Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев

Средь племени ему чужого; злобы

В душе своей к нам не питал, и мы

Его любили —

вспоминал позднее наш гениальный поэт о своём польском друге.

Последняя встреча двух великих людей состоялось 29 марта в гостинице «Север» (Глинищевский переулок, 6). Спустя 127 лет в память этого события на этом здании была укреплена мемориальная доска с изображением фигур поэтов, беседующих на фоне Медного всадника. Под барельефами вытеснены пушкинские строки: «Он говорил о временах грядущих, когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся».

Мицкевич о Пушкине

«Пушкин увлекал, изумлял слушателей живостью, тонкостью и ясностью ума своего, был одарён необыкновенною памятью, суждением верным, вкусом утончённым и превосходным. Когда говорил он о политике внешней и отечественной, можно было думать, что слушаешь человека, заматеревшего в государственных делах и пропитанного ежедневным чтением парламентарных прений.

Я довольно близко и довольно долго знал русского поэта; находил я в нём характер слишком впечатлительный, а иногда легкомысленный, но всегда искренний, благородный и способный к сердечным излияниям. Погрешности его казались плодами обстоятельств, среди которых он жил; всё, что было в нём хорошего, вытекало из сердца».

* * *

Во время одной из импровизаций Мицкевича в Москве Пушкин, в честь которого был дан вечер, вдруг вскочил с места и, ероша волосы, почти бегая по зале, восклицал:

— Что за гений! Что за священный огонь! Что я в сравнении с ним? — и, бросившись Адаму на шею, обнял его и стал целовать, как брата. Тот вечер был началом взаимной дружбы между ними (А. Э. Одынец — Ю. Корсаку, 9–11.05.1829).

* * *

Из воспоминаний студента университета А. А. Скальковского об Адаме Мицкевиче и А. С. Пушкине:

«Сюда[91] приходил часто и наш бессмертный поэт Пушкин, очень друживший с Мицкевичем. Он всегда был не в духе, и нам, жалким смертным, не только не кланялся, но даже стеснялся нашим обществом. Мицкевич нас утешал тем, что Пушкин страдает от бездействия и мучится, что должен продавать свои стихи журналистам. Но один случай внезапно приблизил меня к нему — правда, ненадолго и то в размерах батрака к мастеру или барину.

Однажды вечером Мицкевич импровизировал одну главу из своего „Валленрода“, которого хотел печатать в Москве, но ждал своего брата. Пушкин сказал: как бы я желал иметь подстрочный перевод этой главы, а Мицкевич перевёл её ему по-французски.

— А вот, кстати, юноша, который так знает и русский, как и польский.

И просил меня Пушкин: так как ты во время импровизации списывал его стихи — переведи это место. Я согласился сейчас же, но извинился перед Пушкиным, если моя работа не будет хороша.

— Уж верно будет не хуже литературных ворохов Полевого, — сказал Пушкин.

Я сейчас же перевёл, хотя плохо писать (наспех) такие серьёзные вещи. Пушкин прочитал, положил в карман и кивнул мне слегка головой.

Любопытно было видеть их вместе. Проницательный русский поэт, обыкновенно господствовавший в кругу литераторов, был чрезвычайно скромен в присутствии Мицкевича, больше заставлял его говорить, нежели говорил сам, и обращался с своими мнениями к нему, как бы желая его одобрения. В самом деле, по образованности, по многосторонней учёности Мицкевича Пушкин не мог сравнивать себя с ним, и сознание в том делает величайшую честь уму нашего поэта.

Уважение его к поэтическому гению Мицкевича можно видеть из слов его, сказанных мне в 1828 году, когда и Мицкевич и Пушкин жили оба уже в Петербурге. Я приехал туда временно и остановился в гостинице Демута, где обыкновенно жил Пушкин до самой своей женитьбы. Желая повидаться с Мицкевичем, я спросил о нём у Пушкина. Он начал говорить о нём и, невольно увлёкшись в похвалы ему, сказал между прочим:

— Недавно Жуковский говорит мне: знаешь ли, брат, ведь он заткнёт тебя за пояс.

— Ты не так говоришь, — отвечал я, — он уже заткнул меня.

В другой раз, при мне, в той же квартире, Пушкин объяснял Мицкевичу план своей ещё не изданной тогда „Полтавы“».

Незабытые «шалости»

Поэт, возвращённый волей императора в цивилизованный мир, оказался в центре внимания москвичей. Как-то Пушкин давал богатый обед в ресторане Доминика.

Лейб-гусар Заводовский, случайно вошедший в зал, саркастически заметил:

— Однако, Александр Сергеевич, видно, туго набит у вас бумажник.

— Да ведь я богаче вас, — возразил поэт. — Вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревни, а у меня доход постоянный с тридцати шести букв русской азбуки.

Пушкин поселился у Соболевского, квартиру которого сравнивал с полицейской съезжей: «Наша съезжая в исправности, частный пристав Соболевский бранится и дерётся по-прежнему, шпионы, драгуны, б… и пьяницы толкутся у нас с утра до вечера».

Пушкин невольно подчинялся привычкам и обычаям той совершенно беспутной компании, в которую попал, возмущая тем самым своих солидных приятелей. «Досадно, — писал в своём дневнике М. П. Погодин, — что свинья Соболевский свинствует при всех, досадно, что Пушкин в развращённом виде пришёл при Волкове».

Но весёлая жизнь поэта вскоре была нарушена довольно тревожным событием. В конце года у штабс-капитана егерского полка А. И. Алексеева было найдено стихотворение «14 декабря». Началось следствие. Стихи были обнаружены у многих. Все понесли строгое наказание. Алексеева приговорили к смертной казни, но затем помиловали и перевели из гвардии в армию.

Некоторые из пострадавших называли автором стихотворения «14 декабря» Пушкина. В январе 1827 года Александра Сергеевича вызвали в следственную комиссию, которой он дал следующие показания: «Стихи действительно сочинены мною, они были написаны гораздо прежде последних мятежей и помещены в элегии „Андрей Шенье“, напечатанной с пропусками в собрании моих стихотворений. Они явно относятся к Французской революции, коей А. Шенье погиб жертвою» (10, 632).

Французский поэт Андре Шенье (1762–1794) сочувственно встретил революцию, но дальнейшее развитие событий (террор) вызвало у него отрицательную реакцию. В оде «К Шарлотте Корде» он выступил в защиту убийцы Марата, за что был гильотинирован.

В своих показаниях Пушкин привёл фрагменты из своего стихотворения, которые указывали на то, что в нём действительно говорилось о событиях Великой французской революции 1789–1794 годов. Но это не убедило высокую комиссию, члены которой, по-видимому, плохо знали историю. Проверив показания поэта, его через полгода вновь вызвали для объяснений. В них чувствуется раздражение поэта тупостью судей:

«Опять повторяю, что стихи, найденные у г. Алексеева, взяты из элегии „Андрей Шенье“, не пропущены цензурою и заменены точками в печатном подлиннике, после стихов:

Но лира юного певца

О чем поёт? поёт она свободу:

Не изменилась до конца.