Невская битва - Александр СЕГЕНЬ

Проехав какое-то время в свите вицемеистера, Лю-сти-Фло не выдержал и поскакал вперед по правому боку от железной свиньи, но не успел он далеко отъе­хать, как раздался страшный удар и грохот, означав­ший, что немецкое войско сошлось с русским. Тотчас вспыхнул новый поэтический образ: «Треск и удар был такой, что казалось — лед на озере двинулся с гро­хотом… Сшиблись два войска, и вот — будто пошел ледоход… Грохот такой нестерпимый поднялся, слов­но бы лед на озере весь поломался…»

Он приблизился к месту сшибки, и две стрелы одна за другой просвистели прямо возле его лица. Русские обильно обстреливали немцев из луков. Мысли, опе­ренные образами, как стрелы, свистели в голове у Пе­тера из Дюсбурга: «И, словно пчелы над ульями, рус­ские стрелы свистели, но запугать они рыцарей так до конца не сумели… Рыцари-братья русских стрелков под себя подмяли, копытами их… та-та-та-та-та-та… потоптали… Лед под ногами войск стонал и шатался, быстро из белого в красный от крови он превращал­ся…» Следующий образ так обрадовал сочинителя, что он весело захохотал. Надо было только превратить его в стихи. Значит, так… Как на свадебном пиру, за­втрак быстро переходит в обед, а обед в ужин, так же проходила эта битва — быстро, стремительно и весело. «Недалеко было от завтрака до обеда… а за ужином уже ожидала победа…» Что-то в этом роде. Так-так… Хороший образ, надо будет его как следует развер­нуть. Ледяная свадьба. Ледовая песня жениха. Же­них — вицемейстер Андреас. Невеста — сама Святая Мария Тевтонская. Подарок ей — победа над русски­ми варварами. Свадьбу играет епископ Герман. Надо ли вот вписывать туда эту темную лошадку, барона Росслина?.. Пока не буду, а если потом скажут впи­сать — впишу. Итак, что там получается?

Голова его пылала, он то отъезжал в сторону, то пы­тался пробиться туда, где гремело оружие и ревели глотки дерущихся. Рваные строки летали вокруг него, шелестя крыльями и издавая хищный орлиный кле­кот, но никак не хотели ложиться в гордый и благород­ный размер, вырывались из рук, клевали его в затылок и в щеки, кричали и царапались. «Лопнула с треском оборона русских, как скорлупа ореха… Стало… тра-та-та-та, тра-та-та-та… не до смеха… Доблестный клин тевтонский в русское войско проник… Час победы на­стал… тра-та-та-та… сладостный миг…»

Весь охваченный переплавкой происходящего в об­разы и строки Люсти-Фло почти сам не заметил, как конь под ним пал, неведомо — кем и как убитый, про­сто вот Петер сидит в седле, а вот он вдруг заметил, что ходит своими ногами, а бело-пегая бездыханная туша лежит неподалеку. «Люди и кони лежали на льду по­всеместно… Кровью дымясь… а души взлетали от них бестелесно… В круговороте сраженья иной мог и не за­метить, что давно уж убит… А какая же рифма к «за­метить»?.. В буре сраженья иной мог и не понять, что давно уж успел добычею смерти он стать…»

Без коня Петеру даже легче оказалось перебегать с места на место и уклоняться от возможных ударов. Впрочем, на него и так мало кто обращал внимания, разве что только стрелы, коим безразлично было кого жалить — воина или шпильмана. И Люсти-Фло, пол­ностью оправдывая свое прозвище, мелькал то там то сям, его чуть было не утянуло вместе с головой и пле­чами свиньи в глубокую русскую западню, потом он очутился в самой середине немецкого войска, в самой гуще пеших кнехтов, где лишь несколько рыцарей бы­ли на конях. Здесь Петер пережил удар, который про­шелся по всему войску мощной волной. В тревоге он ожидал объяснения, и оно вскоре последовало. Оказа­лось, князь Александр находился не с основным вой­ском, а наскочил с левого крыла и ударил своей кон­ницей, проломив железные ряды. Потом точно такой же удар воспоследовал справа — оказалось, что и отту­да наскочили русские.

— Что же это? — с недоумением обращался шпильман к окружающим его кнехтам и рыцарям. — Я думал, мы уже победили!

До него никому не было дела, лишь Томас фон Гроб грубо крикнул ему:

— Проваливай отсюда, Люсти-Фло! Здесь тебе не место!

И Петер послушался. Его одолел страх, который передался ему от фон Гроба. Страх гнал его сквозь смыкающиеся ряды кнехтов, а грохот и треск внутри свиньи усиливался. Оглянувшись, хронист ордена ус­пел увидеть, как раскалывается надвое шлем Томаса фон Гроба и янтарно-желтый мозг молодого рыцаря выскакивает наружу. Это могло означать лишь од­но — что русские пробились уже в самую середину тев­тонского войска, разрезая его пополам. «Видно мне было, как рассекаются шлемы… Как рассекаются мощные, крепкие шлемы… С хрустом ломаются, как бы то ни было, шлемы… Мозг вылетает сквозь распот­рошенные шлемы…» — заело в голове у шпильмана. Страх и ужас одолели его столь сильно, что он уже ед­ва мог что-либо соображать, а уж со стихами и вовсе было худо. Он ненадолго прижался к бронированной ноге Генриха фон Нимма, но и того сразил мощный молот русского рыцаря, выскочившего словно из-подо льда, и фон Нимм рухнул прямо на Петера, так что тот едва успел увернуться и лишь сильно ушиб плечо о тя­желенные доспехи Генриха.

Весь забрызганный кровью, с выпученными глаза­ми Люсти-Фло нырял под брюхами коней, протиски­вался сквозь ряды кнехтов, проскальзывал у кого-то под ногами, стремясь поскорее уйти оттуда, где гибнет доблестное тевтонское воинство. Его чуть было не рас­топтал Себастиан фон Лильвард, который яростно продирался сквозь строй, чтобы принять участие в схватке. Но постепенно Петер очутился в заднем правом окороке свиньи, где стояли братья фон Бранау, Гюнтер фон Моронг и Йорген фон Вайнененде. Здесь пока еще было спокойно, и Люсти-Фло обратился с во­просом к фон Моронгу:

—    Что происходит?

—    Боюсь, нам крышка! — дико осклабился в ответ Гюнтер. — Они побеждают. Пауль фон Ракк двинул вперед свои эстонские полки, но едва ли трусливые эс­ты способны на что либо, кроме ловли рыбы. Пожалуй, нам скоро следует подумать о том, как бы унести ноги.

Услышав такое, шпильман поспешил расстаться с фон Моронгом и стал пробовать окончательно вы­браться из смертельно раненной свиньи. И ему почти удалось это, но вдруг он вновь оказался в гуще войска, но теперь уже — войска бегущего, пятящегося, топчу­щего самого себя. Обезумев, люди готовы были колоть и бить друг друга, лишь бы поскорее унести себя отсю­да. Оказалось, что эстонцы фон Ракка, едва вступив в сражение, и впрямь дрогнули, побежали, оконча­тельно разрушили немецкий строй и, отколов от него значительную часть, тащили немцев теперь куда-то вбок и назад, к берегу, в сторону узкого пролива меж­ду верхним и нижним Пейпусом.

С ужасом Люсти-Фло вспомнил слова вицемейете-ра о том, что там — самое опасное место, там можно провалиться под лед. Но толпа волокла его за собой, и он ничего не мог с этим поделать, разве что только постараться выскочить поперед бегущей толпы, ибо на нем не было тяжелых доспехов, лишь легкая коль-чужка, и он мог успеть проскочить впереди всех до то­го, как они провалятся. «Дрогнули эсты… только бы лед не треснул… в ужасе немцы бежали… льдины под ними трещали… храбрые в наступленье — жалкие в отступленье… им бы всем сбросить доспехи, но вре­мени нет на доспехи…» — стучало в мозгу у хрониста. Рифмы рождались сами собой, вились, как мошкара, гасли и осыпались.

И он наконец выбрался из общего строя и бежал впереди всех. Оглянувшись, он мельком заметил, что среди бегущих и оба брата фон Бранау, и фон Моронг, и фон Вайненеде, и даже Вильгельм фон Скрунд, кото­рый, помнится, был почти в самой середине свиного зада, около датчан.

«С мыслью одною — дойти бы до твердого брега… Очень хотелось бы отдыха и ночлега… Лишь бы уйти живым, живым, живым!.. Хочется жить, очень хочет­ся быть живым!..»

Впереди он увидел берег, а на берегу стояли люди, и эти люди что-то кричали, размахивая руками, а между людьми на берегу и бегущим немецким вой­ском по льду шли русские монахи, спеша куда-то, ди­кость какая-то!.. Или это уже потустороннее видение? Вот монахи встали, обратились лицом к Петеру. У од­ного в руках была икона, у другого — зажженная лам­пада. Конечно, это видение! Расстояние между ними стремительно сокращалось, а сзади уже слышался то­пот коней, на которых с поля битвы улепетывали хра­брые рыцари ордена дома Святой Марии Тевтонской… И вдруг — кр-р-р-рак! Чудовищный треск, хруст, стон огласил окрестности, и, оглянувшись, Люсти-Фло увидел, как бегущее за ним следом воинство провали­вается под лед озера Пейпус. Крушение льда мгновен­но добралось до ног шпильмана, и он не успел отпрянуть — в следующий же миг очутился в ледяной воде. От неожиданности и внезапного мокрого холода за­шлось дыхание. «Вот как закончился этот свадебный ужин… Незачем утопленнику бояться, что окажется он простужен…» — весело и глупо мелькнуло в голове сочинителя. Даже легкая кольчуга потянула его на дно, и он с величайшим трудом, любя жизнь, все же выбрался резкими рывками на поверхность воды, хо­тел заорать, но не мог даже вдохнуть — такой мощной судорогой свело ему легкие. В глазах все стало снача­ла ярко-голубым, потом синим, потом лиловым. Он подобрался к краю льдины, схватился за ледяной об­рыв, из последних сил стал подтягиваться. «Смерть приходит вот так… Станет тихо вот так… И вот так, вот так…» Кто-то подхватил его под локти и стал та­щить из воды на лед. Он глянул и увидел двух русских монахов…