Слишком дружелюбный незнакомец - Валентен Мюссо

придется расплачиваться целую неделю. Они провели его у приятеля Антонио в Тигре, в часе езды от Буэнос-Айреса, в маленьком деревянном доме под железной крышей в двух шагах от дельты. Доки, каналы, речные автобусы… Они остались там на два дня пить и предаваться радостям. Антонио настоял, чтобы они пошли в городской парк аттракционов. Они поднялись на «американские горки», и Брайан настолько испугался, что не переставая орал как ненормальный, заставляя остальных помирать со смеху.

А теперь — на следующий день после пьянки — он еле ворочает языком. При виде того, как Антонио курит, в его еще не проснувшемся теле пробуждается жажда никотина.

— Оставишь мне докурить?

Антонио ставит свою пепельницу на стопку папок рядом с дверью и, раскачиваясь, поправляет обернутое вокруг талии полотенце.

— А может, тебе еще и завтрак в постель?

— От кофе я бы не отказался.

С наигранным презрением помахав в воздухе рукой, Антонио выходит из комнаты.

Брайан садится на край постели и натягивает футболку, которая валялась на полу. Каждое утро вид этой комнаты вызывает у него депрессию. Они переехали месяц назад, но он еще не решился распаковать вещи. Квартира, которую они снимали в центре, стала слишком дорогой, чтобы снимать ее на их тощие зарплаты официантов.

Сан-Тельмо еще не так освоен Portenos[40], и Антонио отыскал там этот большой дом — в два раза просторнее их старой квартиры — по такой дешевой цене, что это даже наводило на подозрения. К тому же можно не обращать внимания на еле шатающиеся плитки в коридоре, запах сырости, который все здесь пропитал, и ободранные стены, краска с которых отваливается большими кусками.

На все эти мелочи Брайану было наплевать. Он сразу же полюбил этот дом со странной архитектурой. Все комнаты выходят в тесный внутренний коридор, ведущий в большую общую комнату.

Здесь еще одна съемщица — девушка еще моложе их, долговязая, с волосами цвета воронова крыла. Белен… Это распространенное здесь имя показалось Брайану необычным в первый раз, когда он услышал его. И на второй секунде он оказался во власти ее очарования — «se enamoro»[41], повторяет Антонио, чтобы его поддеть. Напрасно он пытается сопротивляться, у него все равно не получается выкинуть ее из головы. Тем более что она спит в нескольких метрах от него и они все время проводят вместе. Прямо трое неразлучных друзей. Они работают в одном и том же ресторане «Де Монсеррат», проводят долгие часы за выпивкой и разговорами, развалившись на большой потертой кушетке в гостиной, и почти на каждый уик-энд выезжают в пригород Буэнос-Айреса. Иногда — в редкие дни каникул — подальше, на антикварном «Форде Фальконе» Белен — единственной из них, у кого есть машина.

Всем этим — работой, домом, встречей с Белен — Брайан целиком и полностью обязан Антонио. Когда он приехал в Аргентину, то едва мог сказать по-испански несколько слов. Товарищу по колледжу повезло владеть двумя языками с рождения: он выучил его испанскому — терпеливо и в течение нескольких месяцев, не давая ему сказать ни слова по-французски.

Несколько недель спустя Брайан начал даже во сне говорить по-испански. Во всяком случае, вспоминая, что ему снилось, он был в состоянии все изложить только на этом языке. И чудом эти новые сновидения почти полностью прогнали ночные кошмары.

Не так давно ему случалось проснуться в холодном поту, вглядываясь в темноту комнаты. Первые несколько секунд после пробуждения он думал, что все еще заперт в погребе, распростерт на матрасе, пропитанном грязью и потом. Вонь этого погреба, которую он в конце концов перестал замечать, с удвоенной силой била в ноздри тогда, когда стала лишь воспоминанием. Он был парализован, неспособен даже пошевелиться. Его глаза блуждали в темноте, стараясь найти тоненький лучик луны за окном или силуэт какой-нибудь привычной вещи. Тогда он снова понимал, где находится. Но даже после этого тревога не отпускала его. Ему казалось, что его потихоньку истончает, растворяет ночная темнота. Брайан чувствовал себя абсолютно одиноким.

Иногда в такие неустойчивые колеблющиеся мгновения ногу ему пронзала ужасная боль, и Брайан корчился в своей постели, не в силах понять, это реальная физическая боль или фантомная — как у людей, переживших ампутацию и продолжающих чувствовать отсутствующую часть тела.

Когда он начинал засыпать и сознание делалось не таким ясным, он слышал голоса. Чаще всего это был голос мадам Вассер. Он был мягким и приветливым. Брайан снова видел ее такой, какой она предстала перед ним в первый день. Стоя в идеально прибранной кухне, с улыбкой на губах, рядом с итальянской кофеваркой, распространяющей восхитительный запах, который ощущался уже в дверях. Проснувшись, он объяснял себе, что этот образ — ловушка его бессознательного, которая стремится еще глубже погрузить его в кошмары. Женщина из сна всегда повторяла одну и ту же фразу: «Уж я-то займусь вами». Но вскоре кухня сменялась погребом. Гас дневной свет, будто в театре задергивали занавес. Между ними появлялась тюремная решетка.

Затем остатки сна и его собственные воспоминания смешивались настолько, что он сам уже не мог их различить.

Брайан стоял, опираясь на каменную стену, напряженно прислушиваясь. Его ужаснул выстрел, раздавшийся на нижнем этаже дома. Последовавшие за этим минуты были самыми томительными в его жизни. Он понял, что Вассер так и не вышел из дома, что он никогда не пойдет звать на помощь. Жена просто-напросто устранила его. Сейчас она придет и сделает то же самое с ним.

Жить ему, без сомнения, оставалось всего несколько минут, но Брайан так и не смог ясно выразить это бессмысленное предположение. Обессиленный, он схватил с пола матрас, чтобы защититься. Но что могли несколько сантиметров пеноматериала против пули?

Дверь открылась. На потолок упал луч света, а затем вспыхнули неоновые лампы.

Ему хотелось, чтобы в голове появилась какая-нибудь последняя мысль, которая стала бы для него воображаемым убежищем, но внутри была лишь огромная мучительная пустота. Шея затекла. Все части тела будто превратились в кашу.

С несвойственной ей неторопливостью мадам Вассер спустилась с лестницы. Спрятавшись за своим матрасом, он даже не