Слишком дружелюбный незнакомец - Валентен Мюссо

с лечащими врачами…

Затем строчки перемешались у нее перед глазами, будто стадо испуганных муравьев.

— Когда ты захотела уехать в Бретань, мы сильно поспорили. Удалиться на сотни километров от больницы, где находится Камилла, для меня было равносильно тому, чтобы ее бросить. Я знал, что будет невозможно ездить в Париж каждую неделю. Однако в конце концов я сдался. Ради тебя… Потому что я хорошо видел, что жизнь, которую мы ведем, становится невыносимой. Но только потому, что после самой последней экспертизы, несмотря на колебания врачей, я добился, чтобы Камиллу перевели под Ренн, в Монфор-сюр-Ме, в специализированную лечебницу, десятками принимающую пациентов в растительном или полусознательном состоянии.

Франсуа остановился, присаживаясь на край кресла и вытягивая ногу.

— Мне требовалось еще время… даже несмотря на то, что сегодня я сознаю, что это было ошибкой… Мне следовало позволить ей уйти… И не мучить больше мою доченьку…

Совершенно растерявшись, Матильда в последний раз посмотрела на документы, а затем положила их на место.

— Но не мог же ты за столько месяцев ни разу не навестить ее, — с убежденностью в голосе возразила она.

Франсуа тотчас же поднялся на ноги и сделал движение в ее направлении. Казалось, он даже не отдавал себе отчета в опасности, которую представляет собой направленное на него оружие.

— Я навещал ее. Ездил в лечебницу каждую неделю или почти каждую. Ты никогда не сопровождала меня, Матильда. Когда я, вернувшись, пытался заговорить о нашей дочери, ты всегда переводила разговор на другую тему. Затем я замолчал — от усталости и трусости. Судя по всему, ты даже не замечала моих отлучек… По крайней мере, вначале, пока я не понял, что ты намеренно закрываешь на них глаза. Что ты даже не признаешь того, что наша дочь еще жива. Так же, как в упор не видела мейлы и письма, которые мы получали из лечебницы.

— Каждую неделю… — повторила она, пытаясь поверить в реальность этих слов.

— Появление Людовика лишь обострило ситуацию. Я ни за что не хотел, чтобы он поселился у нас… Когда он пришел к нам жить, я начал реже ездить туда. Я наивно полагал, что от его присутствия тебе будет хорошо, что оно положит конец нашему уединению. Но все было как раз наоборот. Я и представить себе не мог, что события повернутся таким образом…

Франсуа протянул к ней руку:

— Дай мне ключ, Матильда. Мы и так сделали достаточно зла. Надо покончить с этой историей. Сейчас мы освободим Людовика… мы оба. Я хочу, чтобы это решение исходило от тебя, я ничего не сделаю против твоей воли. А затем мы позовем мужа Лоренс. Мы расскажем ему правду, всю правду. Тебе помогут, о тебе позаботятся. Потом, когда тебе станет лучше, мы позволим уйти нашей доченьке. Освободим ее от всех страданий.

Но Матильда больше не слышала ничего, кроме звука своего прерывистого дыхания. Губы Франсуа продолжали шевелиться, но с них не слетало ни одного звука. Уши заложило от громкого пронзительного свиста. Все вокруг нее зашаталось. Франсуа обвиняет ее во всех бедах. Ее запрут в психиатрической больнице. Как ее тетю. Она закончит жизнь далеко от дома, закрытая в комнате или в камере… Прищурившись, Матильда заметила, что Франсуа еще приблизился к ней. Инстинктивным движением она снова наставила на него пистолет и положила палец на спусковой крючок.

— Ни шага больше.

— Ты не выстрелишь, Матильда. В глубине души ты знаешь, что я прав. Ты же неплохой человек. Дай мне ключ.

Вдруг что-то в ней дрогнуло. Запоры, которыми она слишком долго закрывала свои чувства и которые позволяли ей держаться, разом открылись, впуская поток противоречивых мыслей. Все запутывалось. Последние минуты превратились в полную неразбериху. В каком-то отупении она смотрела вокруг себя, не понимая, что делает в этой плохо освещенной комнате. Слова Франсуа вылетели у нее из головы, будто стая вспугнутых птиц. Ей показалось, что ее куда-то сносит сильным течением. Как если бы некое вещество, проникнув в ее вены, потихоньку усыпляло ее.

Она смотрела на Франсуа и видела в нем только ужасающую опасность, которая может уничтожить ее. Ее сердце бешено заколотилось. Та же парализующая паника, что и в присутствии Ле Бри.

В комнате повисло ледяное молчание. Матильде показалось, что ноги больше не в состоянии ее держать. Теперь она могла чувствовать только огромное ничто.

Услышав звук выстрела, она даже не поняла, что она сама это сделала. Все в поле зрения вдруг оказалось усеяно черными точками. По правой руке разлилась обжигающая боль, похожая на ожог, заставляя пальцы разжаться. Эхо выстрела еще долго не переставало звучать в ушах. Затем вокруг нее распространился едкий запах пороха.

Когда перед глазами снова прояснилось, она увидела, что Франсуа пошатнулся и странным образом скрутился, будто матадор перед нападающим быком, как если бы пытался с двухсекундным опозданием увернуться от пуль. Несмотря на свое помраченное состояние, Матильда поняла, что он задет. Сложившись вдвое, Франсуа рухнул на пол, лицом вперед, рядом с креслом. Его костыль отбросило к стулу.

Матильда не слышала ни криков, ни стонов. Она осталась будто приклеенная к месту, во власти странного жара, который не распространялся из какой-то конкретной части тела.

Франсуа больше не шевелился. На мгновение она подумала, не приснилось ли ей все, что только что произошло. Или ей это все просто почудилось из-за приступа дурноты.

Она посмотрела на оружие, которое в ее руке становилось все тяжелее и тяжелее. Лишь резкий запах пороха убедил ее, что она и в самом деле только что им воспользовалась.

Пройдя мимо кресла, она взяла семейный альбом, который Франсуа вынул из шкафа несколько недель назад. Затем сунула пистолет в распахнутый карман своего жилета.

Теперь она знала, что у нее есть время спуститься в подвал и заняться Людовиком.

10

Прилетев как смерч, машина резко затормозила в туче гравия и пыли.

Марк