Чёрная маркиза - Олеся Луконина

Прочь эти дурацкие воспоминания, bougre d`idiot! Ты тоже теперь девчонка — девчонка хоть куда.

Хоть туда и хоть сюда.

Дидье снова прыснул. Его несло, заносило как лодчонку в бурю, но он твёрдо знал, что выплывет.

Достаточно было ещё раз взглянуть в восхищённые и молящие глаза коменданта.

— Ваш муж, с вашего позволения, обошёлся с вами чересчур сурово, мадам Дезире, — откашлявшись, хрипловато выговорил Бартон, продолжая пожирать его горящим взором. — Недостойно мужчины подвергать слабую женщину опасности из-за какой-то мнимой вины, пусть даже его судно и находилось в виду нашего острова… кстати, мои люди заметили этот корабль.

Дидье и бровью не повёл. Ясно было, что кто-нибудь из часовых непременно заметит «Разящий», направлявшийся прочь от берега.

— Мой супруг просто чересчур ревнив, — жизнерадостно поведал он, отправляя в рот шоколадную конфету из стоявшей перед ним бонбоньерки, а потом честно добавил: — Но нельзя сказать, чтоб у него не было для этого повода. Жизнь даётся нам всего однажды, потому её надо прожить весело!

И он развёл руками, косясь из-под ресниц виновато и лукаво.

Бартон, проводив конфету зачарованным взглядом, полушёпотом произнёс:

— Что ж, я несказанно рад это слышать… ну а ваш супруг в таком случае пусть пеняет на себя, если он по собственной воле упустил такую… такую женщину, как вы!

— Какую же? — с неподдельным любопытством поинтересовался Дидье, склоняя голову к плечу.

Ему и вправду хотелось знать, что же такого особеного мог заметить в нём комендант.

— Вы непосредственны и искренни, как дитя! — с таким же неподдельным восхищением выпалил Бартон. — Естественны, как родник! И ещё… вы очено красивы…

Так. Дитя, оно же родник. Tres bien.

Дидье рывком опустил руку, которая уже машинально поднялась, чтобы по привычке озадаченно поскрести в затылке, и решительно переменил скользкую тему:

— Да, мой супруг — просто какой-то Нерон! — Или тут нужно было употребить слово «тиран»? Он не был в этом как следует уверен и торопливо продолжал: — Я промочила платье, набрала песку в туфли и изорвала перчатки об эти тяжеленные вёсла!

Последнее высказывание было явно лишним, так как комендант немедленно потянулся к Дидье, пытаясь поймать его за запястье:

— Вы повредили себе пальчики?!

Памятуя слова Фионы о ширине его запястий, Дидье поспешно отнял руку. Пальчики, palsambleu!

Он кокетливо выпятил свеженакрашенные губы:

— Вы добрый человек, господин комендант.

Произнося это, Дидье намеревался Бартону польстить, но неожиданно для себя понял, что говорит совершенно искренне.

Он был свято уверен, что сидящие в подвале крепости Марк и Лукас отнюдь не изнывают там от голода и холода, что никто не колошматит их почём зря… и что грядущий приговор военного трибунала комендант исполнил бы даже с сожалением.

Но исполнил бы.

Потому что таков был установленный законом порядок.

На впалых бледных щеках Бартона вспыхнули багровые пятна румянца, и он пробормотал, теперь зачарованно пялясь на губы Дидье:

— Несмотря на все треволнения, вы не преминули подчеркнуть свою красоту. Да, вы истинная женщина, мадам Дезире!

Дидье едва не поперхнулся очередной конфетой, мысленно чертыхнулся в адрес Фионы и сам вдруг вспыхнул до ушей. Только этого ему и не доставало услышать — что он, понимаете ли, истинная женщина, morbleu!

А коменданта, видать, тоже понесло, ибо он с интересом осведомился:

— А что обозначает сие крохотное сердечко на вашей прелестной щёчке, мадам Дезире?

Дидье ещё раз мысленно помянул чёрта в прямой связи с Фионой и с явной неохотой отозвался, не соврав, хотя, видит Бог, ему отчаянно хотелось это сделать:

— Это означает… означает, что я страстная особа, господин комендант.

Выпалив это, он хмуро потупился, отчаянно жалея, что не содрал чёртову мушку ещё на берегу. Эх, надо было ответить, что это, мол, обозначает серьёзность и благонравие! Но ему, vertudieu, требовалось довести Бартона до нужной кондиции, да побыстрее!

Взгляд коменданта, казалось, прожигал пылающие дорожки на его коже, но Бартон, сглотнув, горячо воскликнул:

— Я рад это услышать, но я не рад слышать в вашем хрустальном голосе тревогу.

И он наконец залпом осушил свой бокал.

В хрустальном голосе, vertudieu! Дидье едва удержался от того, чтобы не закатить глаза, как это обычно делал Моран.

— Вам нечего опасаться, сообщая мне это, — поспешно продолжал тем временем Бартон. — Я понимаю, что одинокой беззащитной женщине страшно полностью оказаться во власти мужчины, но я не совершу ничего неуважительного по отношению к вам… не сделаю ничего такого, что бы вам самой претило, клянусь вам! Я просто преклоняюсь перед вашей красотой и искренностью!

Дидье мрачно подумал, что стоит запомнить этот трогательный пассаж для дальнейшего самоупотребления.

Он ещё раз внимательно посмотрел на коменданта из-под полуопущенных ресниц и понял сразу две вещи. Первая — с этим человеком он мог бы крепко подружиться, но уж точно не сейчас. Потому что — второе — комендант Бартон явно намеревался перейти от красивых слов к делу.

И перешёл.

Его широкая ладонь неуверенно коснулась плеча Дидье, скользнула промеж лопаток, а потом направилась гораздо южнее экватора — на обтянутое бирюзовым шёлком бедро, где и задержалась.

Дидье машинально подумал, что, комендант, слава Всевышнему, явно предпочитал южные полушария северным. Как бы Фиона ни расхваливала свой чудо-корсет, фальшивые сиськи на ощупь наверняка отличались от настоящих.

Вот только и под подолом бирюзовой юбки комендант не нашёл бы того, к чему так рьяно стремился.

Затаив дыхание, Бартон снова заглянул в глаза своей случайной и такой желанной гостье. Неожиданно по его рукам до самых кончиков пальцев, дерзко касавшихся её тугого бедра, пробежал холодок. Ибо зеленые глубокие глаза Дезире, мгновение назад полные тепла и смеха, к которому он потянулся, будто голодный к куску хлеба, враз потемнели, подобно штормовому грозному морю.

— Послушайте меня внимательно, господин комендант, — медленно проговорила странная гостья, стиснув его запястье словно в тисках. — Вы действительно добрый человек, но вы удерживаете тут моих друзей, выполняя свой растреклятый воинский долг. Мне ваша смерть ни к чему, но ради своих ребят я возьму этот грех на душу… Спокойно! — В бок Бартону вдруг, к его полному недоумению, упёрлось пистолетное дуло. — Мы с вами так мило беседовали, вот и давайте продолжим эту беседу по дороге к воротам. Там вы прикажете своим людям их открыть.