаться на террасе, а Надя согласилась прогуляться. Сердце ее сильно билось; она понимала, что наступает решительный момент и горевший страстью взгляд Бельского не оставлял в том сомнения. Но никогда еще так сильно не поражала ее та странная перемена, которая произошла в графе с того бала, когда он так ухаживал за Милой.

Свежее, розовое и полное лицо молодого кавалериста, его открытый, ясный взгляд и крепкая, дышавшая здоровьем фигура резко отличались от худого и гибкого теперешнего Бельского, с бледным, прозрачным лицом и глубокими глазами, которые точно меняли окраску под влиянием каждого чувства. Надя вздрогнула даже под впечатлением этой разницы; но почти тотчас наплыв других чувств изменил направление ее мыслей.

Бельский предложил ей руку, и молодая пара молча шла садом, направляясь к берегу. Там стояла беседка в виде греческого храма, с колоннадой вдоль берега, и с этой высоты открывался восхитительный вид на освещенный луной океан. Бельский повел свою спутницу прямо к этой колоннаде и там вдруг остановился, схватив ее руки и шепча глухим от страсти голосом:

– Надя, я люблю вас больше жизни! Сделайте меня счастливейшим из людей, согласитесь быть моей женой. Из вашей жизни я сделаю непрерывный праздник; ваши желания будут моим законом. Не томите только меня неизвестностью, Надя, обожаемая, ответьте одним словом, скажите «да».

Он повелительно поднял руку на уровень ее головы, а из его тонких и белых как слоновая кость пальцев исходило, казалось, могучее веяние, которое дымкой окутывало голову девушки, всасывалось в ее мозг, сжимало его, как железным кольцом, и сковывало мысль.

Словно под действием чар, подняла Надя на графа глаза и прошептала:

– Я люблю вас и согласна.

Вдруг глаза ее расширились и уставились на туманный столб за спиной графа. Была ли то игра света и тени, смешение ночных образов с лучами луны, или причудливое отражение ветвей деревьев, но на белом фоне стены обрисовывались два больших зубчатых крыла, которые точно выросли из плеч графа, а над головой появилось подобие двух изогнутых рогов… Но Надя не успела проверить странное видение. Подхваченная точно порывом буйного ветра, она бросилась в раскрытые объятия жениха и машинально повторила то, что подсказывал ей голос, слов которого она не слышала, но звуки его раздавались в ее ушах:

– Я люблю вас!

Горячо прижал ее Бельский к своей груди, и она чувствовала на своих губах его огненный поцелуй; но в ту же минуту голова ее закружилась и она лишилась чувств. Со страстью прижал граф к себе хрупкое тело молодой девушки и целовал ее лицо и шею; но увидав, что она в обмороке, он поспешно достал из кармана маленький хрустальный флакон, намочил бывшей в нем эссенцией платок и дал Наде вдохнуть сильный и живительный аромат его. Та почти мгновенно открыла глаза, не подозревая, казалось, своего забытья. Впрочем, граф не дал ей времени опомниться.

– Надя, обожаемая невеста, повтори волшебные слова, которые составляют счастье моей жизни; скажи еще раз, что любишь меня, как сказала сейчас, – говорил он, прижимая ее к себе.

Надя чувствовала себя точно пьяной и не протестовала, когда он взял ее за талию и повел к дому.

– Тетя Аня, прикажите подать шампанского: я веду невесту, – весело крикнул он. – Вы, лучший друг моей бедной матери, должны первая поздравить нас.

Растроганная Анна Николаевна расцеловала жениха и невесту, а потом все сели за стол и ужин прошел весело. Бельский положительно сиял, а Надя не могла дать себе отчета в состоянии своей души. Однако в первый раз граф не показался ей противным.

На другой день утром Бельский прислал цветы и конфеты, а когда явился сам к завтраку, то с улыбкой положил на колени невесты шкатулку оксидированного серебра с бирюзой. С любопытством открыла Надя ящик и вскрикнула от восхищения. На черном бархатном фоне лежало колье из грушевидного жемчуга, а между каждой жемчужиной сверкало по большому солитеру. Надя была женщиной, и вид драгоценностей восхитил ее. Раскрасневшись, она благодарила жениха.

Следующие дни прошли весело. Адам был нежен и влюблен, окружал невесту вниманием, осыпал подарками и, видимо, спешил со свадьбой.

Однажды утром, с неделю после обручения, он вручил Наде письмо и документ, прося их прочесть. Письмо было адресовано его поверенному в Киеве, которого он просил засвидетельствовать дарственную, утверждавшую за Зоей Иосифовной Замятиной пожизненный доход в 3000 рублей; брату и сестре Нади он назначал каждому особый капитал, который поверенный обязывался положить на их имя в государственный банк, а проценты должны были храниться до их совершеннолетия. На глазах Нади показались слезы радости. В порыве глубокой признательности обняла она жениха и в первый раз горячо поцеловала. Она не видела, как глаза Бельского сверкнули затаенным торжеством.

Несколько дней спустя граф снова заговорил о свадьбе, которую хотел отпраздновать недель через шесть.

– Милая тетя Аня, помогите мне устроить свадьбу до возвращения в Россию. Мне хотелось бы повенчаться во Флоренции, в консульской церкви, а медовый месяц провести на хорошенькой вилле, в окрестностях. Мне тяжело быть первые месяцы своего счастья в каком-либо месте, где я жил с матерью, и где для меня все полно тоскливых воспоминаний. А Зоя Иосифовна может приехать к свадьбе с детьми, – на мой счет, конечно.

– Это фантазия влюбленного, но я постараюсь исполнить ее, – ответила смеясь Ростовская.

Надя так еще была преисполнена благодарности, что даже не протестовала против желания жениха, а… в глубине души сама предпочитала вернуться в Киев, где встретится, может быть, с Масалитиновым, уже замужней, когда привыкнет к своему новому положению.

Итак, Ростовская с Надей покинули Мадеру и, после краткой остановки в Париже, выехали во Флоренцию. Граф поднес Наде роскошное приданое, сказав, что ему ненавистно все, предназначавшееся для ее замужества с Масалитиновым, и потому он просил отослать его матери.

Замятиной не пришлось, однако, присутствовать на свадьбе. После страшной болезни у нее осталась сильная боль в ногах и чрезвычайная нервность; поэтому ей не обходима была возможно тихая, правильная жизнь, и доктор серьезно советовал ей не рисковать длинным путешествием, сопряженным с неизбежными волнениями. Таким образом, Зоя Иосифовна отказалась покинуть свое мирное убежище и только послала будущему зятю любезное письмо с изъявлением благодарности, а Анну Николаевну просила заменить ее во время венчания дочери.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});