Земная оболочка - Рейнолдс Прайс

Но Грейси остановилась — четыре вскрика, знаменовавших утрату, а может, и приобретение (неведомый посторонним прибыток сил или понимания).

Грейнджер еще некоторое время не сдавался — голос Грейси отчетливо произнес: — Ну, скоро ты? — Потом затих и он. Оба молчали. Никаких звуков не издавали больше ни кровать, ни рассохшийся пол под ней, ни печь, пламя в которой должно было бы реветь — словно все израсходовали не только скромные запасы энергии и потребностей, но и жизнь в придачу, израсходовали все до последней капли, оставив пустую кровать, пустую комнату, пустой дом.

Роб подошел к двери, ведущей в комнату Деллы, — впервые за три месяца, да и сегодня у него в мыслях не было идти сюда. Он не стал прислушиваться, а просто постучал тихонько, в надежде, что ему отопрут. Шагов Деллы он не слышал и ее дыхания по ту сторону двери или звука поворачивающейся ручки. Тем не менее спустя минуту дверь медленно отворилась.

Единственная лампа была зажжена, она горела не настолько ярко, чтобы просвечивать сквозь штору, но давала достаточно света, чтобы Делла могла работать при ней (она пришивала воротничок к платью, которое наденет завтра на свадьбу) и вырисовать ее силуэт, когда она появилась в проеме двери. Роб сказал:

— Тебе надо б уже третий сон видеть.

Делла сказала:

— Мне надо б ангелом быть с крылышками и золотыми локонами.

— Вот только не вышло из тебя ангела.

— Что ж ты думаешь предпринять на этот счет?

— Помолюсь, — сказал Роб, к этому времени он уже мог улыбаться.

Делла продолжала стоять в дверях, и горячий воздух, вырвавшись из комнаты мимо нее, словно жарким дыханием обдал Роба.

— Впустишь? — спросил он.

Она медленно обдумала его вопрос. Потом отступила на шаг.

— Было время, ты дорогу знал.

— И до сих пор не забыл, — сказал он. Быстро переступил порог и закрыл за собой дверь, все одним движением, затем проверил, плотно ли задернута штора. Оказалось, что да — и сразу же почувствовал себя защищеннее, спокойней: корабль с задраенными иллюминаторами, плывущий в ночи, нежданный, невидимый.

Делла вернулась к кровати и уселась на прежнее место, в небольшую продавленную ямку; рядом на сосновом столике ровно горела лампа. Она протянула руку, чтобы прибавить огня.

Роб сказал:

— Пожалуйста, не надо.

Она долго вглядывалась в него.

— Все хоронишься?

Он кивнул с улыбкой и двинулся к ее единственному стулу.

— Не туда пришел, — сказала Делла, берясь за свое рукоделие.

Роб остановился, взялся за спинку стула.

— Это почему?

— Сам знаешь, — не поднимая глаз, она сделала три стежка, мелких и аккуратных.

— Нет, не знаю. Ты всегда со мной добрая была.

— Теперь уж кончено.

— С чего бы?

Делла посмотрела на него. Она с трудом различала его в полумраке, но память восполняла то, чего глазам не было дано видеть.

— Сам знаешь: вот тебе и весь сказ. — Еще с минуту она молчала, не отводя от него глаз, потом сказала: — Да и занята я.

— Чем?

— Как мне быть, думаю.

Роб коротко рассмеялся.

— Ну, и что ж ты надумала?

— Это мое дело, — сказала она.

Роб сел. Делла будто и не заметила.

— Умирать собралась? — спросил он (платье, которое она шила, было темно-зеленое и в темноте казалось почти черным).

— Ты меня не обижай, — сказала она.

— Я пошутил, — сказал Роб. — Устал и совсем одурел. Ты что, собираешься куда-нибудь?

— Так точно, сэр, — сказала Делла. — Завтра утром я собираюсь пойти в гостиную посмотреть, как вы с Рейчел будете венчаться. Потом побегу сюда, в эту щель, чтобы быстренько снять парадное платье. Затем пойду на кухню и буду весь день жарить у плиты свои черные груди, чтобы Грейнджер и Грейси могли обрядиться в фартуки и подавать угощение гостям.

Роб сказал:

— Тебе ведь за это платят. — Он заметил это мягко: деликатное напоминание об упущенном обстоятельстве (сам он собирался оставить ей завтра десять долларов, специально для этой цели отложенные, но не сказал ей теперь об этом — пусть будет сюрприз).

Делла кивнула:

— Ну, правильно. И я из каждых пяти пенсов четыре откладывала.

— Для меня? — спросил Роб. — Хочешь мне подарок сделать?

— Ты от меня свой последний подарок уже получил. — Лицо ее было неподвижно, будто вырезанное из дерева, но голос взволнованный — она хотела, чтобы ее правильно поняли.

— …И я пришел сюда, чтобы тебя поблагодарить, ты мне много помогла, в трудную минуту поддержала.

— Что ж, я твое спасибо с собой прихвачу, когда уйду.

— Не завтра, — сказал Роб. — Завтра ты веселись. Вот уеду я, тогда вспомни, что я благодарен.

Она до предела усилила огонь в лампе. Теперь Роб был виден отчетливо.

— А, плевала я на тебя, — сказала она.

Роб сказал:

— Не надо, Делла. Мне доброта знаешь как нужна.

— Доброты одной тебе мало будет.

— А что же еще?

— Ты на Рейчел женишься? Рейчел твоя жена, так ведь?

— Станет женой завтра утром.

— Ну, утро не за горами; так вот — получишь Рейчел, тогда горя хлебнешь вдосталь, это тебе не дороги строить.

— Ты уверена? — спросил Роб. Прежде в своих разговорах они никогда не касались Рейчел.

— С Рейчел всегда одно горе было.

— Давно ты ее знаешь?

— Подольше твоего. Но досталась-то она тебе.

— Как давно? — спросил Роб.

— Родились мы с ней в одно время, — Делла снова замолчала. Совершенно очевидно было, что она не хочет говорить о Рейчел — из деликатности, ненависти?

Роб сказал:

— Расскажи мне, пожалуйста, что ты знаешь. Мне это может пригодиться.

— О себе или о ней?

— О ней.

— Поздно. Ты уже связался.

— Свяжусь завтра, — сказал Роб.

— И уж не развяжешься.

Ограниченность воображения была виной тому, что Роб так и не понял причины Деллиной резкости. У него мелькнула догадка, что, долгие годы наблюдая Рейчел глазами прислуги, она вынесла ей окончательный приговор — презрение. Ему и в голову не приходило, что сам он — изменчивый, отравляющий ядом своего присутствия все вокруг — мог омрачить чье-то восприятие. Сейчас Делла представлялась великодушным другом, помогавшим ему в трудные минуты жизни, — например, в то утро, когда он стоял на краю обрывавшегося к реке берега и думал о смерти, или в те ночи, которые он разделял с ней. Он знал ее лучше, чем кого бы то ни было, за исключением разве своей матери. Ему казалось, что она снова может помочь ему, просто не может не помочь. И решил попытаться смягчить ее.

— Ты где-нибудь тут поблизости родилась?

— В этой самой комнате, — ответила Делла.

— Родители здесь жили?

— Мама моя здесь работала; отец ее бросил.

— А как она здесь очутилась?

— Мать ее работала тут — моя бабушка Джулия. А бабушкина мать семье мистера Рейвена принадлежала; мой прадедушка сюда уже после воли пришел — тут негров мало оставалось, вот он к ней и прибился; а потом смылся, как Джулия родилась. Как и мой папаша. Нечего мужчинам делать в этих краях. Разве только если они согласны в баб обратиться и людям прислуживать. Землю тут не обрабатывают. В общем, в этой кровати я и родилась. После Рейчел я на свет появилась, всего десять месяцев спустя, но она по этой причине попробовала мной помыкать. Требовала, чтобы я одевала ее, и косы ей заплетала, и катала по двору в старой тачке. Но я больно-то с Рейчел не цацкалась. Я сама по себе играла, если только маме не надо было помогать, да еще когда в пансион приезжали белые постояльцы с маленькими детьми, мистер Рейвен мне пятачок в неделю платил, чтоб я за ними присматривала. А потом Рейчел вдруг меня взлюбила. Я какая была, такая и осталась, да она подросла и уже не такая противная стала, а может, поняла, что от меня добиться чего-то только добром можно. И вот лет пять, а то и все шесть мы с ней душа в душу жили, как сестры родные. Я у нее в комнате спала, когда моя мама разрешала, — у нее вторая кроватка детская в комнате стояла, — и мы друг дружку обучали тому, кто что знал. — На этом Делла остановилась, вдела новую нитку — быстро, как при дневном свете — и снова принялась шить.

Роб спросил:

— Что же она знала?

— Да школьное всякое. Читать умела. Она в ту пору чудная была, потешная. Людей умела передразнивать, так что со смеху животики надорвать было можно, а иной раз и страшно до смерти делалось. Иногда она в другого человека превращалась, в какую-нибудь девочку, которая здесь лето прожила, или в мальчика, который помер, и могла такой оставаться хоть час, хоть всю ночь. Я у нее в комнате спала, и не ночь и не две бывало, что я лежу и не знаю, кем же она при свете дня окажется. Тогда-то это интересно было.