Армия, которую предали. Трагедия 33-й армии генерала М. Г. Ефремова. 1941–1942 - Сергей Михеенков

Мы решили прорваться по реке Угре в сторону Юхнова, на пути к которому в 15–20 километрах, по нашим предположениям, должны быть наши войска. Но на чем прорываться? Необходимы плавсредства. И тут родилась идея: соорудить плот. Такой «плот» был сооружен из 6–8 бревен, связан веревками, свитыми из кальсон и рубах, и поясными ремнями. В 24 часа 20–21 апреля 1942 года проф. Жоров И. С. с 3–4 офицерами разместились на этом «плоту» и поплыли по течению в сторону города Юхнова. Операция не удалась. Вся группа была захвачена немцами. Как все это произошло, что было после – лучше расскажет сам тов. Жоров.

На следующий день я, три солдата и один офицер, на таком же точно «плоту», по тому же маршруту, с теми же надеждами поплыли по реке Угре в сторону города Юх нова.

На середине реки наш неуправляемый, без руля и ветрил «плот» закружило, завертело и понесло по своеобразным законам течения разбушевавшейся реки. Стало как-то жутковато: справа и слева враги, впереди неизвестность. Шансы на спасение сузились до размеров едва заметных даже под микроскопом большой мощности.

Приходили мысли, что мы попали между Сциллой и Харибдой, но положение уже нельзя было изменить. Плот несло независимо от нашего желания.

Продолжаем плыть. Над водой торчат одни лишь головы. Холодная вода давала себя чувствовать, коченели пальцы. Плывем вдоль высокого берега, покрытого мелким кустарником, слышим немецкую речь, очевидно наблюдательных постов. Что стоило фрицам глянуть вниз, и нам пришлось бы в лучшем случае разделить участь профессора Жорова.

Но темная ночь скрывала нас от вражеских глаз, и мы благополучно миновали особо опасные места. Путешествие продолжалось, наступил предательский рассвет. Вдруг раздался крик: «Хальт!» – и вслед автоматная очередь, в результате которой наш один солдат был ранен. Во время обстрела «плот» по изгибу реки резко повернул в сторону и мы скрылись.

Становилось светлее. Тревожили мысли, что ожидает нас впереди: враги? – все кончено. Свои? – спасение. Показалось солнышко, и вдруг раздался спокойный, четкий голос: «Стой! Кто идет?» Это оказались части не 43 армии, как об этом вспоминает тов. Жоров, а 50 армии, которой командовал генерал Болдин. Но как причалить к берегу, ведь «плот» неуправляемый. Но тут нам повезло: на пути следования показались кроны затопленных паводком деревьев, которые помогли нам, с помощью брошенной веревки, причалить к родным берегам. Спаслись и все остальные люди, испытавшие эту редкую по замыслу «прогулку».

Вот так и окончилось наше шестичасовое путешествие по реке Угре, которая нашла щель во вражеском кольце и спасла нас от смертельной опасности.

После месячного пребывания в госпитале – снова служба в рядах армии, длившаяся до 1953 года. В 1953 году я был уволен в запас, как говорится, с мундиром и пенсией, в звании полковника юстиции.

Насколько мне известно, с тов. Ефремовым оставались до конца: начальник артиллерии армии генерал-майор тов. Офросимов Петр Николаевич и начальник особого отдела армии тов. Камбург. Оба они погибли, но как и при каких обстоятельствах – данных не имею.

Версия Вершигора П. П. о том, что, перед тем как застрелиться, Ефремов помог покончить жизнь самоубийством ряду своих воинов, по меньшей мере абсурдна.

Командарм Ефремов не был похож на того трагика, который уговаривал Федю Протасова покончить жизнь самоубийством. Нет, он не мог агитировать товарищей на такой сложный психологический акт, который, кстати сказать, не всегда расценивается положительно.

Помню случай, когда на моих глазах два офицера покончили жизнь самоубийством, и, когда об этом стало известно тов. Ефремову, он как-то угрюмо прошептал: «Глупо». То, что впоследствии он сам разделил участь этих офицеров, это оправдывалось создавшейся обстановкой, которая поставила перед ним альтернативу: пленение или смерть, третьего не дано. Естественно, он принял последнее. Другого, оправдываемого, выхода, очевидно, не было. (Такая альтернатива стояла перед нами.)

В быту Михаил Григорьевич был прост и доступен. Не пил, не курил, и, когда за обедом намекнули на его скромность, он ответил примерно так: было время, когда он увлекался такой процедурой, но затем дал партийное слово не пить и не нарушал его до конца.

Однажды он рассказал нам, как перед отъездом на фронт его поучала теща: «Мишенька, береги себя, не подставляй голову под пули», – говорил иронически, с большим юмором. О других членах семьи при мне не вспоминал.

Часто слушал музыку, затем объяснял нам ее смысл. Чувствовалось, что он понимал и любил музыку.

Каким он был и остался в моей памяти: олимпийское спокойствие в бою; человек с непоколебимой, железной волей. Опытный военачальник. В быту скромен, прост в общении. В общем, он был человеком, заслуживающим, чтобы о нем сказали доброе слово… {26}

Из воспоминаний профессора И. С. ЖОРОВА, главного хирурга 33-й армии

15 марта в штаб армии на Большой земле была получена радиограмма от генерала Ефремова, в которой он приказал, чтобы начанарм Л. И. Лялин, главный хирург армии И. С. Жоров, главный эпидемиолог профессор М. Л. Капусто и главный терапевт А. А. Калачев вылетели к нему.

В ночь с 15 на 16 марта автор этих строк и профессор Капусто вылетели на самолете из Износок, но из-за сильного обстрела и снегопада летчик не смог обнаружить посадочных сигналов, и нам пришлось вернуться обратно. На следующую ночь мы опять вылетели и благополучно приземлились. Часов в 6 утра нас доставили к командующему армией. У него в это время находились начальник артиллерии армии генерал-майор П. Н. Офросимов и начальник оперативного отдела полковник И. С. Киносян. Командующего наш приезд обрадовал. Он тут же сказал мне: «Профессор, вы должны нам помочь. У нас имеются большие потери. Бойцы падают от истощения, много раненых, пополнения нет. В медсанбатах находится около 2700 человек. Надо быстро поставить на ноги по крайней мере 700–800 человек». Я попросил дать мне время для осмотра раненых.

Объездив и обойдя пешком все медсанбаты {27}, я смог через два дня доложить командующему, что в течение 7–10 дней в строй можно будет вернуть минимум 1000 человек. Через две недели, благодаря напряженному труду медсанбатов, свое место в строю заняли 1100 человек, правда с не совсем зажившими ранами, но вполне боеспособных[171]. Следует подчеркнуть, что многие раненые настоятельно требовали выписки из медсанбатов в свои части. 1600 раненых и больных у нас осталось. Число их с каждым днем увеличивалось. Приближалась весна, которая могла помешать приему самолетов, и мы оказались бы в еще более тяжелых условиях. Генерал Ефремов попросил командование фронта с помощью транспортной авиации по возможности скорее вывезти раненых на Большую землю. Вскоре началась их эвакуация, но все же около 1000 человек раненых у нас осталось. Из них, правда, тяжелораненых, неспособных к самостоятельному передвижению, было немного. Кроме того, у нас имелось около 150 больных сыпным тифом. С ними находился армейский эпидемиолог профессор Капусто. Некоторое время спустя немцы перехватили конный транспорт, перевозивший сыпнотифозных больных, и всех их уничтожили. Был убит и профессор Капусто.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});