Фауст - Иоганн Гете

Странник, монологом которого открывается эта сцена, — не Зевс и не Гермес, а «простой смертный», некогда спасенный Филемоном и воспользовавшийся гостеприимством престарелых супругов.

249

В первой ремарке: Фауст, сильно состарившийся, прогуливается по саду. — Гете в беседе с Эккерманом от 6 июня 1831 года: «Фауст, представленный в пятом акте, должен, по моему убеждению, насчитывать ровно сто лет. И я не знаю, не следует ли мне об этом где-нибудь высказаться точнее». Упоминание о глубокой старости дает основание думать, что чары, сообщившие ему молодость (см. «Фауст», часть первая, «Кухня ведьмы»), к этому времени утратили свою силу; однако это нигде не сказано. Впрочем, такой «логически неоправданный» драматургический прием был бы совершенно в духе гетевской эстетики. Ср. с беседой с Эккерманом от 18 апреля 1827 года: «Возьмем хотя бы Макбета. Когда леди хочет вдохновить своего супруга на дело, она говорит, что «детей вскормила грудью». Правда ли это, или нет, неважно, но леди это сказала и должна была сказать, чтобы придать особый вес своей речи. Однако в дальнейшем ходе пьесы Макдуф, узнав о гибели своих близких, кричит в дикой злобе: «Он-то (Макбет) сам бездетен!» Эти слова Макдуфа противоречат, как видите, словам леди; но Шекспиру нет до этого дела… Ему важно быть наиболее действенным и значительным в каждую данную минуту». Совершенно так же и Гете должен был сделать Фауста старцем накануне его смерти, чтобы дать ему возможность вторично обрести вечную молодость в безгрешных объятиях «одной из кающихся, прежде называвшейся Гретхен».

250

Так отдал в дни, еще древней, // Свой виноградник Навуфей. — В библии («Книга царств», III, 21) повествуется, что царю Агаву казалось, будто он ничем не обладает, покуда Навуфей еще владеет своим виноградником, расположенным вблизи от царского дворца; напрасно царь старался обменять его на лучший виноградник или купить его за сребреники. Тогда жена Агава, царица Иезавель, ложно обвинила Навуфея в хуле на бога и царя и добилась, чтобы его побили каменьями, а виноградник передали царю. Агав (подобно Фаусту) узнал об этом только после того, как несправедливое дело уже совершилось.

251

Сцена продолжает предшествующую (Глубокая ночь); это, собственно, только выделенный заглавием эпизод названной сцены.

252

Я шел всю жизнь беспечно напролом // И удовлетворял свои желанья… — Речь Фауста, начинающаяся этим стихом, заставляет вспомнить знаменитый его монолог из первой части трагедии, которым она открывается. Но теперь неудержимое стремление к познанию и совершенствованию перенесено из сферы абстрактного, умственного созерцания в сферу познания, неразрывно связанного с практикой: Фауст, действительно ранее живший «с размахом, с широтой», теперь хочет жить «скромней и бережливей». «Стой на своих ногах, будь даровит, — говорит он. — Брось вечность утверждать за облаками! Нам здешний мир так много говорит! Что надо знать, то можно взять руками».

253

Живет слепорожденным человек, // А ты пред смертью потеряешь зренье. (Дует ему в глаза и исчезает.) — По средневековому поверью, люди слепнут от дыханья ведьм, колдуний, русалок.

254

Лемуры — по римскому поверью (в отличие от мирных ларов) — дикие и беспокойные замогильные призраки, иначе называвшиеся «манами»; здесь они — мелкая нечисть.

255

Болото тянется вдоль гор… — Истолкование этого предсмертного монолога Фауста дано во вступительной статье.

256

Гете в беседе с Эккерманом от 6 июня 1831 года говорит по поводу церковной символики в этой и в следующей, заключительной, сценах: «Вы должны согласиться, что конец, когда спасенная душа поднимается ввысь, очень трудно изобразить; мы имеем здесь дело с такими сверхчувственными, едва чаемыми вещами, что я легко мог бы расплыться в неопределенности, если бы мой поэтический замысел не получил благодетельно-ограниченной формы и твердости в резко очерченных образах и представлениях христианской церкви».

257

Один из лемуров: Кто строил заступом в песке // Такой барак дырявый? Лемуры (хором): Жильцу в пеньковом сюртуке // Довольно и канавы. — вольное подражание разговору гробовщиков в «Гамлете» Шекспира.

258

Пасть адову несите мне сюда! — Адова пасть изображалась во всех средневековых кукольных театрах; в дальнейшем описании ада Гете воспроизводит традиционные образы, почерпнутые из Дантовой «Божественной комедии» (оттуда, в частности, взят образ «огненного города») и из мистических трактатов Сведенборга, которыми Гете так широко пользовался в первой части трагедии.

259

Меж тем гораздо больше есть причин, // Как колдунов, винить вас в привороте, // Прельщающем и женщин и мужчин! — Мефистофель цинически толкует «бесплотность» ангелов как их гермафродитизм.

260

Ремарка: Подымаются к небу, унося бессмертную сущность Фауста. — Термин «бессмертная сущность» заимствовав из богословского языка средневековья.

261

Хор блаженных младенцев. — Согласно мистическому учению Сведенборга — младенцы, рожденные в «час духов», в полночь; отец ангелоподобный, согласно ремарке принимает их (младенцев) в себя. Этот мистический акт, о котором говорит Сведенборг: старшие духи «принимают в себя» младших, чтобы те глядели на мир их умудренными глазами.

262

Спасен высокий дух от, зла // Произволеньем божьим: // Чья жизнь в стремлениях прошла, // Того спасти мы можем. — Гете в беседах с Эккерманом от 6 июня 1831 года: «В этих стихах содержится ключ к спасению Фауста».

263

Doctor Marianus — «Доктор Марианус» (то есть погруженный в молитвенное созерцание девы Марии) — таков почетный титул многих мистиков.

264

Великая грешница — евангельская грешница Мария Магдалина.

265

Жена Самарянская. — В беседе с ней у колодца Иакова Христос сказал, что он даст ей воды, испив которую «уже не будешь жаждать вовек»; имеется в виду вода «веры», о которой и поет здесь самаритянка.

266

Мария Египетская. — В «Житиях святых», на которые ссылается здесь Гете, сказано о Марии Египетской, что она, долгие годы бывшая блудницей, решилась покаяться и пошла в церковь; незримая сила оттолкнула ее назад, как недостойную грешницу, но богоматерь чудесным образом снова перенесла ее во храм. После этого она ушла в пустыню, где прожила сорок восемь лет в покаянии и перед смертью написала на песке просьбу, обращенную к монаху, о христианском погребении и поминании ее души.

267

Вечная женственность // Тянет нас к ней. — Истолкование этих заключительных слов трагедии дано во вступительной статье.