Собрание сочинений. Т. 17. Лурд - Эмиль Золя

— Замечательно, замечательно, преподобный отец! Я напишу брошюру, — такого явного исцеления сверхъестественным путем еще никогда не бывало… Да, это наделает много шума!

Все трое двинулись дальше, и тут врач заметил, что отец Фуркад еще больше волочит ногу, крепко опираясь на плечо своего спутника.

— Что, приступ подагры усилился, преподобный отец? — спросил он. — Вам, видно, очень больно.

— И не говорите, я всю ночь не сомкнул глаз. Так досадно, что приступ начался как раз в день моего приезда сюда! Уж не мог подождать… Но делать нечего, не будем об этом говорить. Я так доволен результатами этого года!

— Да, да! — в свою очередь, сказал отец Массиас дрожащим от восторга голосом. — Мы можем уехать, полные гордости, энтузиазма и благодарности. Сколько еще чудес, кроме этой девушки! Они уже и в счет не идут — исцелились глухие и немые, изъязвленные лица стали гладкими, как ладонь, умирающие от чахотки едят, танцуют, они воскрешены! Вместо больных я увожу с собой в этом прославленном поезде воскресших!

Ослепленный верой, он не видел вокруг себя больных и шел, переживая некий дивный триумф. Все трое продолжали свою медленную прогулку вдоль вагонов, которые начинали уже наполняться; улыбались кланявшимся им паломникам, временами останавливались с добрым словом перед носилками, где лежала какая-нибудь бледная, трясущаяся от лихорадки женщина. Они уверяли ее, что она гораздо лучше выглядит и, наверное, поправится.

Прошел озабоченный начальник станции и резко крикнул:

— Не загромождайте платформу! Не загромождайте платформу!

Берто заметил ему, что ничего не поделаешь: приходится пока ставить носилки на землю, но он рассердился.

— Да разве это годится? Посмотрите, там поставили тележку поперек пути… Через несколько минут прибывает поезд из Тулузы! Вы что же, хотите, чтобы передавили ваших больных?

Он бросился бегом расставлять по местам служащих, которые расчищали полотно дороги, вытесняя оттуда толпу испуганных паломников, не знавших, куда идти. Многие — старики и малограмотные — забыли даже какого цвета их поезд, хотя у каждого на шее висел билет того же цвета, чтобы их могли направить куда следует и усадить, словно помеченный и поставленный в загон скот. А в какой спешке все это происходило — ведь четырнадцать дополнительных поездов должны были отойти от станции, не нарушая обычного расписания!

Когда Пьер с чемоданом пришел на вокзал, ему уже стоило большого труда протиснуться на перрон. Он был один, Мария выразила желание еще раз преклонить колена перед Гротом, она хотела до последней минуты благодарить святую деву; Пьер предоставил г-ну де Герсену сопровождать ее, а сам отправился в гостиницу, чтобы расплатиться. Впрочем, он взял с них обещание нанять коляску, так что через четверть часа они должны были приехать. В ожидании их он прежде всего решил отыскать свой вагон и освободиться от чемодана. Но это была нелегкая задача; наконец он узнал вагон, прочитав имена г-жи де Жонкьер, сестры Гиацинты и сестры Клер Дезанж на карточке, болтавшейся все эти три дня на двери — и на солнце и под дождем. Это был все тот же вагон; Пьер вспомнил своих спутников по купе: подушки обозначали место, занятое для г-на Сабатье, а на скамье, где так страдала Мария, в дереве даже осталась метка от железной закраины тележки. Поставив на место чемодан, Пьер вышел на платформу и стал терпеливо ждать, немного удивляясь, что не видит доктора Шассеня, который обещал его проводить.

Теперь, когда Мария была на ногах, Пьер снял лямки санитара, и на его сутане красовался лишь красный крест паломника. Он видел вокзал в бледной полумгле зловещего утра, когда приехал в Лурд, и теперь при веселом дневном свете его поразили просторные платформы и широкие проходы. Гор не было видно, но по другую сторону, напротив зала ожидания, поднимались прелестные, покрытые зеленью холмы. Стояла необыкновенно мягкая погода, легкий пух облаков скрывал солнце, а с молочно-белого неба падал рассеянный свет, словно перламутровая пыль. Серенький денек, как говорят в народе.

Пробило три часа. Пьер для верности посмотрел на большие станционные часы; в это время на перроне показались г-жа Дезаньо и г-жа Вольмар, а за ними следом г-жа де Жонкьер с дочерью. Дамы приехали из больницы в ландо и тотчас же принялись разыскивать свой вагон. Раймонда узнала купе первого класса, в котором она приехала.

— Мама, мама! Сюда! Вот наш вагон! Побудь немного с нами, успеешь пойти к своим больным, тем более что их еще нет.

Пьер очутился лицом к лицу с г-жой Вольмар. Их взгляды встретились. Но он не узнал ее, у нее лишь слегка вздрагивали ресницы. Это была, как прежде, женщина в черном платье, медлительная, апатичная, скромная, старающаяся держаться в тени. Огонь в ее больших глазах померк, лишь иногда в ее равнодушном взоре пробегала искорка и тотчас же гасла.

— Ах, какая у меня была жестокая мигрень! — говорила она г-же Дезаньо. — Вы понимаете, у меня до сих пор голова словно чужая… Это от езды в вагоне. Всякий раз я уже заранее знаю, что так будет.

Оживленная, розовая и еще более растрепанная, чем всегда, г-жа Дезаньо щебетала:

— К вашему сведению, дорогая, сейчас у меня тоже голова прямо раскалывается. Да, нынче утром началась такая невралгия, что хоть плачь… Только…

Она нагнулась и тихо продолжала:

— Только я думаю, что на этот раз уж наверно… Да, да, ребенок, которого я так хочу… Я все время молила святую деву, а проснувшись, почувствовала себя больной, о, совсем больной! Словом, все признаки!.. Представьте себе, как удивится мой муж в Трувиле! Вот обрадуется!

Госпожа Вольмар слушала ее с серьезным видом. Затем спокойно сказала:

— Ну и хорошо! А я, душечка, знаю одну особу, которая больше не хотела иметь детей. Она приехала сюда, и у нее все прекратилось.

Жерар и Берто, увидев дам, поспешно подошли. Утром они явились в больницу Богоматери Всех Скорбящих, и г-жа де Жонкьер приняла их в маленькой конторе рядом с бельевой. Там, добродушно улыбаясь и извиняясь, что он пришел в такую неподходящую минуту, Берто попросил руки мадемуазель Раймонды для своего двоюродного брата Жерара. Все сразу почувствовали себя в своей тарелке, а г-жа де Жонкьер умилилась, говоря, что Лурд принесет молодоженам счастье. И брак был мгновенно решен, к общему удовлетворению. Назначена была даже встреча на 15 сентября в замке Бернвиль близ Канн, в имении дяди, дипломата; Берто был с ним знаком и обещал Жерару представить его старику. Затем позвали Раймонду, и она, краснея, вложила обе ручки в руки жениха.

Жерар засуетился, спросил девушку:

— Не надо ли вам подушек на ночь? Не стесняйтесь, я могу дать вам и вашим спутницам все, что требуется.

Раймонда весело отказалась:

— Нет, нет, мы не такие неженки. Оставьте их для бедных больных.

Дамы говорили все разом. Г-жа де Жонкьер заявила, что так устала, так устала, просто ног под собой не чувствует; но все же она была счастлива, ее смеющиеся глаза то и дело устремлялись на дочь и молодого человека, о чем-то тихо беседовавших. Но Берто и Жерар не могли больше оставаться с ними, служба требовала их присутствия. Они попрощались, напомнив о встрече: 15 сентября, в замке Бернвиль, не так ли? Да, да, решено! Все снова рассмеялись, пожали друг другу руки, договаривая восхищенными взглядами то, чего нельзя было сказать в такой толпе вслух.

— Как! — воскликнула г-жа Дезаньо. — Вы едете пятнадцатого в Бернвиль! Если мы останемся в Трувиле до двадцатого, как предполагает муж, мы непременно приедем к вам в гости!

Она обернулась к молчаливой г-же Вольмар.

— Приезжайте тоже. Вот забавно будет всем снова встретиться!

Молодая женщина медленно развела руками и ответила утомленным и безразличным тоном:

— О, для меня развлечения кончились. Я еду домой.

Ее глаза снова встретились с глазами Пьера, оставшегося с дамами, и ему показалось, что она на миг смутилась и на безжизненном лице ее появилось выражение невыразимого страдания.

Прибыли сестры общины Успения, и дамы столпились у вагона-буфета, Ферран, приехавший в коляске вместе с монахинями, вошел в вагон первым и помог сестре Сен-Франсуа взобраться на высокую подножку; он встал в дверях вагона, превращенного в кухню и кладовую, где хранилась провизия на дорогу — хлеб, бульон, молоко, шоколад, а сестра Гиацинта и сестра Клер Дезанж, стоя на перроне, передавали ему аптечку и прочую мелочь.

— Все взяли? — спросила сестра Гиацинта. — Хорошо. Теперь вам остается забиться в свой угол и спать, раз вы жалуетесь, что никто не прибегает к вашей помощи.

Ферран тихонько засмеялся.

— Я буду помогать сестре Сен-Франсуа… Зажгу керосинку, буду мыть чашки и разносить порции на остановках, помеченных в расписании. И все же, если вам понадобится врач, приходите за мной.