Записки. Том I. Северо-Западный фронт и Кавказ (1914 – 1916) - Федор Палицын

Как же назвать все то, что происходит с конца июля по настоящие дни. С точки зрения оперативной, все происходит в исполнении, при правильном и хорошем замысле, на фу-фу. Брошены части, хорошо брошены, а делают, что хотят, что кажется.

Та к не ведется операция человеком понимающим и сознательно относящимся к интересам государства.

Положение наше слишком серьезное, чтобы можно было рисковать, отдавая исход операции счастью.

Все от начала августа указывало, что ни положение, ни цели, ни исполнения тщательно обдуманы не были.

Мы бросали войска самонадеянно – подойдут и разобьют.

А дальше? А если не разобьют? Наконец, кого будут бить и ради чего? Как обеспечено было достижение успеха? По действиям войск не видно, чтобы ими управляла чья-нибудь воля. Уступают, идут вперед, наступают, идут назад. А из Эрзерума идут телеграммы. Почему Юденич, сидя там и обремененный заботами, может знать, что именно то, что он желает, и должно делаться? Я называю это самонадеянностью.

И к 29-го августа мы, окровенив части, ничего не достигли, кроме укрепления турок. Теперь мы еще слабее, укрепив наших врагов. Способны ли последние на удар и операцию? Если не сейчас, то отдохнув – да.

Способны ли мы на то же? Не знаю. Потеряв свыше 50 % и получив взамен пополнения – не думаю. Но Юденич готовится к 4 удару, подтягивая 14-й Туркестанский полк.

Если бы он был на месте и это сделал, то поклонился бы ему в ноги, но он решается на это, сидя в Эрзеруме, ничего не видя и зная не больше, чем мы в Тифлисе.

На западе турки молчат. IV корпус не подтянулся. Может быть, удержимся на наших позициях, а не удержимся, у Юденича заговорит нечто другое. Та к всегда бывает, когда самонадеянность уступает другому чувству.

1-го сентября

Почти 8½ месяца я здесь, и какой, спрашивается, от меня толк. Перечислю на память, что сделал в области фактов и в области советов. Разговоров было много, но я постараюсь объективно перечислить то, что, вероятно, повлияло на ход событий, на обеспечение войск и операции.

27-го декабря Юденич прислал решительную телеграмму – атаковать, или отказаться. Великий князь колебался. И он был прав. Объектом было – постараться нанести ущерб турецкой армии и вернуться на старые места.

Я настаивал на исполнении предложения Юденича; Болховитинов присутствовал, был того же мнения, но выражался мягко. Во время операции я поддержал великого князя не разрешать штурма Эрзерума передовыми частями. Основания были вескими (7, 8 января). В дальнейшем мои соображения поглощались ходом событий. Та к всегда бывает. К 10 числам января заколодилась железная дорога. Пришлось разобраться и установить начала, которые улучшили внося работу. К сожалению, этот важный вопрос был великим князем отдан Янушкевичу и он своею манерою работать путал, как путает теперь.

В Эрзерумский период дело делал Пржевальский.

Когда он был взят, мои настояния были к продвижению вперед (заседание 8-го февраля), Юденич тянул назад.

Вышло ни то ни се. С этого времени неустройство, вернее отсутствие тыла армии стало мне вырисовываться все ярче. Болховитинов горячо защищал это безобразие. По каким мотивам, не знаю; он мог скрывать существо.

Великий князь сознавал, что не ладно, но мне не верил. В феврале послали в Ставку. Атмосфера отношений была ненормальная, силы наши были слабые, средства тоже. Мне удалось многое, но главное склонить наших союзников к совместным действиям в Малой Азии, с целью вырвать Турцию из союза, вследствие несогласия Англии не удалось. По и Лагиш присоединились к моим доводам и мыслям Алексеева. Ничего из этого не вышло, но дала две пластунские бригады (решено было до моего приезда в Ставку) и снабдили материальной частью, и разрушено было сложившееся в штабе армии мнение, что Ставка все отказывает и относится к нам недружелюбно. Сам Алексеев находил, что наше тыловое устройство безобразно.

В марте решительно стал настаивать на устройстве тыла армии по закону. Завязалась даже переписка в виде докладов. Противодействие полное. В апреле уехал, вернулся в мае (10-го).

Снова та же история. 14-го меня послали к Юденичу, чтобы разобраться и убедить его. Юденич со всем был согласен, но хаос нашли там ужасный. Дороги исчезли, транспорты в расстройстве. К 20-му приехал Карнаухов. Очевидно было, что так продолжаться не может. Пришлось упорядочить работу и главное организовать работы дороги и узкоколейной железной дороги. 18-го отличился Янушкевич в сенном вопросе, поступив как мальчик.

Вернулся 24-V и составил приказ, ряд распоряжений от великого князя. Приказ об устройстве прогулял еще 3 недели и наконец в июне вышел.

Положение наше к июню начало ухудшаться. В начале июня великий князь потребовал наступления, Юденич отказал. Послали меня 7-го июня, я с Юденичем подробно переговорил. Со всем согласился, но необеспеченность войск задерживала исполнение. 9-го стал проверять положение запасов. Оказалось наличное Сарыкамыша – Эрзерум summa sumarum на 4 дня. Протелеграфировал в Тифлис – стали возить. 19-го поехал на базисные магазины Тифлиса. Оказались пустыми.

Но обстоятельства оперативные шли своим чередом. И что не желал Юденич, пришлось сделать под давлением турок. Вышла Эрзинджанская операция. Турки были оттеснены, частью разбиты. Заболел с 15-го VI я 6-го VII уехал на поправку и вернулся 14-VIII.

Всей неразберихой в тылу, я считаю, великий князь обязан Янушкевичу, несмотря на его старания, а может быть, с его старания. Он занял странное положение безответственного распорядителя в административной и военной работе главе тыла. В данную минуту не знаю, что он делает, но, что приходится слышать от Болховитинова, происходит канцелярская неразбериха.

Главный двигатель – это бесконечные заседания и записки, там где должна работать знающая и сознательная воля. К сожалению, великий князь распылил свою власть и приказчики стараются, но стараются неумело и по канцелярски.

А на фронте грозная обстановка и такая же канцелярщина в операциях. Опасаюсь, что будет очень нехорошо.

2-го сентября

28-го утром, а может быть, 27-го вечером Юденич приказывает 4-й и 5-й Кавказским стрелковым дивизиям закрепиться на занятых ими после неуспешных атак позициях и дальнейшие наступления предпринимать по его приказанию.

29-го, может быть, вечером 28-го правофланговая часть 4-ой Кавказской дивизии захватывают пирамидную гору, к югу от Пирджан, т. е. много южнее всего расположения. В этом расположении части пребывают с 28-го, т. е. 6 дней, устраиваются, пополняются. Не думаю, чтобы в течение 6-ти дней части эти оставались в непосредственном прикосновении, т. е. на 600–800 шагов от турок. Вероятно, они отошли на левый берег реки Аслаш-Сувик, очистили пирамидную гору, устраиваются и пополняются. Но штаб умалчивает об этом. Вообще он все от кого-то скрывает. Та к было в июне, когда в Сарыкамыше мне с трудом удалось выяснить наше расположение и турок, и Абга-Дага. Де Роберти{190}, по-видимому, хотелось, чтобы я думал, что Абга-Дага и Кюркитли в наших руках, когда они заняты были турками.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});