Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо - Анна Александровна Матвеева

Дьяконовы похвастаться не могли. В семье, помимо Лены, было ещё трое детей – два старших брата, Вадим и Николай, и младшая сестра Лидия. В 1905-м отец Елены скончался, и её мать Антонина Деулина вскоре вышла замуж за адвоката Димитрия Гомберга, усыновившего детей своей жены.

Интересные факты приводит современный казанский краевед Ренат Бикбулатов. Он пытался разыскать сведения о семье Дьяконовых, но не нашёл в Национальном архиве республики ничего, что хотя бы косвенно подтверждало бы: Гала действительно появилась на свет в Казани. «В метрических книгах казанских церквей за 1894 год не оказалось записей о рождении Елены Дьяконовой, не было аналогичных записей и о её сестре Лиде, которая родилась в 1902 году. В документах казанских гимназий и школ ничего не говорится о том, что в какой-либо из них с 1894 по 1905 год обучались два её старших брата, а также нет никаких упоминаний и о самой Елене». Даже дом на Грузинской улице, который Дьяконова впоследствии называла местом своего жительства, по сведениям Бикбулатова, принадлежал совсем другой семье! Непонятно, зачем Елена придумала – если придумала – всю эту историю про Казань? Разве что на самом деле родилась в деревне и стеснялась недостаточно благородного происхождения? Или же скрывала другую, более серьёзную тайну? Так или иначе, но её казанское прошлое покрыто мраком, – известно, что в жизни Елена всячески избегала разговоров о своём раннем детстве. Она очень хорошо умела обходить молчанием неудобные темы.

Спустя некоторое время после смерти отца семья Дьяконовых-Гомбергов перебралась в Москву, и Леночка, которую, впрочем, мать называла не Леночкой, а Галей, поступила учиться в женскую гимназию Брюхоненко. Это было примечательное учебное заведение – одно из старейших в России, основанное как пансион для детей «благородных родителей». Первое упоминание о гимназии датируется 1794 годом, и, что интересно, она существует по сей день, только теперь уже называется «Школа № 2123 с углублённым изучением испанского языка». Не английского, не французского, а испанского, родного языка будущего мужа Галы! Воистину, нет в мире ничего случайного.

Легендарную гимназию в разные годы посещали дети Будённого, Кагановича, Есенина, Хрущёва, здесь обучались дочери профессора Цветаева – Марина и Анастасия. Цветаевы, особенно Ася, близко дружили с Галей, она часто бывала у них в гостях в Трёхпрудном переулке. Анастасия позднее назовёт Галю одним из самобытнейших характеров, ею встреченных, и подробно расскажет о ней в своих воспоминаниях:

«Взгляд её узких, поглощающих глаз, движение волевого рта – и она была милее, нужнее всех, что глядели на меня с восхищением. Темы все были – общие. Стихи, люди, начинающиеся в вихре рождавшегося вкуса – причуды. В ней, пожалуй, сильней моего – некое оттолкновение; во взлёте брови вдруг вспугивающий весь пыл застенчивости короткий взрыв смеха (в её брате Коле повторённый кровным сходством). Она хватала меня за руку, мы неслись.

Чувство юмора в Гале было необычайно: смех её охватывал, как стихия. Как нас с Мариной. Только была в ней Марине и мне не присущая, какая-то ланья пугливость, в которой было интеллектуальное начало, только внешне выражаемое мгновенной судорогой смеха, вскипающего одним звуком, почти давящим её; взлетали брови, всё её узенькое лицо вспыхивало, и, озираясь на кого-то, на что-то её поразившее, отпугнувшее, она срывалась с места: не быть здесь. Так некая часть её сущности была – в убегании, в ускальзывании от всего, что не нравилось. Не осуждая, не рассуждая, она, может быть ещё не осознав, отвёртывалась. Девочкой в матроске, с незаботливо заброшенной на плечи – пусть живёт! – косой, кончавшейся упрямым витком. Быть занятой её толщиной, холить? Стараться – над косами? Гордиться? Взлёт бровей, короткое задыхание смеха.

Мне казалось, я всегда знала Галю. Мы сидели – Марина, Галя и я – в воскресенье, в субботу вечером с ногами на Маринином диване в её маленькой (через одну от моей) комнате и рассказывали друг другу всё, что хотелось, подумалось, было. Мы водили Галю по нашему детству, дарили ей кого-то из прошлого, вздохом покрывая безнадёжность подобного предприятия, и от тайной тоски легко рушились в смех, прицепившись к какому-нибудь нескладному выражению, словесной ошибке, поглощая из кулёчка душистые, вязкие ирисы, любимые всеми нами больше других конфет».

Красавицей Галю назвать было трудно, но она в этом и не нуждалась, она сама про себя всё прекрасно понимала. Как всякая любимая родителями девочка (а отчим особенно выделял Галю из всех детей, даже ходили слухи, что он был её родным отцом), она обладала несокрушимой уверенностью в своей притягательности, неотразимости, исключительности. Чёрные – как у испанки! – глаза. Славянские скулы. Роскошные волосы. Соразмерная фигура. Острый ум. Этого было вполне достаточно, чтобы покорить любого мужчину, который покажется ей интересным.

Училась Галя превосходно, обладала отличной памятью и цепкой восприимчивостью. Любила читать, предпочитала всем другим авторам Достоевского. А вот здоровье имела слабое, и родители опасались, как бы с возрастом не стало хуже. Один из докторов определил у юной Гали начальную стадию чахотки и посоветовал отправить на лечение в Швейцарию. Горный воздух и строгий режим тамошних санаториев творили чудеса. Отчим без сожалений расстался с крупной суммой, которую требовала поездка в кантон Граубюнден, и зимой 1913 года Галя Дьяконова отправилась в путешествие, определившее её судьбу

Мальчик из Парижа

Она путешествовала одна. Без матери, сестры или компаньонки бесстрашно пустилась в долгий зимний путь со многими пересадками из России в Швейцарию. Для девицы восемнадцати лет это был смелый поступок, граничащий со скандальным поведением. Но ей никто не мог навязать свою компанию, если она того не желала, к тому же отношения с матерью у Гали сложились непростые: слишком уж своенравным был характер девушки. Говорили, что на перроне, прощаясь, рыдала только мама, а дочь не проронила и слезинки.

12 января 1913 года она вышла из поезда на станции Давос-Плац и села в автомобиль, который повёз её в заснеженные Альпы. Там в горах, на высоте 1700 м, располагался санаторий Клавадель, где Галю ждала новая, ужасно скучная и полная ограничений больничная жизнь. Солнечные ванны, приём лекарств, тщательное соблюдение режима, отсутствие волнений – всё это подходит скорее немощным старикам, чем юной, полной сил и энергии девушке. Но Галя стремилась победить свою болезнь и потому решилась на добровольное заточение. Она хорошо знала немецкий, проблем с общением у неё не было, вот только общаться здесь практически не с кем… Ну не болячки же обсуждать со стариками, в самом деле!

В санатории Галю быстро сочли