Варфоломеевская ночь - Проспер Мериме

— Я знаю, — воскликнул я, прерывая ее, — также и ради себя. Жизни его грозит опасность.

Она быстро обернулась, как будто пораженная этим, а также, и мы оба взглянули на монаха. Мне показалось, что мы поняли друг друга.

— Это верно, — продолжала она вполголоса, — я также хочу спасти его; но мне известно, что он будет в безопасности только здесь. Только здесь, вы понимаете меня! Он должен быть доставлен сюда до рассвета, месье де Кайлю. Это необходимо! — воскликнула она, и какое-то выражение суровой решимости пробежало по ее чудному лицу. — Господин монах не может ехать за ним. Я также не могу. Единственный человек, который может спасти его — это вы. Но прежде всего, не следует терять ни одной минуты.

Мои мысли совершенно спутались. Уже при последних словах она повернулась назад, продолжая опираться на мою руку, и я, полный сомнения и нерешительности, был увлечен ею. Я не сознавал ясно своего положения, мне хотелось прежде войти в дом и посоветоваться с Мари и Круазетом; но все это так быстро случилось… время, по ее словам, было так дорого… и мне было так трудно отказать ей в чем-нибудь, когда она смотрела на меня с умоляющим выражением прекрасных глаз. Я только мог проговорить, запинаясь:

— Но я совсем не знаю Парижа. Я, пожалуй, не найду дороги, теперь ведь ночь.

Она оставила мою руку и остановилась.

— Ночь! — воскликнула она. — Я считала вас не мальчиком, а мужчиной! Вы боитесь!

— Боюсь? — отвечал я оскорбленным тоном. — Кайлю никогда не боятся!

— В таком случае я могу показать вам дорогу, если только в этом все ваше затруднение. Здесь поворот. Войдите на минуту со мною сюда, — продолжала она, — я передам, что вам понадобиться, а также расскажу дорогу.

Она остановилась у дверей высокого большого дома, стоявшего в ряду других, на улице, которая показалась мне чище и внушительнее виденных мною до сих пор. При последних словах, она три раза дернула за колокольчик. Едва замер серебристый звук звонка, как дверь тихо отворилась; никто не встретил нас и она ввела меня в узкую прихожую, или коридор. На большом ящике горела свеча в разукрашенном шандале. Она взяла его и, велев следовать за нею, стала подниматься по лестнице; мы вошли в комнату, гостиную и спальню в то же время, — такой мне никогда еще не приходилось видеть.

Стены ее были обиты богатым синим шелком и освещались лампами с цветными шарами из венецианского стекла, разливавшими нежный полусвет. В воздухе стоял запах кедрового дерева; в изящной корзиночке у камина лежали маленькие щенки. Повсюду царил какой-то изящный беспорядок. На одном из столиков стояла накрытая шкатулка с драгоценностями, на другом была брошена кружевная накидка, несколько масок и веер. На стене висел разукрашенный драгоценными камнями хлыстик и кинжал с серебряной ручкой. Но что меня особенно поразило, — я заметил за дверьми шпагу в черных ножнах и мужскую перчатку.

Не останавливаясь ни на один момент, она прямо подошла к шкатулке с драгоценностями и, вынув из нее массивный золотой перстень с печатью, протянула его мне.

— Наденьте это, — проговорила она. — Если вас остановят солдаты или не будут давать лодку, чтобы переехать на ту сторону, смело говорите, что вы едете по службе короля. Вызовите их начальника и покажите ему это кольцо. Будьте смелы. Пусть он только осмелится задержать вас!

Я бормотал благодарность в то время, как она, вынув из ящика обрывок белой материи, разрывала его на полоски. Я не успел еще догадаться о ее намерении, как она уже стояла на коленях возле меня и делала перевязь на моем левом рукаве. Потом взяла мою шляпу и с такою же поспешностью прикрепила к ней две полоски той же материи, — в виде грубого подобия креста.

— Вот, — сказала она после этого. — Теперь слушайте, месье де Кайлю. Сегодня ночью должно случиться нечто такое, о чем вы и не подозреваете. Эти знаки пособят вам перебраться в Сент-Жермен, но как только выйдете на берег, сейчас же уничтожьте их. Сорвите их, помните. Они уже не пособят вам после того. Вы вернетесь в той же лодке и они вам не понадобятся. Если вас увидят с ними потом, они введут вас только в беду, да и меня также.

— Я понимаю, — сказал я, — но…

— Вы не должны задавать вопросов, — возразила она, погрозив мне нежным пальчиком. — Мой рыцарь должен верить в меня, как и я в него. Но помните: когда вы встретитесь с Паваном, ни слова не говорите ему, что вы посланы мною. Не забудьте этого, причину я вам объясню потом. Скажите только, что жена его найдена и страшно беспокоится о нем. Если вы упомянете о грозящей ему опасности, он еще, пожалуй, не пойдет с вами. Мужчины бывают упрямы.

Я кивнул с улыбкою, как будто понимая намек. Но в то же время у меня в голове пробежала другая мысль. Паван не дурак, и имени Видама достаточно… Впрочем, дело покажет. У меня было еще нечто другое сообщить ему, о чем она не знала. Между тем, она обстоятельно рассказала мне о трех поворотах, которые я должен был сделать, чтобы выйти к реке; также где находилась лодочная пристань и в каком доме найти Павана.

— Он в отеле Байльи, — сказала она. — Ну, теперь, кажется, все.

— Не совсем, — сказал я с некоторою смелостью. — У меня еще одного не хватает. Это — шпаги!

Она взглянула в том направлении, куда смотрели мои глаза, вздрогнула и засмеялась каким-то странным смехом; но все-таки принесли оружие.

— Берите ее, — сказала она, — и не теряйте ни одной минуты. Не говорите обо мне Павану. Смотрите, чтобы по возвращении на вас не увидели белых знаков. Кажется, все. А теперь всякой вам удачи! — Она протянула руку, которую я поцеловал. — Всякой удачи, мой рыцарь, всякой удачи… И возвращайтесь ко мне скорее!

Божественная улыбка осветила при этом ее лицо, так мне по крайней мере показалось, и та же улыбка сопровождала меня до конца лестницы: она склонилась с лампой в руках над перилами и указывала мне, как открыть тяжелые запоры. Я бросил последний взгляд на это прелестное лицо с живыми глазами, на эту склонившуюся над перилами чудную фигуру с протянутой маленькой ручкой и быстро вышел на темную улицу.

Никогда еще мое сердце не билось с таким воодушевлением! Сколько я могу припомнить, никогда впоследствии, — в минуты высшего торжества и успехов, на войне или в любви, мне не приходилось испытывать такого подъема духа, такой энергии, как в этот момент! На шляпе у меня красовался в первый раз знак моей дамы. На пальце был надет волшебный перстень; на рукаве — талисман. Шпага опять была со мною. Вокруг меня лежал в тумане таинственный город, полный романтических приключений и опасностей, полный всяких чудес и удивительных столкновений, о которых я только читал в рыцарских романах. Я даже не сожалел о моей разлуке с братьями. Я был старший. Естественно, что мне — Ану де Кайлю, выпала на долю самая опасная часть предприятия.

Я зорко следил за всем происходившим вокруг меня и заметил, что за последние полчаса число людей, встречавшихся мне на улицах, сильно увеличилось. Меня поражало молчание, с которым прокрадывались мимо меня небольшие группы в два и три человека, а то и в одиночку. До меня не долетало шума разгула, песен или драки; но почему же в такой поздний час я видел столько народа на улицах? Я стал считать их и скоро заметил, что большинство встречавшихся мне носило те же самые знаки на шляпе и на рукаве, как и у меня, и что все они спешили с каким-то сосредоточенным видом, точно к месту назначенного свидания.

При всей своей молодости, я далеко не был глуп, хотя в некоторых случаях и не отличался сообразительностью Круазета. Слышанные мною раньше намеки не пропали для меня даром.

«В эту ночь произойдет нечто такое, о чем вы и не подозреваете», — сказала мадам д’О. Действительно затевалось что-то особенное. Под утро в Париже должно было разыграться какое-то событие. Но что такое? Не предполагалось ли восстание? В таком случае, так как я был на службе короля, мне ничего не угрожало. Может быть, мне предстояло участвовать в каком-нибудь историческом перевороте? Или это просто затевалась стычка между двумя дворянскими партиями? Как я слышал, такие вещи не раз случались в Париже.

Я не мог представить себе ничего иного. Это истинная правда, хотя требующая некоторых объяснений. Я не привык к сильному проявлению религиозной вражды между более уравновешенными партиями в Керси, где, за немногими исключениями, все приветствовали вновь заключенный мир между католиками и гугенотами. Поэтому я не мог себе представить, до чего мог дойти фанатизм парижского населения, и упустил из виду главную причину тех ужасов, которые неизбежно, как восход солнца, должны были разыграться в Париже под утро этого дня. Я знал, что множество представителей гугенотских семейств собрались в город; но мне не пришло в голову, что им угрожает какая-нибудь опасность. Их было много, они были сильны и к тому же пользовались расположением короля. Они были также под покровительством Наваррского короля, только что женившегося на сестре короля Франции, и принца Конде; и хотя эти два принца были молоды, но старый адмирал Колиньи отличался мудростью и, как я слышал, рана его не была опасна. Он, без сомнения, пользовался королевским расположением и был даже доверенным его советником; еще недавно король посетил его на дому и целый час просидел около его кровати.