Экономика будущего. Есть ли у России шанс? - Сергей Глазьев

Заметим, что то же самое наблюдается и за рубежом. Мэйнстрим экономической мысли, включая его представителей при власти, оказался не в силах спрогнозировать ни глобальный финансовый кризис, ни объяснить экономический подъем Китая и Индии, ни разобраться в причинах упадка старых промышленных районов США, ни понять закономерности, которые привели страны, проводившие рекомендованные Вашингтоном реформы, к социально-экономической катастрофе.

Следует также вспомнить, что не только нынешние, но и советские экономисты, находившиеся при власти, оказались не в силах предвидеть крушение социалистической системы, которая казалась им самой прогрессивной и перспективной. Хуже того, выполнение их рекомендаций этой системе изрядно навредило, породив хаос и расшатав ее фундамент.

Вместе с тем, эти факты не могут служить основанием для обвинения экономистов в злонамеренном введении в заблуждение правителей и общественного мнения. Они лишь транслируют логику экономической доктрины, которая определяет в данный момент сознание властвующей элиты как основополагающая для оправдания экономической политики и практики. Сама эта доктрина вовсе не обязательно должна отражать истинное знание. Для властвующей элиты важно одобрение выгодной им политики. В этом суть различий между разными направлениями экономической мысли, господствующими в ту или иную эпоху в том или ином обществе.

Взаимосвязь экономической мысли и интересов

Едва ли кто-либо из опытных хозяйственников станет оспаривать тезис о том, что любая экономическая политика является равнодействующей материальных интересов различных социальных групп. Из этого следует вывод о том, что теория, оправдывающая и обосновывающая эту политику, есть не более чем наукообразное отражение этих интересов. Сами ученые, упражняющиеся в комбинировании абстрактных догм, могут не осознавать свою роль проводников чьих-то интересов. Но их популярность и признание определяются средствами массовой информации, придворными званиями, наградами, престижными форумами, востребованностью органами власти, назначениями на руководящие посты в органах власти и высшей школе и другими факторами, находящимися в руках властвующей элиты. Именно соответствие ее интересам является критерием отбора тех или иных «научных» рекомендаций и обосновывающих их теорий. Теории, ставящие под сомнение претензии властвующей элиты на господствующее положение в обществе, также как ее право на истину в последней инстанции, не получают пропуска ни в органы власти, ни в общественное сознание, ни в систему массового образования. Они занимают маргинальное положение на обочине мейнстрима экономической мысли, пока не окажутся востребованными новой властвующей элитой, использующей альтернативные прежней догматике «научные знания».

Так было с торжеством марксизма после победы социалистической революции, который определил господствовавшую до него экономическую теорию как буржуазную и необъективную, отражающую интересы капиталистов. Однако и сам марксизм быстро выродился в набор догм, оправдывавших реальную практику социалистического строительства в СССР и моментально выветрился из коридоров власти и престижных залов с крахом последнего. Идейные противники тут же объявил о своей окончательной победе, поторопившись заявить о «конце истории»[185].

В действительности не произошло не только конца истории, но и прояснения в экономической теории. Сегодня она представляет собой набор формализованных представлений, сведенных в «Экономикс»[186] на основе нереалистичной аксиоматики. И, хотя последняя уже полстолетия подвергается обоснованной критике, фундамент «мейнстрима» западной экономической мысли не меняется. Над ним надстраиваются все более изощренные виртуальные конструкции, все далее отходящие от экономической реальности.

От «мейнстрима» экономической науки уже давно не приходится ожидать ни достоверных оценок, ни полезных рекомендаций. Все уже привыкли к тому, что экономические прогнозы по качеству предсказания уступают прогнозам погоды. Успешно практикующие чиновники и бизнесмены руководствуются скорее здравым смыслом, чем «научными рекомендациями». А те наивные политики в слаборазвитых странах, которые полагаются на советы именитых ученых и наукообразные рекомендации МВФ, ввергают свои страны в социально-экономические катастрофы.

Не трудно показать, что вращающаяся вокруг доктрины рыночного равновесия неоклассическая экономическая теория по своей сути является наукообразной религией, обосновывающей священное право частной собственности[187]. Отвергая вмешательство государства в экономику как заведомо деструктивное и мешающее «невидимой руке рынка» оптимизировать использование имеющихся ресурсов, эта теория защищает права собственников средств производства на произвольное распоряжение ими и предписывает государству гарантировать их соблюдение. В своей вульгарной версии монетаризма эта теория выражает интересы собственников денег, являясь по сути современным наукообразным выражением ветхозаветной веры в Золотого тельца.

Кризис экономической науки

Разумеется, в рамках неоклассической теории получено немало интересных результатов, объясняющих различные отклонения экономики от состояния рыночного равновесия. Весьма изящно выглядят построения маржиналистов, жонглирующих понятиями предельной полезности применительно к бесконечному разнообразию комбинаций факторов производства с целью их сведения к единому эквиваленту обмена в гипотетической точке рыночного равновесия. Импортированный из классической механики математический аппарат призван убедить читателя в фундаментальном значении получаемых интерпретаций распределения общественного продукта в соответствии с предельной производительностью труда и капитала, которые выдаются за научное доказательство справедливости и совершенства экономики свободного рынка.

Проблема, однако, заключается в том, что все эти формализованные рассуждения имеют к экономической реальности такое же отношение, как второе начало термодинамики к объяснению эволюции живой природы. Теория рыночного равновесия, по сути, является воспроизведением этого подхода по отношению к экономике. С той только оговоркой, что состояние равновесия, которое физики связывают с максимумом энтропии, экономисты интерпретируют как максимум эффективности использования ограниченных ресурсов. В основе такой интерпретации лежит формальное доказательство того, что любое отклонение от точки равновесия сопровождается снижением совокупного результата экономической деятельности и дифференциацией положения экономических агентов (ухудшением положения одних и улучшением других) в то время как в точке равновесия их результаты равны. Поклонников теории рыночного равновесия почему-то не смущает, что, согласно этим формальным построениям, они равны нулю и, с точки зрения здравого смысла, у экономических агентов исчезает стимул к деятельности.

Лежащая в основе неоклассической парадигмы теория рыночного равновесия интерпретирует экономику как механическую систему, стремящуюся к наиболее вероятному состоянию в результате свободной конкуренции экономических агентов. Это равновесное состояние они интерпретируют как точку оптимума, в которой достигается наиболее эффективное использование ограниченных ресурсов. Физики его интерпретируют как точку прекращения энергетического обмена с внешней средой, в которой система приходит в совершенно хаотическое состояние. Возвращаясь к экономике, из этих интерпретаций можно сделать вывод, о том, что, достигнув, в результате свободной конкуренции, точки равновесия экономические агенты, подобно молекулам в механическом сосуде, не совершают более целесообразной деятельности, а сама экономика прекращает развиваться.

Экономические агенты в неоклассической парадигме бессмертны, как и молекулы в термодинамике. В точке равновесия они продолжают двигаться. Для физиков – это хаотическое движение элементов системы, энергетика которой в целом не меняется. Для экономистов – это игра рыночных сил с нулевой суммой, которая уравнивает выигрыши одних и проигрыши других агентов, принуждая их к бесконечному движению вокруг точки равновесия. Удивительно, что адепты неоклассической парадигмы не замечают абсурдность своих интерпретаций экономической реальности, которая, в отличие от физических систем, состоит из живых людей и создаваемых ими предприятий, которые в кооперации между собой производят все более сложные продукты, постоянно наращивая объем потребляемой энергии. И, хотя конкуренция между экономическими агентами действительно имеет место, игра рыночных сил, в противоположность тепловому обмену в механическом сосуде, ведет не к точке равновесия с нулевой суммой, а к усложнению системы и росту потребляемой ею энергии во взаимодействии с окружающей средой, все более отдаляя ее от точки равновесия.