Роман о себе - Борис Казанов

В Домах творчества у Бори не было недостачи с натурой: одна художница одевается, другая раздевается, он еле успевал натягивать на подрамники холсты. Тут ничего удивительного: он работал, как вол. Один только раз я видел его отдыхающим. Шел с Натальей, вдруг видим Заборова: сидит в парке на скамейке, как и я любил так. Всегда крайне занят, а тут - на тебе! - сидит, скучает, дурака валяет. Наталья все порывалась сказать: «Доброе утро!» - я еле ее отговорил, стал уводить: пусть отдохнет великий труженик, скажешь «Доброе утро” в другой раз!… Однако Наталья, по-видимому, не забывавшая Борин поцелуй на нашей свадьбе, когда он под крики «Горько», меня опередив, припал к ней, как к своей, - Наталья произнесла, отчего-то на Борю прогневавшись, сидевшего скромно на скамейке: «Какой подлец!» - а чтоб ей такое слово выговорить, ох, как ей надо рассвирепеть!… Это был единственный человек из моих знакомых, от которого отлетала национальность; он не носил это, как мету, вообще не имел никаких мет, так как с рождения был помечен как художник. Но когда я на него смотрел, я помнил, что он еврей, и тотчас вспоминал, что и я такой же, - мне было приятно себя с ним в этом смысле объединять. Боря Заборов, в отличие от Иры, оставался в стороне от едких кривляний «русскоязычных” насчет «Бори-боксера, друга Шкляры». Когда я заходил к Заборовым с Аней, то я хотел застать именно Борю Заборова, и я его не застал. Но еще раньше, за месяц или два, мы неожиданно увиделись в коридоре издательства «Мастацкая литаратура», - сам не знаю, что я там потерял. Я слышал, что Боря оформил «Гамлета» в белорусском переводе, был сам доволен графическими миниатюрами. По Минску гулял слух, что Заборов заказал для себя лично в типографии два экземпляра с обложкой из замши, на которую угробил Иркины сапоги. Вообще-то случай по тем временам небывалый, что такое он сумел вытрясти из них! А то, что ему, отщепенцу, давали заказы, уже изгнанному из творческого союза?… Да, он умел устраивать свои дела! В коридоре издательства он появился и шел навстречу, расстегнутый, как всегда, пальто с поднятым воротником, руки в карманах и так далее. Мы не виделись лет пять, я заметил его первым и думал пройти, помахав рукой, как любому из знакомых. Махнул - и прошел мимо, а знакомый, привыкнув к таким молниеносным проходам, и не подумает, что столько-то там не виделись лет. Боря, вдруг обнаружив, что это я, стал, как вкопанный, раскрыл объятья, расцеловал, умиленный, и оторвался, - и все сказано, нечего больше сказать.

Я задержал Борю, обнявшего меня на кухне, отчетом о тех, кто побывал в его с Ирой отсутствие у них на квартире. Такой отчет я обязан был сделать: Боря давал мне на хранение ключ. Меня навестили у Веры Ивановны в поисках ключа для тайных свиданий философы, психологи, виднейшие теоретики научного коммунизма. Жены теоретиков стоили того, чтоб им изменять: старые, ревнивые, они подмазывали к морщинам горделивые выражения своих мужей. Еще больше раздражали меня их мужья, устраивавшие интеллектуальные посиделки у Заборовых. Вальяжно развалившись в креслах, философствуя, они, как сговариваясь, замолкали, если я встревал. Вот я и отыгрался за их спесь! Особенно расписывал я самого безобидного среди них: теоретика в области подросткового секса. Этот низенький толстый еврей в очках с сильными диоптриями добывал, как оказалось, практические сведения со вторых рук. Его девица, далеко не подросток, с виду хоккейный бомбардир, деловито прохаживалась по переулку, преследуемая собачонкой Люды, сластолюбивым Пиратиком, пока половой стратег договаривался со мной насчет ключа. От девицы, должно быть, исходил такой мускусный запах, что травмировал собачье чутье. Увидев, как Пиратик врезался носом в кирпичную стену, я, жалея собачку, тотчас выдал ключ теоретику секса. Все это я рассказывал Боре, и вдохновение мое возросло, когда отлучавшаяся Ира тоже подошла послушать. Боря без улыбки воспринял мои измывательства над людьми, которые наверняка для чего-то ему нужны. Отреагировал же только на Пиратика, подивившись сластолюбию крошечной собачонки.

- Неужели Пиратик такая скотина? Я считал его порядочной собачонкой.

- Ты только слушай, что тебе наговорит Боря Казанов, - отмахнулась уязвленная Ира. - Мы с Людой выбирали Пиратика через Общество собаководов. У него прекрасная родословная. Ничего такого за ним не водится и в помине.

Не надо было возражать, я же поклялся, что все так, как я сказал. Боря уже не внимал мне, успокоенный Ирой. Ключ я ему давно передал через Люду, а сейчас он опять вернул ключ мне, сказав:

- Мы собираемся отлучиться из Минска на короткое время. Шкляра здесь, отдашь, если попросит.

- Шкляра один?

Боря пожал плечами, искоса глянув на Иру. В последнее время Шкляра посягнул на одну из Иркиных подруг. Я же имел в виду девиц, которых Шкляра возил из Могилева. Должно быть, Ира знала, что Шкляра вторгся на заповедную территорию Бори. Ей бы порадоваться этому, а она - нет. К Шкляре она относилась не так, как ко мне. Да и Боря поддавался той эйфории, которую вызывал Шкляра. Только когда Шкляра сделал явный ход в сторону Иры, посвятив ей одно из стихотворений, их отношения дали трещину. Я не сразу увидел в стихах Шкляры трезвый, обдуманный маневр на разрыв отношений с Борей. Посчитал это выпадом поэтического маньяка, решившего, что делает своим посвящением любезность Ире. Задетый за живое этим ухаживанием, Боря, уже из Парижа, зная, чем досадить Шкляре, просил передать ему в письме, что ездил рыбачить на Аляску. Вот про рыбалку, только на Соже, и зашла вдруг речь. Ира, раздосадованная на меня из-за Пиратика, а еще из-за того, что Шкляра уединится в их отсутствие с ее подругой, подкинула мне шпильку:

- Шкляра сказал, что ты леску зубами не умеешь перекусывать.

- Как он объяснил?

- Не умеешь! Зубы бережешь.

- Правильно объяснил. В писательской поликлинике его обслуживает личный дантист. А мы в море больной зуб вышибаем зубилом.

- Стань членом Союза писателей и будешь иметь личного дантиста.

- Я стану, Ира, не переживай.

Боря рассудил в мою пользу:

- Если Шкляра кремнем добывает огонь, то все, что ли, должны выкинуть спички? Я б тоже не перекусывал. Взял бы нож и обрезал леску.

- Что он еще сказал про меня?

- Боря, избавь… - Проговорила Ира с досадой. - Выясняй сам отношения со Шклярой и не взваливай на меня.

- Но ты же передаешь! Сама начала…

Глава 33. Боря Заборов и Боря Казанов

Позвонила соседка, Ира пошла открывать.

Боря вернулся к себе в комнату. Дома он занимался оформлением книг, картины писал в мастерской отца, пока не получил собственную мастерскую. Я походил вдоль книжных полок, раздумывая, что выбрать для чтения. Остановился на недавно вышедших «Письмах Ван-Гога». Роскошное издание! Видел экземпляр в продаже, не было денег приобрести. «Письма Ван-Гога», хоть и держал в руках, кольнули сердце потерей. Бывая у знакомых, я редко обращал внимание, как они живут. Возвращался из благополучия чужих квартир в свою конуру без особых терзаний. Только домашние библиотеки вызывали во мне острую зависть. Я начинал с полного нуля. Или я мог сравнить себя с Борей? Меня несколько задело его посещение нас с Натальей, когда он приезжал к тетке на Сельхозпоселок. Тогда Боря зашел, чтоб передать ключ. Его приход страшно смутил Наталью. Боря тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Сидел, рассматривал жалкую косметику Натальи, обещал ей что-то достать. Нетрудно представить, как действует на такого человека лицезрение нищеты, в которой мы с Натальей сидели по уши. Но разве он, художник, не мог оценить того, к чему я стремлюсь? Или так уж приятно было Хемингуэю писать в кафе, приходить в свою нетопленую квартиру на улице Кардинала Лемуана, а у него тоже были жена и сын: «Работа лучшее средство от всех бед», - разве это было неясно Боре Заборову? Собственно, ключ он передал, чтоб мы пожили месяц в нормальных условиях. Приехали, осмотрелись: все знакомое, здесь была наша свадьба. У Натальи сразу началась ностальгия - по своим гардинам, чашкам, чайникам. Эта квартира лишь растравила в ней тоску по собственному углу. Посидели полчаса, пока набегался Олежка, - и уехали.