Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова

стая дохлых гиен. А так — ничего особенного. Ну, пыльные… ну, закопченные… только и всего.

То ли еда на крайнем привале придала сил, то ли неудержимо тянули к себе близкие уже родные пещеры, но идти с каждым шагом становилось словно легче, хотя быть должно наоборот. Девушка понимала своих соплеменников — их-то впереди ждал дом. Та самая единственная ценность, ради которой мирные духовные чада Рраугнур-иргита стояли насмерть против прежних хозяев Мории, против урук-тха’ай, против воинственных сородичей из Дол-Гулдура… хм… Шара прибавила шаг и поравнялась с вождем. Рагхулун глянул вопросительно: «чего?», мол. А девушка скосила глаз на торчащий из ножен эфес трофейного й’танга и, ни к кому не обращаясь, произнесла:

— Око и дубовый лист, говоришь? — и помолчав пару мгновений, добавила: — Нда… кажется наш непогрешимый кхургуб-у-уллаг’ай, совершил еще одну тактическую ошибку.

Рагхулун то ли не расслышал, то ли просто не понял смысла туманной фразы, но переспрашивать и уточнять ничего не стал. И то радость: пускаться в долгие и пространные объяснения не хотелось совершенно. Рагхулун здесь не при чем… принятое шаманом решение не пропустить воинов Дол-Гулдура в Морию принадлежало ему лично. А вскоре стало не до объяснений, потому что настала пора готовиться к рассказам иного рода: по тоннелю потянуло живым теплом и на отполированных стенах и изукрашенных затейливой резьбой сводах потолков заиграли розоватые отсветы дальних огней. Наконец-то! Вот теперь точно — с возвращением!

Высокая фигура в забрызганном кровью доспехе заслонила собою свет, за ее спиной метались неясные тени. Двое караульных в южном коридоре, игравших от нечего делать в чамгат[73], поспешно вскочили, хватаясь за копья. Понять их было нетрудно: вождь ушел в великий поход против Кхуру, вот уже две седмицы нет никаких известий, а напряженное ожидание никого еще не делало рассудительней. Неожиданно возникший отряд, возглавляемый стальным незнакомцем, в первое мгновение заставил предположить самое худшее — не удержали, урук-тха’ай прорвались в пещеры. К слову, «стальных незнакомцев» могло быть куда больше, но доспехи убитых врагов оказались по росту лишь вождю. Но стражникам и того хватило с лихвой: рявкнув свое «басхаха лат!», с мужеством отчаяния они подняли копья, перекрывая проход. Тот из двоих, что был помоложе, скорчил зверскую рожу. Но не успел Рагхулун даже рта раскрыть, как из темноты за его плечом прозвучало:

— Тише, Ругбар, это же твой вождь… Мы… мы вернулись!

Женский голос мгновенно успокоил дозорных: ведь всем известно, что у тварей Кхуру женщин не бывает вовсе, а на свет появляются они способом незнаемым. Шару заметили не сразу, а вот Рагхулуна, наконец, признали. Недотепу Ругбара подняли на смех, а Шара вспомнила, откуда знает его имя: незадачливым любителем игры в чамгат оказался не кто иной, как подмастерье Харуфа Ташкулуда! Даже странно, что вначале он показался девушке таким взрослым. А Рагхулун — Волчья Песнь — окинул усталым взором почтительно склоненные головы бдительных дозорных, разбросанные по полу деревянные квадратики с изображениями, и, наконец, каким-то будничным голосом сообщил:

— Мы вернулись с победой!

И тотчас же за спиной не в меру скромного вождя грянул ликующий рев, многократно усиленный подземным эхом: это усталые, оглохшие и обожженные воины клана Халрагхахар дали воли распиравшей их гордости. Ругбар бросил надоевшее тяжелое копье, и прытко помчался в сторону жилых пещер, неся радостную весть соплеменникам. А еще через несколько минут, показавшихся вечностью, откуда-то издалека все то же эхо донесло неясный гул: будто встречать победителей бросилось навстречу все племя. Да, так оно, в сущности, и было.

Глава 23

В пещере матери рода царило шумное веселье. Ярко горел священный очаг, жареное мясо источало свои дивные ароматы на радость всем собравшимся — просторное помещение оказалось в силах принять весь клан числом более сотни душ. Каменный пол исчез под пестрым слоем устилавших его тюфяков, одеял, кое-где — обычных плащей — похоже, что каждый из гостей почитал первейшим своим долгом притащить с собой хоть что-нибудь. Ну, они вообще-то правы, просто так на голом камне сидеть — колени застудить недолго. Наособицу восседали воины Рагхулуна вместе со своим вождем — герои сегодняшнего праздника заняли место на священной шкуре у очага, которой допережь им, как мужчинам, дозволялось лишь касаться коленями. Само собой разумеется, что три женщины клана: хар-ману, Иххаш и Шара сидели на обычных своих местах у огня, утопая в длинном мягком медвежьем меху. Возможно, именно в этом и крылась причина легкой, почти неощутимой досады лучницы: в силу пола все почести обходили ее стороной. Сидит себе ирк-мани возле священного очага рода — так и должно быть, все верно и неизменно, хоть на совете племени, хоть на гулянке. Гулять же, судя по всему, подгорный клан нынче собирался основательно и всерьез: подхватив тряпкой дужку горячего котелка с крышкой, Иххаш обходила всех, разливая по грубым глиняным кружкам дымящийся травяной отвар с резким запахом. Шара потянула носом: похоже, хмельное — она ясно различила можжевельник и мед. Вообще-то у Ночного народа дурманное питье не в чести: не знают они ни вина, ни пива, ни эля. Вот разве что по большим праздникам в стойбищах выкатывают большие глиняные кувшины с курунгой[74], но в пещерах ей взяться было неоткуда. Для приготовления оной, как известно, потребно молоко, обитатели же Туманных гор стада не держали. Это и помогло им найти курунге достойную замену.

Восславив победителей, все по обычаю приложились к кружкам и занялись едой. Через некоторое время трезвая как слеза лучница заметила, что народ вокруг заметно повеселел: голоса сделались громкими, кое-где слышался смех. Похоже, что местный отвар против курунги покрепче будет. В свое время кирит-унгольский лекарь дядюшка Пильхак что-то втолковывал девушке, заинтересовавшейся вдруг устройством перегонного куба, о каких-то процентах, то бишь сотых долях. По его словам выходило, будто в оригхаше таких долей из сотни — восемь десятков, а в курунге — всего полторы-две. Потом дядюшка Пильхак переключился на состав различных видов эльфийского вина из своих воспоминаний об участии в лориэнской операции, и Шаре стало неинтересно. Так вот, выходило, что у Старшего народа вино было непременным спутником обеда, как чахир или молоко у иртха… Она еще раз окинула взглядом разомлевших соплеменников. Отхлебнула из кружки. Странно. Никакого результата. Душистое варево с добавлением перебродившего меда не оказывало на девушку ровным счетом никакого воздействия, а ведь хмель — не дурман, на Ночной народ должен действовать сильно и почти мгновенно. Тут-то до дочери Йарвхи и дошло, что помимо светлой кожи,