Том 2. Советская литература - Анатолий Луначарский

Есенин, сделавшись городским, стремился доказать, что мы тоже не в лапоть сморкаемся, что мы на деле всем покажем, что значит смышленый крестьянский поэт. «Всех перепить, всех перестихотворить, всех перехулиганить!» И так как он был чрезвычайно талантлив, он свои штуки показывал мастерски. И это было именно тогда, когда Есенин замазывал нечистотами лицо своей музы.10

Это была вторая полоса творчества Есенина.

Теперь о третьей его полосе. У Есенина был страшный испуг. Он стал ощущать, что у него не только трясутся руки и болит голова, но что меркнет и его талант.11

Второй и третий период творчества Есенина — самые сильные поэтически. Это был взрыв тоски, отчаяния и самоосуждения.12

И когда Есенин себя убил, он убил в себе прежде всего пьяницу, хулигана и пессимиста.13 Нужно было слышать, когда Есенин до хрипоты умирающим голосом кричал: «Я лишний, я себя осуждаю, я хочу вашего здоровья, но у меня его нет».14

Вот какова природа и история Есенина и есенинщины, и вот почему нужно пристально и внимательно рассматривать эту по-своему замечательную душу.

Теперь о последнем. Что мы можем сделать для того, чтобы эту болезнь, которая сказалась в преувеличенных симптомах, как раз как больная сторона Есенина, изжить во всех ее проявлениях?

На первый план необходимо, конечно, поставить культурно-просветительную работу. Надо, чтобы каждый гражданин социалистической страны понимал пути революции и понимал, за что мы взялись. Во-вторых, необходимо поднять общий культурный уровень наших масс, который довольно низок. Здесь, конечно, главная заминка в средствах. Индустриализация без роста учебной работы споткнется. А без развития индустриализации учебная работа всегда будет хилой. Поддерживая одно и другое, мы будем идти вперед.

Нужно приблизить к комсомолу нашу художественную жизнь. Надо полагать, что в ближайшем будущем мы здесь кое-что сделаем.

Физкультуру нужно использовать широко и не только в форме гигиенической гимнастики и спорта, но и в форме организации экспедиций, хотя бы трудных, рискованных, с ничтожными денежными средствами, направленных с какой-то целевой, определенной установкой.

Такие центры культурной жизни, как школы крестьянской молодежи, уже ведут решительную борьбу за новую жизнь в массе молодежи. А такие школы целиком создал комсомол. У нашего комсомола огромные перспективы, и ряд примеров уже говорит за то, что комсомол может многое сделать для борьбы с упадочничеством и пессимизмом, для вовлечения молодежи в активную работу строительства. Для этого необходимо внутри комсомола, внутри наших студенческих организаций создать крепкую товарищескую спайку.

Конечно, нельзя сказать, что все эти меры достаточны. Но из этого также не следует, что мы должны махнуть рукой. И они, эти меры, принесут пользу. Если мы говорим, что нам надо изжить эти явления, мы должны сказать: и изживем.

Иосиф Уткин. По поводу «Первой книги стихов»*

Уткин принадлежит к числу поэтов остро сознательных.

Писатели такого типа в большинстве случаев правильно оценивают и себя самих. Это относится и к Уткину. Прекрасной характеристикой всего социального места Уткина являются те восемь строк Языкова, которые он избрал как эпиграф для своей книги.

Там, за гранью непогоды,Есть блаженная страна,Где сияют небосводы,Не проходит тишина.Но туда выносят волныТолько сильного душой.Смело, братья! Ветром полный,Прям и крепок парус мой1

Ну, разумеется, переход наш к мирному строительству весьма относителен. Во-первых, самое это строительство имеет характер борьбы.

Во-вторых, борьба внутренняя всегда может осложниться борьбой внешней, и плох тот советский гражданин, который, метафорически говоря, не держит у себя винтовку под койкой.

Уткин, как добрый красный воин в недавнем прошлом и сознательный коммунист всегда, это прекрасно понимает. Но глупо забывать, с другой стороны, что все-таки сейчас военная гроза над нами не гремит и что та длительная передышка, которую мы имеем и которую всячески будем отстаивать, предполагает совсем новые подходы к тому же революционному делу.

Колоссальное место заняла у нас учеба, впитывание в себя всех сторон научной и технической культуры.

Организация быта становится одной из задач всего нашего строительства.

Организовывать быт приходится с самых многоразличных сторон. Самая трудная сторона здесь — организация внутренних предпосылок этого быта. Люди постепенно научаются думать и чувствовать по-новому, не так, как это было до революции, и не так, как это было во время боевых годов.

Литература может быть в значительной мере организацией даже внешнего быта, а уже в деле организации внутренних предпосылок, в деле организации интеллектуальной и эмоциональной сознательности литература должна играть роль, пожалуй, доминирующую.

Для Уткина характерно огромное стремление вперед к вот этой самой блаженной стране, под которой он разумеет, конечно, не сладостный сон, а социализм.

Уткин понимает, что на самый путь этого строительства мы вступили только благодаря военным бурям прошлого, которые очень близки в его памяти и живут в его сердце.

Уткин высоко ценит боевое прошлое и вообще боевой дух революционного строительства, но вместе с тем он чувствует, что какую-то часть из этого мира мы должны стряхнуть теперь с себя, что мы должны стать менее косматыми, что наше время, с одной стороны, позволяет, а с другой, даже требует известную гибкость, известную музыкальность, известную чуткость строя нашего сознания. Уткинская поэзия есть музыка перестройки наших инструментов с боевого лада на культурный.

Указывают на известные опасности такой перестройки. Я уже сказал выше: мир не полный, мир относительный, может быть, временный; но у Уткина достаточно боевых воспоминаний и боевой готовности. В этом отношении он берет правильную ноту.

Обращают, однако, внимание и на другую опасность: как бы этот подход к созданию внутренних предпосылок мирного, более широкого, более тонкого, более радостного быта не влился в старое русло стремлений к комфорту, сентиментализму, вообще к культурному мещанству. Я нисколько не отрицаю такой опасности. Социалистическое мирное строительство может пострадать от фальшивых шагов в направлении воссоздания полубарской комфортабельности. Однако было бы еще большей ошибкой, из страха перед напугавшими Маяковского канарейками2 и занавесками, шарахнуться в сторону аскетической полудикости. Конечно, мы во многом создаем собственную нашу культуру, она будет, вероятно, одинаково далека от искусственно индустриализованной наготы, к которой хочет приблизить нас Леф, [и] от пыльного, подушечно-салфеточного комфорта обывательских гостиных.

Она будет очень творческой, она будет очень индивидуализированной, она будет очень своеобразно изящной. Ее нужно вырабатывать постепенно, эту культурность быта. Но как не беда, что впредь до изобретения наших собственных средств передвижения мы ездим на буржуазных локомотивах, как не беда, что мы пользуемся азбукой, сочиненной до нас, так не беда, если на первых порах культурный рабочий воспримет, например, какое-нибудь пианино или диван из старого комфорта.

Ведь в домах отдыха рабочий, не без удовольствия потягиваясь в каком-нибудь буржуазном кресле, очень ценит его удобства для ноющей от работы спины.

Конечно, надо предостерегать наших поэтов, когда они, ища культурной тропы, попадают на полузаросшие травой дорожки старого помещичьего или купеческого сада. У нас будет другая планировка. Но крик, подымаемый по этому поводу, чрезмерен, а поскольку он направляется против таких поэтов, как Уткин, несправедлив и даже бессмысленен.

Я оставлю сейчас в стороне вопросы о чисто литературных достоинствах (они многочисленны) и недостатках (они маловажны) поэзии Уткина. Я предоставляю это профессиональным литературным критикам. Меня интересует, главным образом, социальное содержание его поэзии, конечно, именно постольку, поскольку оно, благодаря увлекательной форме, приобретает повышенную общественную значительность.

Здесь я остановлюсь, главным образом, на тех произведениях Уткина, которые иногда подвергаются сомнениям. Некоторые конкурирующие поэты хотели, например, сделать «Гитару» Уткина, превосходное стихотворение, символом омещаненья наиболее культурных кругов нашего комсомола. Ну, разумеется, здесь мы имели бы дело с недобросовестной подменой, если бы не было приличнее предположить, что здесь налицо недоразумение.