Охота на Уршада - Виталий Сертаков

— Значит, выхода нет? Ничто не может изменить положения? Империя будет гнить, а мы — вместе с ней?

— Выход есть, высокий иерарх. — Рахмани привлек к себе общее внимание. — Я знаю, что способно вернуть величие Вавилона.

— И что же?

— Эта девочка. Она принесет Баалу живого уршада.

38

Трехбородый

— Тссс… тихо. Не спугни стражу…

Саади почти сразу узнал место, где они с Кой-Коем выпали из Плоского мира. На фоне абсолютно черной стены проступали более светлые контуры полукруглых арок. Крысы, ящерицы и упыри с писком прыснули в стороны, когда Кой-Кой поджег факел.

— Подожди, дом Саади, я должен стереть рисунок…

Когда охотники, отплевываясь от паутины, выбрались наружу, над Проклятым городом раскрыла крылья ночь. Громадную рыночную площадь освещали лишь Смеющаяся луна и несколько костров. Торговля не затихала даже в ночные часы, вокруг костров крутились десятки подозрительных личностей, из шалманов доносились визгливое пение, стук костей и пьяный хохот. Посреди площади, на куче отбросов, пировали псы и летучие ящеры.

— Куда дальше?

— Неподалеку я видел заброшенный храм. Нам подойдет как нельзя лучше. Там мы поспим, а утром устроим засаду.

— А как быть с бронзовой стражей? — Рахмани поежился, представляя, каково провести остаток дней на поясе у циклопа.

— Стража давно сменилась. — Перевертыш во тьме сверкнул улыбкой. — Там, где мы были, у нас украли немного времени… Осторожно, здесь вода!

Саади оглянулся. Декорация опять поменялась с неуловимой быстротой. Устраивать засаду предстояло внутри разрушенной церкви. Неизвестно, кому возносили жертвы прежние прихожане, поскольку все внутренности храма давно пожрал огонь. Кой-Кой заявил, что лучше места для охоты не придумаешь, особенно учитывая, что храм стоял посреди вонючего пруда, на острове, заросшем чертополохом. Ближайшие к пруду дома, как по команде, отвернулись, не оставив в задних стенах даже маленького окошка.

Все четыре маковки храма опасно наклонились, в разбитых оконных проемах селились мелкие ночные хищники, зато под самой крышей, на стропилах, оставалось достаточно места для сна.

— Почему бы нам не поискать ночлег в более приличном месте? Я не могу спать, когда вокруг, в темноте, кто-то постоянно шастает, — пожаловался огнепоклонник. — Кроме того, здесь воняет. И кто-то стучит! Зачем они стучат ночью?

— Потому что свет здесь не означает безопасность. — Кой-Кой протянул Рахмани кусок вяленой оленины. — Постарайся отдохнуть сейчас. Стучат резчики по камню, не успевают днем.

— Ты уверен, что Трехбородые прилетят сюда?

— Не уверен. Но они почуют наживку, это точно.

На сей раз, после восьми протяжных гулких ударов вовсе не наступило утро. Луна моментально закатилась, а на смену ей из жадного мрака в зенит вылезло иное светило. Крошечное, голубое и косматое, ничем не напоминающее любимую Корону. Сразу стало значительно холоднее, а из пруда, окружающего церковь, с утробным журчанием ушла вода. На какое-то время в Проклятом городе воцарилось солнце иного мира и принесло с собой свои временные законы.

— Проснись, дом Саади. Начинаем… Ты помнишь, что делать?

— Да, Учитель мне объяснил.

При свете огнепоклонник разглядел унылую площадь, покрытую следами кострищ. Между ними белела плоская поверхность валуна. На валуне сидел тот, кто не давал спать всю короткую ночь. Безусый конопатый парнишка в грязных ободранных штанах, с железным инструментом, похожим на долото. Еще у паренька имелся приличных размеров молот, которым он колотил по долоту. На поверхности валуна потихоньку появлялись ряды символов. Пока Кой-Кой занимался подготовкой к охоте, Саади пытался прочесть непонятную клинопись. Впрочем, на клинопись это мало походило, но и русские буквы угадать оказалось сложно. На конце каждой вертикальной и горизонтальной палочки резчик особым загнутым инструментом выбивал загогулинку, вроде колечка. От этого буква приобретала незнакомый вид, а письмо в целом становилось совершенно нечитаемым. При этом белобрысый мальчишка вполне сносно изъяснялся на «великом и могучем».

— А что это за знаки? Это не по-русски. Не могу прочесть.

— Глаголица, — коротко глянул Кой-Кой. — Меня и не проси. Говорят, это все хорватские монахи сочинили.

— Сам ты монах, — неожиданно обиделся юный резчик. — Это из земли святой глаголы, их стараниями…

— А что ты пишешь? — спросил парс, гордясь, что почти свободно изъясняется на славянском диалекте.

— А восхваление горыну, буянцами заказано для капища-то… «Сие есть змей зело грозный. Летит с быстротою молнии, а из пасти его пар горячий извергается. Ежели укусит, человек заживо гниет. Также хитростию превеликой отличается. Ежели его заклинатель флейты музыкою чудесною одурманить вознамерится, горын дабы игры музыкальной не слышать, так сворачивается, что одно ухо к болоту прижимает, другое же хвостом себе затыкает…»

— Дом Саади, больше нет времени болтать! — Перевертыш потянул парса в сторону разбитого храма. Внутри Саади вспорол мешок. Кошмарное содержимое вывалилось на мозаичный пол. Слепые старцы и Властелин пепла не обманули: на полу жалобно моргали глазами шесть живых человеческих голов, все с зашитыми губами и вдавленными во лбы печатями молчания. Учитель предупреждал Саади, что зрелище предстоит не из приятных, что головы будут не просто живые, но сохранившие души и мысли. Ведь именно так выглядит самое изысканное лакомство бесов в Проклятом городе…

— Быстрее, дом Саади, они привлекают всю шваль этого города.

Рахмани испытал гадливое чувство, словно он, сообща с отродьем дэвов, причастился человеческой крови. Однако иного способа подманить существо, способное оторвать от земли трехпалубный драккар, Слепые старцы не знали.

— Зачем бесам головы?

— Это мне неизвестно. И не желаю знать, что они делают с ними. Во всяком случае, не едят, пищи им хватает. Быстрее, дом Саади, я пока растяну клетку.

Черное колдовство, крайняя степень черного колдовства… это обряды с трупами, некромантия.

Сдирая со лба первой головы печать молчания, Рахмани отчетливо представил, что сделали бы с ним и со всеми мудрыми наставниками слуги султана Омара, если бы хоть кто-то заподозрил их в дружбе с нечистыми силами… Не спасло бы и заступничество Продавцов улыбок.

Однако мудрый Учитель не забывал повторять, что нет добра и зла отдельных, подобных грушам, сорванным с дерева.

Первая голова, лишившись нити на рваных губах, тут же принялась раскачиваться и жалобно бормотать на неизвестном ловцу наречии. Это была довольно привлекательная еще, хоть и немолодая женщина, скорее всего — из богатого сословия. В ушах у нее сохранились тяжелые золотые серьги с рубинами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});