Вечное движение (О жизни и о себе) - Николай Дубинин

Еще в 1934 году состоялась Всесоюзная конференция по изучению стратосферы, на которой Н. К. Кольцов, Г. А. Надсон и Г. Меллер привлекли внимание к возможностям изучения влияния космической радиации на наследственность, если окажется возможным посылать организмы на стратостатах, подымающихся в стратосферу. Г. Г. Фризен, сотрудник нашего отдела генетики, был первым, кто на стратостате "СССР-1-БИС" послал дрозофил за пределы Земли.

После полета первого искусственного спутника Земли я обратился к вице-президенту Академии наук А. В. Топчиеву, академику-секретарю биологического отделения Н. М. Сисакяну и предложил им на рассмотрение план генетических исследований в космосе. Центральным в этом плане была надежда использовать дрозофилу в качестве точнейшего биологического дозиметра для определения галактического космического излучения. Кроме того, надо было обратить серьезное внимание на хлореллу зеленую, одноклеточную водоросль, как будущего регенератора воздуха в кабине корабля. Важно было также послать в космос мышей, как представителей животных-млекопитающих, и, наконец, семена растений и другие объекты. Эта программа была принята, и лаборатория радиационной генетики Института биофизики стала регулярным участником работ по медико-биологической программе космических исследований.

Вскоре стало ясным, что из наших работ формируется новая область науки, которая получила название космической генетики. Наши объекты летали на кораблях "Спутник-2" (1960); "Восток-1" и "Восток-2" (1961), "Восток-3" и "Во-сток-4" (1962), "Восток-5" и "Восток-6" (1963), "Восход-1" (1964), "Космос-109" и "Космос-110" (1966), "Зонд-5" и "Зонд-6" (1968), "Зонд-7" (1969), "Союз-5" (1969), "Союз-9" (1970), "Зонд-8" (1970). В полетах на "Зондах" наши объекты облетали Луну и возвращались на Землю.

На "Востоке-1" мыши, дрозофилы, семена растений, культура тканей человека и бактерии летали вместе с Ю. А. Гагариным. На "Востоке-3" А. Г. Николаев проводил опыты с дрозофилой. На "Востоке-4" П. Р. Попович экспериментировал с дрозофилой и с растениями. На "Востоке-5" В. Ф. Быковский фиксировал растительный материал. В 1970 году на "Союзе-9" А. Г. Николаев регулировал смену в доступе света к опытным посевам хлореллы.

Полет Ю. А. Гагарина в космос имел эпохальное значение, началась эра освоения космического пространства человеком. Вслед за ним полетел Г. С. Титов, американцы и целая плеяда советских космонавтов.

Однако, прежде чем первый человек поднялся в космос, медики и биологи изучили влияние факторов космического полета на организм. Это было сделано с помощью собак, летавших на космических кораблях. Важно было также получить данные о том, как влияют факторы космического полета на клетки в организме и на имеющийся в этих клетках генетический аппарат. Последнее в основном изучалось нами на мышах и на дрозофиле.

Обширные медико-биологические исследования, выполненные советскими учеными, показали, что человек может подняться в космос. С большим волнением вместе с рядом медиков и физиологов я подписывал документ, который с медико-биологической точки зрения открывал Ю. А. Гагарину, а затем и всем остальным космонавтам дорогу в космос.

Наряду с другими объектами дрозофила также возвращалась из исторических полетов на искусственных спутниках Земли. В 1961 году дрозофила вернулась из своего полета на корабле "Восток-1", опустившись из космоса на Землю вместе с Ю. А. Гагариным. Так произошла общественная реабилитация столь поруганной на сессии ВАСХНИЛ 1948 года знаменитой плодовой мушки, классического объекта генетиков.

В это время наша лаборатория уже покинула карантинный питомник Главного ботанического сада. Это произошло поневоле, так как надвинувшаяся прокладка Профсоюзной улицы ликвидировала этот участок. Мы срочно стали искать помещение и очень обрадовались, когда В. Ф. Верзилов привлек наше внимание к тому, что на основной территории Главного ботанического сада, в Останкине, есть списанный с баланса маленький домик из шести комнат, который подлежит сносу.

Я обратился к А. Н. Несмеянову и Н. М. Сисакяну с просьбой разрешить нам переселиться в этот дом. Перед этим заручился согласием Н. В. Цицина. Началась эпопея нашей жизни в Останкине, в чудесном зеленом парке Главного ботанического сада. Зимой нашей главной заботой была топка печей. Сотрудники лаборатории бригадами оставались после работы и пилили дрова. Одна стена нашего дома была подперта бревнами, иначе бы она обвалилась. Этот дом стоял в глубине ботанического сада, так что сотрудникам приходилось по очереди оставаться и караулить его по ночам. Дуло из всех щелей. Полы гнулись и угрожали провалиться. Но в сравнении с прежней хибарой на карантинном питомнике это все-таки был какой ни какой, а дом.

Об организации лаборатории радиационной генетики в нашей стране стало известно за рубежом. Делегации ученых Приезжали к нам в ботанический сад. Усевшись на столе, с величайшим любопытством смотрел на наши работы знаменитый генетик Мюнцинг из Швеции. Канадец Бойс, генеральный секретарь следующего международного генетического конгресса, целый день пробыл у нас в ботаническом саду, знакомясь с работами.

Работа зимой в нашем "лабораторном" корпусе имела особые трудности. От ворот ботанического сада до нашего дома хорошего хода было минут двадцать. Вечером, по окончании рабочего дня, этот переход по темным пустым зимним дорожкам многим действовал на нервы, особенно если человек припозднился и бежал по этой пустыне один. Зато летом сад превращался в райскую пущу. Две дороги вели от нашего дома к воротам: одна мимо чудного вытянутого озера вдоль дороги, на которой росли изумрудно-зеленые столетние дубы, другая - через лес, затем сквозь великолепный розарий. Мы наслаждались этой райской обстановкой, созданной талантом Н. В. Цицина и его сотрудников.

И когда в 1959 году мы покидали ботанический сад, чувство грусти, чувство расставания с чем-то прекрасным теснило грудь. Когда мы грузили наше оборудование, рядом с домом нетерпеливо, словно бы перебирая колесами, пофыркивая, стоял бульдозер, и, не успели мы отъехать, как раздались скрипящие звуки. Это бульдозер врезался в наш дом. Он упал, и клубы пыли поднялись к верхушкам деревьев.

Возвращаясь к началу 1960 года, вспоминаю, что в нашем доме в ботаническом саду состоялся космический семинар. Приехали видные работники, проводившие исследования по медико-биологической программе работ в космосе,- О. Г. Газенко, В. В. Антипов и другие. Цель заседания состояла в обсуждении результатов работ по космической генетике. Их важность стала очевидной, космическая генетика, как новая область биологии, получила свое крещение. В эти исследования включились как старые кадры в лице Я. Л. Глембоцкого, так и молодое поколение - Э. Н. Ваулина и другие.

Вслед за нашими работами по космической генетике, аналогичные опыты начались в США. Посылая дрозофилу и другие объекты на биосателлитах, американские ученые пришли примерно к тем же результатам.

В 1968 году на международном конгрессе по генетике в Токио работал симпозиум по космической генетике. Наш институт был представлен мною, Э. Н. Ваулиной, Л. Г. Дубининой и другими. В составе американской делегации приехали такие крупные деятели, как Борстел, Гласс и Бендер. На этой первой международной встрече по проблемам космической генетики приоритет нашей науки был признан во всем объеме.

В настоящее время в Институте общей генетики Академии наук СССР работает большая лаборатория космической генетики, которая приняла на себя эстафету в деле разработки этого важнейшего современного направления в науке.

Большую помощь для развития наших исследований по космической генетике нам оказали руководители космических исследований М. В. Келдыш и С. П. Королев. Внимание С. П. Королева мы ощущали постоянно. Он, как главный конструктор, берег каждый квадратный сантиметр пространства и каждый грамм веса внутри космического корабля. Но для наших биологических объектов всегда находилось место, и они регулярно летали в космос. Еще на заре космических исследований, в 1934 году, С. П. Королев, будучи участником Всесоюзной конференции по изучению стратосферы, горячо поддержал выступления биологов о необходимости изучать реакцию организмов на действие факторов космического полета. С тех пор он всегда придерживался этого мнения. На общем собрании Академии наук СССР в феврале 1965 года по окончании заседания я долго говорил с Сергеем Павловичем Королевым о задачах и нуждах космической генетики. Он живо интересовался нашими результатами и задачами будущих исследований.

- Хорошо,- сказал он,- выберем время и приедем к вам вместе с М. В. Келдышем прямо в лабораторию. Вы нам все покажете, обсудим, что надо делать.

Увы, эта встреча не состоялась. 14 января 1966 года С. П. Королев умер. Так через нашу жизнь в генетике прошло влияние еще одного ее великого друга. Имя С. П. Королева навечно связано с тем замечательным фактом всемирно-исторического значения, что эра космоса была открыта гением ученых, инженеров и рабочих Советского Союза.