Земная оболочка - Рейнолдс Прайс

Роб спросил:

— Что же она знала?

— Да школьное всякое. Читать умела. Она в ту пору чудная была, потешная. Людей умела передразнивать, так что со смеху животики надорвать было можно, а иной раз и страшно до смерти делалось. Иногда она в другого человека превращалась, в какую-нибудь девочку, которая здесь лето прожила, или в мальчика, который помер, и могла такой оставаться хоть час, хоть всю ночь. Я у нее в комнате спала, и не ночь и не две бывало, что я лежу и не знаю, кем же она при свете дня окажется. Тогда-то это интересно было.

— А ты чему ее учила?

Делла помолчала немного.

— Ничему плохому, если ты на это намекаешь. Это она и без меня знала. Ведь она, а не я в школу ходила и с другими детьми водилась. Нет, пожалуй, от меня она ничего, кроме заботы, не видела. Полюбила я ее к тому времени — она старше меня была — и всегда ей про то говорила, никогда не скрывала. Ни разу, укладываясь спать в ее комнате, не упустила спросить: «Ты еще тут, Рейчел?» или «Рейчел, а Рейчел, тебя утром будить или не надо?» (она всегда засопи была, а я просыпалась с петухами; лягу, бывало, рядом с ней поверх одеяла и жду, чтоб она свой сон досмотрела, а потом скажу: «Опять заспалась?»). Никто ее не любил, только я да мистер Рейвен — в ту пору, по крайней мере. Ну и она нас с ним любила, так, во всяком случае, можно было понять — нас и еще маму мою.

— А где твоя мать?

— В раю.

— Давно?

— На Рождество два года будет. Рейчел как раз хворала, когда она умерла.

— Расскажи, как это было.

— Как мама померла или про Рейчел?

— Про Рейчел, пожалуйста.

Делла впервые улыбнулась долгой улыбкой, глядя прямо ему в лицо.

— Ты еще за целую жизнь про Рейчел наслушаешься.

— Знаю, — сказал Роб.

— Знаю-то как раз я.

— Что знаешь? — спросил Роб.

— Сон ее, с которого она захворала. — Делла указала пальцем на стол. — У меня и книжка есть.

Роб поднялся посмотреть. Он всегда бывал здесь в темноте и знал лежащие вокруг предметы только на ощупь. Он всегда считал, что на столе лежит Библия, а оказалось, что это «ТОМСОН. Египетские тайны и их разгадки» — Сонник. Книга в синем клеенчатом переплете, сильно зачитанная. Ему не захотелось прикасаться к ней, он вернулся на место и сказал:

— Ну, ладно, рассказывай, — не попросил, приказал.

Делла заговорила спокойно, словно сама того хотела — собственно, так оно и было: вот выслушает Роб все до конца и узнает, с кем имеет дело.

— Раз утром просыпаюсь я рядом с Рейчел; а ее вдруг начало трясти мелкой дрожью, вроде как при воспалении легких. Я думала притворяется: она на спине лежала, наклонилась я над ней и в глаза хотела заглянуть. А они у нее закрыты, и веки тоже дрожат. Мучило ее что-то. Я и подумала, нет, лучше в покое ее оставлю. Потом наконец она успокоилась и затихла, ровно покойница. Я ее стала будить, а она говорит мне: «Спасибо!» Я ее спрашиваю: «Где ты пряталась? Ведь тебя тут не было?» А она говорит: «Мальчика своего искала, который тонул». Я говорю тогда: «Я тебя видела. Похоже, что ты нашла его». — «Найти-то, — говорит, — нашла, да вытащить не сумела». Я ее спрашиваю: «А где он?» Она лежит на месте — рано было, все в доме еще спали, кроме нас, даже мистер Рейвен, — и вдруг говорит: «Делла, у меня мальчик был, в котором я души не чаяла, да вот проснулась я как-то, а его нет, я всю постель разворошила, думала, он прячется или, может, заспала я его. Искала на ощупь, кругом темень. Но не нашла. Тогда я из дому выскочила, как была, в ночной рубашке — лето стояло, жара на дворе — и побежала в какой-то лес, а сама зову, зову его, наконец он откликнулся издалека, откуда-то слабенько, слабенько так. А я все зову, и опять он откликнулся, и наконец я добежала дотуда. Но его все не вижу, только слышу, как он свое имя выкрикивает, а сам в воде барахтается. Будто бы это пруд был, а он в воде — под самым обрывом. Я стараюсь до него достать, на живот упала и руку ему протягиваю. Достала-таки, пальчиков коснулась, только они у него такие слабые, что ухватиться за мою руку он не смог и ко дну пошел, и тогда я домой побежала». Это когда она затихла, когда я увидела, что она успокоилась.

Роб спросил:

— А как его звали?

— Она так и не сказала.

— Тогда что же все это означало?

Делла сказала:

— Означает, а не означало. Сны никогда не обманывают. На всю жизнь правду предсказывают, в том-то и беда. Я раньше — до того случая — снами особенно не интересовалась. Книга эта мамина, давным-давно у нее была, только ее она и умела читать. Ну вот, тогда утром, лежа в постели, я решила, что тут любовь, что Рейчел в какого-то мальчика влюбилась, но без взаимности. Она к тому времени в школу уж не ходила, но кое-кто из мальчишек за ней увивался — не такая уж она была недотрога. И я ей так прямо и сказала: «Твой сон означает, что ты замуж выйдешь». Она как зыркнет на меня, будто убить хотела. И говорит: «Это ребеночек мой. Мальчик тот — ребеночек мой был».

— Кто же из вас прав оказался? — спросил Роб.

— Частью Рейчел.

— Как это частью?

— Насчет ребенка. Попозже, когда я завтрак приготовила и маме подмести помогла (в ту пору я уже кухаркой стала, у мамы уже болезнь началась, от которой она потом померла), пришла я сюда и справилась по книге. Самое трудное, это сообразить, на какое слово смотреть: нужно знать, в чем суть сна заключается. Посмотрела я на «тонуть», по книге вышло «разродишься здоровым ребенком».

— И ты сказала об этом Рейчел?

— Я прежде всего маме об этом сказала, а она говорит «молчи лучше».

— Так что же произошло в конце концов? Ты сказала, что сои был причиной чего-то.

— Уж будто ты не знаешь. — Она закрепила нитку, оборвала и стала складывать платье с такой тщательностью, словно собиралась уложить его в сундук и хранить там, без надежды надеть когда-нибудь.

— Я разговаривал с мистером Хатчинсом и знаю только то, что он мне сказал.

— Сказал он тебе, что она год почти над ребенком старалась?

Роб ответил:

— Он мне говорил, что она вообразила, будто у нее должен быть ребенок.

Делла подняла глаза и кивнула.

— Ну да, вообразила, да так, что он расти в ней начал и чуть было ее на тот свет не отправил. Она и сейчас еще не совсем здоровая.

— Но любви ведь у нее ни с кем не было?

Делла улыбнулась:

— С тобой.

— …я хочу сказать до болезни.

— Ни с кем у нее никогда до дела не доходило. Я знаю. Если ты об этом.

— Тогда как же это могло быть?

Делла сказала:

— А ты мисс Элис спроси. Ее отец Рейчел лечил.

— Я тебя спрашиваю.

Делла внимательно посмотрела ему в лицо, стараясь определить, насколько он серьезен.

— Божья кара, — сказала она.

Спросить «за что?» было немыслимо. Роб и сам знал немало ответов на этот вопрос.

— И мама так думала.

— Где она?

— В могилу сошла. Я ж тебе говорила. Пока Рейчел в помрачении была. Мама Рейчел еще лучше моего знала. Так что, когда Рейчел совсем плоха стала, никто, кроме мамы, не мог ее покушать уговорить. Она часто никого, кроме мамы, и близко-то к себе не подпускала. Отца своего ненавидела, смотрела на него, будто на дерьмо собачье. А чего только она мистеру Рейвену ни говорила; даже вспоминать страшно: «Ты, — говорит, — хочешь, чтоб я дите свое возлюбленное убила. Так знай, я тебя скорей убью». А ведь от него она никогда ничего, кроме добра, не видела. Но вот с мамой моей она ласковая была, да и со мной тоже, только поесть я ее заставить не могла. Она ребенка того голодом уморить старалась. Мама, бывало, часами сидит с ней и разговаривает, эдак ласково, ну и уговорит в конце концов три ложечки чего-нибудь проглотить, а что останется — унесет. Мама хоть бы раз ей сказала, что не верит, будто она ребенка ждет. Просто скажет ей иногда: «Пусть себе растет, Рейчел. И в свой час на свет явится. А мы его любить будем». И мало-помалу Рейчел на поправку пошла.

— В клинике? — спросил Роб. — У отца Элис?

— Прямо вот тут, — сказала Делла. — Моя мама ее разговором своим да лаской вылечила меньше чем за год. Так что она разумно разговаривать стала и на люди выходить. Вылечила, а сама померла, мама-то моя. Замертво свалилась там вон, на дорожке к источнику, я в окно увидела и бегом туда, да пока добежала, она уж и не узнала меня. Доктор потом говорил, что у нее мозги раскололись до основания, как перезревшая тыква. Говорил, оттого она и померла, просто затопило ее кровью. А Рейчел и поныне ее имени ни разу не помянула. Слишком горе для нее большое было, когда она еще и сама толком не оправилась. А Линчбургская больница — это уже совсем другое дело было. Просто отдохнула она там, подкормили ее, новых друзей завела — это после того как Люси, моя мама, жизнь свою положила, ее выхаживая. — Делла засунула обе руки под сбившееся покрывало, засунула поглубже, словно пряча что-то ценное от надвигавшейся опасности. Потом спросила: — И чего это ты с ней связался, Роб?