Далекие странники (перевод новеллы) - Тяньтянь Сяо

не был в курсе дела, воззрились на Чжоу Цзышу. 

Чжоу Цзышу вложил своё запястье в ладонь Великого Шамана и слегка улыбнулся Седьмому Лорду: 

— Вам ведь не хуже меня известно, что это за место и что он за человек?

Великий Шаман долго оценивал его пульс, постепенно мрачнея. Наконец он убрал свои чуткие пальцы с запястья Чжоу Цзышу и коротко вздохнул:

— Я слышал, что в Тяньчуане применяют наказание гвоздями под названием «Семь отверстий на три осени»…

— Верно, — кивнул Чжоу Цзышу. 

— Вы вбивали гвозди по одному каждые три месяца, чтобы они понемногу врастали в плоть, — продолжил Великий Шаман. — Меридианы увядали постепенно, позволяя вашему телу приспособиться к угасанию. Всё ради того, чтобы не потерять разум и сохранить немного внутренних сил, не так ли?

У Седьмого Лорда задёргался глаз. Тем не менее, Чжоу Цзышу продолжил улыбаться:

— Великий Шаман весьма проницателен. 

Пропустив похвалу мимо ушей, Шаман начал медленно расхаживать по комнате, сцепив за спиной руки. Вэнь Кэсина охватила внезапная паника. Он открыл было рот, чтобы спросить о чём-то, но не смог издать ни звука.

На помощь пришёл Седьмой Лорд: 

— У Си,[294] ты знаешь выход? 

Великий Шаман надолго задумался, а потом медленно покачал головой:

— Глава Чжоу, при вбивании семи гвоздей одновременно ваш рассудок помутился бы. Но я смог бы извлечь гвозди, и полноценное лечение вернуло бы вас к жизни. Теперь же… Стоит удалить гвозди, и ваши иссохшие меридианы разрушатся, не выдержав прилива внутренней силы. Тогда вас не спасут даже небожители.

Е Байи сказал то же самое. Чжоу Цзышу махнул рукой, давая понять, что больше не намерен слушать про гвозди и меридианы. Он сам не знал, зачем подал запястье Великому Шаману. В тот момент, когда Шаман заинтересовался его пульсом, в душе Чжоу Цзышу вдруг вспыхнула тайная надежда. То ли из-за всех этих людей, не дающих ему покоя, то ли из-за череды неприятностей, с которыми Чжоу Цзышу столкнулся в цзянху, он вновь почувствовал вкус жизни. Теперь вердикт Великого Шамана наполнил его сердце такой гнетущей тоской, что Чжоу Цзышу с трудом выдавил улыбку:

— Вам стоило сказать мне раньше, что умеете извлекать гвозди! Я бы придумал более надёжный метод, чтобы ни одна рыба не ускользнула из сети Тяньчуана. 

Чёрные глаза Великого Шамана смотрели на него не мигая. Глубоко погружённый в размышления о возможном решении, он ничего не ответил. Чжоу Цзышу кивнул Седьмому Лорду:

— Давайте прощаться. Мы навестим вас в другой день. 

Он уже направился к двери, когда услышал голос Великого Шамана:

— Стойте! Если только…

Прежде чем Чжоу Цзышу успел среагировать, Вэнь Кэсин остановил его за руку, железной хваткой удержав на месте. Повернувшись, он на редкость почтительно спросил:

— О чём подумал Великий Шаман? 

— Глава Чжоу, — немного поколебавшись, начал У Си, — я могу быть наполовину уверен, что спасу вас, если вы согласитесь пожертвовать боевыми способностями. 

Как только Чжоу Цзышу услышал, чем придётся пожертвовать, на его бледном лице появилась странная улыбка, и он жестом остановил дальнейшее обсуждение.

— Отказавшись от кунг-фу, я… потеряю последнее. Буду ли я по-прежнему собой? Если нет, зачем продолжать жить? 

Он вырвался из хватки Вэнь Кэсина, развернулся и ушёл. 

Великий Шаман плотно сжал губы, так и не продолжив речь. В итоге его невысказанные слова растворились в еле заметном вздохе.

Примечание к части

∾ «Тоскуя о ком-то ночь напролёт…» — «Весною я сплю, не заметив, что утро настало, <...> Прошедшею ночью шумели ветер и ливень», строки из стиха Мэн Хаожаня (689-740) «Весеннее утро» (пер. В.М. Алексеева), Гу Сян добавила отсебятины.

∾ «Перебирая струны памяти…» — «锦瑟», стихотворение Ли Шаньинь ( 813–858 гг.) о ностальгии.

∾ Красноречие ведёт к двуличию, достоинство — в простоте — « 雅积大伪，俗积厚德», идиома переведена буквально.

∾ В древнем Китае запрещалось использовать иероглифы из имени императора и произносить его вслух.

∾ У Си — У (乌) — тёмный/ вороний; Си (溪) — ручей/ источник.

Том 2. Глава 42. Большой переполох

Чжан Чэнлин в задумчивости плёлся за двумя мужчинами, размышляя о том, что без маски шифу стал немного другим человеком. Гнетущая атмосфера действовала на всех, включая болтливую Гу Сян: она не издавала ни звука и старалась казаться незаметной.

Обычно Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсин безостановочно подначивали друг друга, а при необходимости выпустить пар эти подначки перерастали в дружеские стычки. Сейчас же оба шли, молча уставившись под ноги, будто их не интересовало ничего, кроме дороги. В отличие от Вэнь Кэсина Чжоу Цзышу не стал снова надевать маску, так как его настоящее лицо никогда не мелькало в Дунтине.

Ощущение давящего камня за рёбрами мешало Чжоу Цзышу дышать полной грудью — Великий Шаман своими словами словно нанёс ему сокрушительный удар под дых. Потеря боевых способностей в обмен на половинчатый шанс… Легче оставить надежду на спасение и спокойно умереть, когда придёт срок!

В истории улиня бесчисленное множество людей погибло в борьбе за обладание секретными техниками боевых искусств. Чжоу Цзышу достиг успехов в кунг-фу иначе — через десятилетия напряженной практики в лютый зимний мороз и нестерпимое летнее пекло. Благодаря вдумчивым размышлениям и упорным тренировкам, он проложил собственный уникальный путь в боевых искусствах. Это были уже не просто способности или навыки, через кунг-фу проросла сама его суть, его душа. Для Чжоу Цзышу не было разницы — потерять боевые искусства или душу. Проще было покинуть Тяньчуан бесчувственным калекой — блаженное неведение проще вынести!

Естественно, Великий Шаман это понимал. Вот почему в конце концов он вздохнул и отказался от уговоров. Даже если не принимать в расчёт самолюбие, которое неминуемо пострадает от потери боевых способностей, жизнь с разбитой душой[295] превращалась в пустое существование, одолженное у смерти.[296] Чжоу Цзышу хотел жить. Но не в многолетней вялой агонии. 

Не в силах удержаться, он запел во весь голос: 

— «И я спешил, боясь, что не успею,Что мне отпущено немного лет.Магнолию срывал я на рассвете,Сбирал у вод по вечерам туман.Стремительно текут светила в небе,И осенью сменяется весна.Цветы, деревья, травы увядают,И дни красавца князя сочтены».[297] 

Голос Чжоу Цзышу срывался на хрип, с каждым словом печаль и страх уступали место ярости и пылкой гордости. Долгое время он прятал эту врождённую гордость глубоко в