Попаданец: Возвращение - Сергей Мельник

– Какого?!. – договорить она уже не смогла, спазм удушения сковал судорогой ей легкие и обжег горло, выводя вместо слов ужасающий, захлебывающийся хрип.

Она рухнула поверх тела императора, так и не сумев до конца отпраздновать своей победы и уже не повторив этого никогда впредь.

Вот так. Именно так. Магию мою твои амулеты глушат, Адель не в состоянии к тебе прикоснуться, прекрасная и смертельно опасная пантера, но что ты скажешь на это?

Молчишь?

Что ж, я тоже, пожалуй, помолчу. Нечего тут говорить, а думать о свершившемся буду позже. Не нужно было вам играть со мной, не нужно было угрожать мне, принуждать, пугать…

– Ульрих? – От входной двери послышался тихий голос, заставивший меня вздрогнуть всем телом от испуга. – Боги! Ты понимаешь, что натворил?!

На входе в полумраке угадывалась фигура моего друга алхимика, закутанного в его любимую хламиду.

– Ульрих, это же эльфы! – испуганно произнес он. – Я, пока искал тебя, пока шел сюда… Их тут под сотню! Что бы здесь ни происходило, что бы за игры они ни вели, но ты покойник! Как и я с тобой теперь! Что же ты натворил?! Нам нужно бежать!

Паника все нарастала и нарастала в его голосе, движения становились дергаными и нервными.

– Подожди, – произнес я, стягивая шлем. – Последний штрих.

Звякнули друг о дружку вычурные щипцы, покрытые замысловатой вязью рун, что я извлек из-за печи, подспудно натягивая пару расшитых золотом перчаток. Руку императора оттягивал из-под тела эльфийки исключительно щипцами, ими же режущей кромкой, с противным хрустом, отделил от кисти палец с перстнем тусклого серебра, а уже другими, с плоскими губками захвата, медленно перенес палец с перстнем в приготовленную металлическую шкатулку.

– Теперь все, – произнес я, пряча шкатулку в свой рюкзак, который закинул на плечи. – Теперь, Аль, бежим, бежим так, дорогой, как никогда раньше не бежали за всю свою жизнь.

– Пойдешь за мной. – Нервно вздрогнул он от моего голоса. – Я постараюсь тебя вытащить.

* * *

Всем нам рано или поздно, на этапе нашего жития-бытия приходится встречаться с таким понятием, как смерть, которая является кульминацией, жирной точкой самой жизни. И мы называем это утратой, вот это самое событие потери, то есть саму смерть. Сильные эмоции, переживаемые нами, когда мы лишаемся близкого, любимого человека в результате его смерти, называют горем. А горе – это такой «хитромудрый» процесс, при помощи которого человек работает со своей болью, вновь обретая чувство равновесия, дабы наполнять и впредь смыслами и желаниями свою жизнь.

Согласитесь, что, как ни крути, горе как процесс необходимо, хоть и весьма болезненно, и не считайте его проявлением слабости, так как это практически единственный способ, посредством которого человек восстанавливается после ощутимой потери.

Умными головами с широкими лбами были подмечены характерные стадии сего священнодействия, такие как: психосоматическая боль, поглощение образом, чувство вины, враждебная к окружению реакция.

При соматике горе утраты проявляется в виде периодических приступов затруднения дыхания, длительностью от нескольких минут до часа со спазмами в горле, припадками удушья, учащенным дыханием и постоянной потребностью вздохнуть. Впоследствии постоянные вздохи сохраняются длительное время и вновь особенно заметны, если человек вспоминает или рассказывает о своем страдании.

Леофоль Лаурикан задыхался вот уже как вторую неделю, загоняя коней в мыло, распуская их шкуры на боках в мясо и кровь, так как отчаянно желал ускорить ни в чем не повинных тварей, хлестая их в отчаянной мысли успеть, догнать ускользающие секунды времени.

В следующей стадии, поглощения образом, может возникнуть чувство нереальности происходящего. Нас догоняют призраки наших надежд, отчего возникают зрительные и слуховые иллюзии. Переживающие горе, в большинстве своей массы, слышат шаги умершего, встречают его мимолетный образ в толпе, узнают знакомые запахи, в каждой мелочи узнавая свою потерю. Такое состояние отличают сильной эмоциональной вовлеченностью, под влиянием которой люди утрачивают грань реальности.

Вот и Лаурикан, с дрожью в руках ронял свои мысли образы вдоль дороги. Вспоминая и ощущая запахи давно забытых лет, минувших событий, где он был с ней, брал ее руки в свои, наблюдая за блеском черной радуги в ее волосах.

Но хуже всего ему стало, когда он ощутил чувство вины. Чувство беспомощности перед вселенной, тупое щемящее ничтожество в груди ворочалось поганой склизкой жабой осознания, закравшегося под рубаху, окуная его в мысли о том, что все тщетно, и он не успеет, как ни спеши.

И что в итоге?

Он не успел.

Какой-то убогий, вросший в землю домик, в не менее убогом и нелепом месте на краю скудной кривой рощицы, среди заброшенных унылых полей, проклятого богами севера…

– Тай… – прошептал он одними губами и екнувшим сердцем, опускаясь на колени перед телом, что возложили на стол эльфы охранения.

В общем, не надо слов, не надо мыслей, не надо чувств в золе марать, все отгорело, все потухло, осталось пеплом лишь дышать. Стихи, ёпта…

Эльф пошатываясь вышел под серое ватное небо, усталость давила на плечи, морозный воздух покусывал прохладой лицо и кончики заостренных ушей, группа лесовиков, группа бойцов детей ночи, его сопровождающие, все смотрели на него в ожидании указаний и, естественно, памятуя о последней стадии борьбы с утратой, мы не удивимся, услышав их.

– Убейте, – произнес он, медленно стягивая с лица повязку, чтобы открыть всем смотрящим свое новое лицо, на котором горели ненавистью два глаза. – Найдите и убейте всех!

Новое лицо было занятным, такого еще не было среди перворожденных, чтобы один глаз сиял чистотой голубого неба, а второй был непроглядней самой черной безлунной ночи.

* * *

Холодно. Прямо никакого спасения, до костей, когда руки уже не трясутся, а уже не гнутся, с трудом сжимаясь в кулаки. Мы все бежали и бежали с Алем, уходя лесом, по предгорью, опускаясь на юг, переползая с трудом овраг за оврагом, петляя, стараясь выбирать голые проплешины на камнях, лишенных снега, дабы хоть как-то запутать следы, утяжелить работу своим преследователям.

Никаких костров, в редкие минуты отдыха прижимались друг к другу, пытаясь отогреться остаточным теплом своих тел. Даже воду толком не пили, замерзла во фляжках, которые потом выбросили, жевали на ходу снег.

– Еще немножко, – шептал Аль, лихо вышагивая впереди. – Давай, Улич, шевелись, надо спешить, не больше дня у нас в запасе.

И я шевелился, спешил, ноги гудели от усталости, мыслей практически ноль в голове, одни вопросы. Зачем я это сделал? Для чего? Для кого? Чего мне еще не хватало в этой жизни, чтобы в очередной раз засовывать свою голову в очередную петлю?