Огнедева - Елизавета Дворецкая

На следующее утро словенская старейшина собралась к избам Вышеславовой связки. Ни в одном из помещений все не могли уместиться, поэтому многоголосый говор гудел под открытым небом. Отсюда хорошо были видны Перынь и восемь священных огней на ее валах, напоминавшие о том важном событии, что свершилось в эти дни. Сюда явились отцы семейств, некоторые привели с собой женатых сыновей. Вон Городиша, муж Добролюты, всех четверых своих дубов привел, с неудовольствием отметил Вышеслав при виде этих пятерых, которые и правда возвышались в толпе, будто небольшая дубовая роща. Род Томиловичей, из которых происходил Городиша, издавна не ладил с родом Потемовичей, и Добролюту когда-то отдали туда замуж, надеясь на примирение. Но ничего не вышло: новоявленные родичи по-прежнему все говорили поперек, да и сама Добролюта не переставала спорить с родным братом!

Всех волновало, что теперь будет с Девой Ильмерой. Не успели словеничи порадоваться ее обретению, как прошел слух, что брат намерен как можно скорее увезти ее назад к родителям! Лишиться Огнедевы, которую ждали так долго, было само по себе обидно и тревожно, и тем более обидно отпустить ее в Ладогу, с которой Словенск соперничал с самого изгнания руси, боролся за первое место среди словенских поселений и жаждал обратить себе на пользу все выгоды ее местоположения.

— Как быть-то, Вышеславе? — кричали со всех сторон. — Неужели отдадим ладожанам нашу Огнедеву?

— Не отдадим!

— Не для того она нам богами светлыми дадена, чтоб взять и отдать!

— Вот так не отдать! — передразнил Городиша. — А не за так ты, Медыня, стало быть, отдашь? Почем возьмешь — за две коровы? Или за четыре? Ведь не простая девка как-никак!

— А пусть-ка сама Ладога нам выкуп за нее дает! — нашелся Медыня, один из самых ловких словенских торговцев, чаще всех пускавшийся в опасное путешествие с товаром через Ильмерь и дальше вверх по Ловати. — Так по правде будет!

— Да опомнись! Благословением богов торговать хочешь! — напустились на него соседи. — Ни так не отдадим, ни за выкуп не отдадим! Боги ее к нам привели, она теперь наша!

— Да вы подумайте головами своими! — возражал Городиша. — У тебя, Войнята, на плечах-то что — голова или горшок, криво слепленный? Девка у отца-матери в Ладоге жила. Плесковский Судиславич ее украл. Бывает, случается. Да теперь брат родной их догнал. Девка краденая? Краденая. И коли мы родному брату ее забрать не позволим, выйдет, будто мы краденое нашли и не отдаем! А за такое что по правде полагается? Вышеня, ты все законы и поконы знаешь, объясни-ка, а то тут народ сомневается! Что, Молвята, двенадцать гривен за увод девки платить будем всей волостью или как?

— Да разве мы увели? — возмутился Молвята. — Судиславич увел, пусть Судислав плесковский и платит!

— Коли не мы увели, а у себя держим, то отдать надлежит! Какое же уважение к покону у племени словенского будет, если мы, старейшина ильмерская, хуже татей будем? Только попробуй этих дурней поддержать, Вышеня! — пригрозил Городиша. — Враз и Красеня, и Остряха такой вой поднимут — чурам на небе жарко станет!

При упоминании старейшин Ярилиной горы и Родолуга Вышеслав помрачнел еще больше. Конечно, эти двое будут счастливы обвинить его в неуважении к законам и, пожалуй, в воровстве! По всему выходило, что девушку нужно вернуть ее роду. Но как быть, если она — Дева Ильмера? Такого странного случая даже дед Еливец, самый древний обитатель Словенска, не мог припомнить. Правда, он уже совсем ничего не помнил, не знал по именам собственных правнуков и не различал, кто из них мальчик, а кто девочка, понятия не имел, что случилось вчера или на днях, зато во всех подробностях, шамкая беззубым ртом, мог описать горшок, который разбил однажды в шестилетнем возрасте. «Как живой его вижу!» — восхищался он причудами стариковской памяти. Но и в то время, когда старинушке Еливцу было шесть лет, ничего подобного на берегах Ильмеря не происходило, и мудрость предков не помогала. Надо было самим искать какой-то выход.

— Соберем мы, мужи словенские, посольство в Ладогу! — решил наконец Вышеслав. — Поедем с вами да сами с родичами Огнедевы потолкуем. Может, выкуп им предложим. — При этих словах Медяня досадливо скривился. — Может, обменяем на кого…

— Это на кого же? — подбоченясь, недоверчиво спросил Городиша.

— А у нас, что ли, девок мало?

— У тебя-то и верно, немало. Пока всех с рук сбудешь, все ноги стопчешь.

Четверо его сыновей при этих словах дружно грохнули хохотом, и многие засмеялись вместе с ними.

— Особенно когда с лица они… ничего себе! — добавил болван Воротило.

Согласившись с предложением Вышеслава, народ разошелся по своим избам. При Вышеславе остались только брат Доброкрай — второй, Родослав, еще не вернулся из Ладоги, куда уехал провожать полянина Белотура, — и старшие сыновья троих братьев.

— Есть тут замысел один, — негромко начал Вышеслав, убедившись, что за столом в полутемной избе сидят только самые близкие, доверенные люди (даже женщин разослали по разным делам). — Как нам и Деву Ильмеру у себя оставить, и в иных делах не прогадать…

Чего хочет в этом сложном деле он сам, Вышеслав давно уже понял. И отъезд Домагостевой дочери в Киев, и ее брак с Вольгой для него были одинаково невыгодны, поскольку в любом из этих случаев Ладога приобретала могучего и полезного союзника. То, что девушка вдруг оказалась Девой Ильмерой, было прекрасным случаем оставить ее у себя и тем самым получить заложницу от ладожской старейшины. Возможно, придется отдать взамен одну из своих — это не слишком приятно, но не страшно. Однако можно ведь сделать и еще лучше: не давая заложницы Ладоге, отослать одну из своих девушек в Киев. И в голове Вышеслава созрел хитроумный замысел, который позволял лишить соперников всех преимуществ и захватить их самому. Обстоятельства складывались в его пользу: к союзу с Плесковом Ладога и сама не стремилась, чем облегчала Вышеславу задачу. В душе он надеялся, что при встрече Велем и Вольга схватятся между собой и поединок их кончится смертью одного из них. Надежды не оправдались — богини-матери Ильмеря не позволили свершиться злому делу возле священного места. Но Вышеслав не отчаивался — по крайней мере, ничего еще не было решено.

— Вольга Судиславич — парень упрямый, — говорил он с намеком, переводя взгляд с одного ближайшего родича на другого. — Он просто так не отступится. Ему бы только на ноги подняться. Ну, пока сама Дева Ильмера не оправится, время у него есть. А как на ноги встанет, то снова за нею кинется. Надо ему чуть-чуть помочь. Родичи же мы. — Он оглянулся в сторону печи и женской половины, имея в виду Любозвану, через которую Потемовичи породнились с князем Судиславом. — А если что, то и вступимся… Вот ты, сыне, — он посмотрел на старшего сына, — вступишься, если шуря твоего того…