Спящие от печали (сборник) - Вера Галактионова

Вот ведь оно как! А ищё ба маненько, разок да другой, ну – и не удержалси-ба, Томка-то. И понесло бы ёво – по кривой путе. И незнай ба, до какех пор он догулялси ба на базарах, лебедик: може – и до пыдзабору. Вот, бабёнки непутны и подбирали ба ёво из лужов-то, вылавливали ба нарасхват, да к себе ба тащили, скорей-скорея, покудова он ни тяти-ни мамы не помнит, знашь. Оне ведь, непутны, уж себя потеряли. И сами приголубют-обогреют – и сами ище любому мужичку рюмку поставют-нальют. Свово винца нальют: токо ба он с ними, с негодящими, сидел ба да пил: не горды…

Вот ведь как Томка-то у нас – чуток не сбалвылси!.. Тятька-то – не дал наш.

И уж Томку с того часу никто сроду не попрекнул: ни в глаза, ни за глаза. Мол, все роботали, а ты что жа один, лебедик, воз общай-то прогулял да прокутил? Жалели уж – попрекать-то…

Ну, токо с той самой поры все Лунёвы, чуть что, про эдаких-то – сразу говорят. Как токо слышут – кто проштрафилси, а сам мнётся да трётся, да и не вывернется, не оправдатся, то сразу уж все Лунёвы в один голос смеются. Руками машут. Бают:

– Э-э-э! Это ведь – Туды-Суды-Пояс!..

И вот, не запылал ба наш дом в одночасье со всем добром – може, так ба на семьи-то мы и не разбились. Не разбились ба, не разделились незнай до кой поры, и своей семьёй – не пожили ба. Ну, нещасье всех развело. Их, нещасьев-то, уж сколь друг за дружкой гужом пошло! Как царь весь народ-от свой взял да бросил. Кинул-отрёкси… Да как на красных да белых распад середь людей сделалси.

И как было? Вот красны-чужэя в какое село взойдут – и ну по дворам мужиков в отряды свое мести, лошадей-коней середь бела дня отымать, из сараев под ружьём к себе гнать. А там белы всходют – мужиков по избам записывают: айда-ка в бой, ты нам годисси… Что те в русских стреляют – что эти русских бьют!

Все как есть наши мужики самостоятельны, оне в Лунёве друг в дружку стрелять – разделяться на красных-белых – не хотели. И сразу, как чужэя всходют, – лесом-лесом, да горой, да Сухем долом семь вёрст отмахают – в городки. Видала, чай: два валуна-то высоки там лежат? Как две горы над ельником-то висят. И кажда гора – цельного камню, знашь, единого из ельника выступат: городки! Вот. А под ними – лазы ведь глыбоки. Пещеры тёмны – без конца-без краю. Которы старики бают, ажно к Царёву кургану оне вёдут! Пещеры. И в Волгу, в берег, из-под камней тама выходют…

Ну, в наше время никто уж под землёй туды, к Волге, больно-то не стремилси. А вот как в Иргизски монастыри самы тайны, подземны, ходы-то из-под городков вёдут – эт уж все потихоньку в Лунёве сроду знают. Все ходы тама, знашь, с коих пор исхожены. И все повороты…

Вот Пошонцовы братовья, Надёнкины деды два, туды сё ходили. По пещерам да к Иргизу. И уж тама, в монастырях-то в подземных, молились, бывало. Запоминали – ученье-то исконно русско. А уж возвернутся – передают. Да тайком всем толкуют: крамола римска, ерманска-венецианска, давно ведь портит Афон-от поманеньку: кой-где – проникат всё жа! А от Афону – уж через Польшу-Малороссию – и нас сё прохватыват, крамола-то иха: берегитесь! Оттудова – ослабленье веры с какех уж пор идёт, и дальше – больше токо оно будет. А как веры сильной и здесь уж, на Волге, не останется и как истинны молельщики за весь род людской токо последни здесь перемрут, то конец уж всему свету и наступит! Да.

Вот оне вёрнутся, деды Пошонцовы два, и сказывают всем лунёвским: в точность как святые пра-отцы наши сроду сами себя хранили – вот эдак вот обычай чистай русскай соблюдать нам в монастырях-то велели и эдак жа себя для Бога чисто сохранять. По Острожской библии! Чисто да неукоснённо… Вот люди-то, бывало, и стараются – по строгому правилу живут.

Как, знашь, Романовы-немцы на русском престоле сели, и как русски токо цари все кончились, вот истинно русску веру нашу настоящу Алексей Михалыч, немец-царь, под землю и загнал. Русской ведь веры – Иргизски-то монастыри сроду! Веками уж службы под землёй служили, по неиспорченному, знашь, чину – отцовскому-прежнему…

Из них, из Романовых, один токо Филарет, покудова живой был, русской веры держалси всё жа: другея-то уж – видимость токо такую делали. А Михаил-то, сын-от, сё вроде крепилси, знашь. Крепилси-крепилси, а под конец и сбалвалси: немецка кровь в нём пересилила. Чай, однех токо голштинцев сколь в Россею созвал – торговать-богатеть! Русских-то как прижимал-теснил – а их больно любил, немтырей… И Алексея свово он, Михаил, уж по немецкому, по своему, сё подучивал. Да. А дальше-то – и пошло: нерусско всё правленье вверху, над Россеей-матушкой всей, повелось…

И такую моду оне в Россее ввели и всё время её, моду эту, при себе держали – Романовы: пускай навозно – зато привозно!.. Народ-от русскай сё им снизу и кивал: ладно да ладно: токо от нас отстаньте. А сам навозным-то-привозным-то – брезговал сроду, знашь, народ-от. И себя тайком – от навозного-то-привозного – уж сроду хранил! Хранил-берёг.

И нову веру оне, Романовы, через Никона сделали – онемеченну маненько: под римскай манер да под венецианску крамолу. Ну, не до конца всё жа: чай и в новой-то вере умны русски батюшки кой-чово из старой веры тайком сберегли всё жа. Сохранили-сберегли… Да.

Романовски предки, оне ведь, двое братовьёв, из Прусской земли – в Россею-то матушку к нам заявились! Оттудова вышли… И на русских скорея оженились. А прусско-то своё николи уж не забывали! Вот, оне и правили – Россею нашу сё под Пруссию силком подгоняли. И немцы-то Романовы, знашь, сверху на троне сели – а русску веру прежню всю под землю загнали. И под городками оно ведь, Лунёво, ище от Никона скрывалось! Когда Никон русску веру всю казнил – Романовым сё угождал.

Антихрист-то ёво, Никона, обуял, да и велел ёму всех за веру отцовску жечь-пытать да убивать. Чтоб уж весь ба народ западны крамолы принимать наперёд ба – училси. И их без остановки – наперегонки ба принимал. И чтоб каждай русскай изменник – русского ба каждого неизменника – убил! Так антихрист-то ёму, Никону, велел-нашаптывал…

Чай, всё ведь это уж было – ище Никон русских на русских натравлял, чтоб русски-то русских везде били!

Вот, по всей Волге люди под землю и уходили! Земля, знашь, сроду от брато-убивства нас и спасала… От брато-убивства, да от измены, знашь. По Северу, по Сибири – там леса дремучи русских-то от измены спасали-скрывали. А нас, вдоль Волги, – земля. Земля прятала. И все наши пра-прадеды как ведь сроду баяли? Живи, пока Москва не видит: Москва увидит – жить не даст!..

Ну, и красны в Лунёво нагрянули – щас все мужики в те пещеры, лесом-лесом – да под городки и скрылись: чтоба, знашь, зла меж собой не делать, ёво не множить ба. А белы на околице завиднелись – мы уж опять узлы похватали, да огородами, да горой, да под землёй и пропали: нету мужиков-то никого.

Красны, знашь, смутьяны-безбожники? Нам с ними делать нечего. С ними – грех: антихристово племя… А белы-то – уж без царя всякого. У них уж немецкого царя – и то не осталось: он, Николай-то Второй, на русскай трон рукой махнул да антихристу на милость и сдалси. И за кого, за каку-таку белу власть, оне, белы, воюют – мы ведь её, эту власть, не знам. А кто у них заместо царя – оне и сами ище не понимают: може и немец какой опять на трон от них вскочит. Ай може кто ищё хуже. Так, впустую, воюют: пёс знат, за кого…

А антихрист, он сильно ведь опять добивалси! Вот чтоб на красны да белы мы ба тут, православны, в Лунёве, тожа разбились ба – ну и сами себя поубивали ба скорея насмерть, своеми руками, один – другого. Он так добивалси-хотел… Всё Лунёво – оно поперёк ёму, антихристу, сроду шло! Ну и тут, знамо дело, решили: не разбиваться!

И Миканор Иваныч всем на сходке велел:

– Разбивку середь русских людей, в точность как наши пра-отцы тута сроду не допускали, её – не делать! Грех. Грех смертнай и народу – последня погибель.

– Мир, – баял, – стоит до рати. А рать – до мира. Вот, до мира пускай городки нас прячут. Не в первай раз.

Ну, люди-то – все тожа: сразу раскусили. Чай, не дураки.

– Э-э-э! Дело знакомо! – сразу раскусили. – Эт ведь, как при Никоне, опять хотят, чтоб мы друг дружку ба – били! Старо дело-то – в которай раз затёвают! Антихристово.

– Ну уж нет! – сказали. – Сызнова под землю пора.

– Правильно! – сказали. – А дальше – там развиднется.

И тятенька дома за ужином эдак же нам строго всем наказал:

– Погибать будем, а русску кровь – ничью не прольём! Грех. И в заводе у нас этого не было и – не будет!

И уходило нас в городки, в пещеры, гляди-ка, до тыщи ажно мужиков: ище, знашь, из другех сёл прибегали кой-которы и от вербовки всякой, белой-красной, скрывались…

Бабёнки сё еду нам таскали. Семь вёрст, знашь, лесом в ночь украдкой бёгут, да – в гору, да – в гору! Днём идти – власти чужэя, красны-белы, увидют-выследют. И нам – Ивану, Вашке, мне да Томке, – узлы-то Надёнка с Шуронькой на плечах носили.

Дарья, знашь, третьим робёночком тижёла была. А Нютонька – она чово? Боялась больно. Как токо ветка под ногой треснет-хряснет, да как выпь лешему гукнет-бухнет разок-другой – ну: и Нютонька наша тут жа, на месте, со страху помират-стоит, крестится – и на землю сидеть садится. С ней ведь в лесу в тёмным – намучисси отхаживать. Отхаживать-подымать… Вот, Надёнка с Шуронькой, бывало, боятся не боятся, а вдвоём токо ночью с узлами и бёгут, в деревьях прячутся. Проворны обе да скоры. И в лаз середь ночи сё – крикнут: