Башня Зеленого Ангела - Тэд Уильямс

— О Мирча, дождем одетая! Это то, чего я боялась. Я едва не уничтожила свой народ в своем безумии! Я не умерла.

— Я не понимаю. — Саймон наклонился поближе, греясь в тепле ее сияния. Оно делало странную призрачную долину немного менее пустой. — Ты не умерла?

Женщина-призрак начала рассказывать о своей жизни. Саймон с изумлением, осенившим его, понял, что действительно знал ее, хотя они никогда не встречались. Она была дочерью Лута, сестрой Гвитина, эрнистирийца, которого Саймон видел в Наглимунде на совете у Джошуа.

История, которую она рассказала, и воспоминания о снах, путанице и несчастьях, которые они с Саймоном собрали из кусочков и догадок, были действительно ужасны. Саймон, который провел столько времени на колесе, сгорая от жалости к себе, почувствовал, что почти болен от одного перечисления потерь Мегвин — отец, брат, дом и страна были отняты у нее, — и такого даже он, при всех своих несчастьях, не мог бы вынести! Неудивительно, что она потеряла разум и вообразила себя мертвой. Ему было невыносимо больно за нее.

Когда Мегвин закончила, призрачная долина снова погрузилась в полную тишину.

— Но почему ты здесь? — спросил наконец Саймон.

— Я не знаю. Меня никто не приводил сюда, как тебя. Но после того как я коснулась сознания того существа, в котором, как я думала, был Скадах — в Наглимунде, если только это было там, — я все время была нигде. Потом я проснулась в этом месте — в этой стране — зная, что жду. — Она помолчала. — Может быть, это тебя я должна была дождаться?

— Но почему?

— Не знаю. Но похоже, что мы ведем один и тот же бой — или, скорее, вели его, поскольку я не знаю, каким образом кто-то из нас может покинуть это место.

Саймон подождал и подумал.

— А это существо… существо в Наглимунде… какое оно было? Что… что ты почувствовала, когда коснулась его мыслей?

Мегвин пыталась подобрать слова:

— Оно… оно жглось. Быть так близко к нему — это было как сунуть лицо в дверь печки для обжига глины. Я боялась, что это сожжет мою душу. Я не понимала слов, как понимаю твои, но там были… идеи. Ненависть, как я тебе говорила, — ненависть к жизни и стремление к смерти, к освобождению… которое было почти таким же сильным, как желание отмщения. — Она издала печальный звук. На мгновение ее свет потускнел. — Вот тогда меня впервые встревожили мои собственные мысли, потому что я тоже ощутила стремление к смерти, — но если я уже была мертва, зачем же мне было нужно освобождение от жизни? — Она засмеялась, существо Саймона пронзила сладкая горечь этого смеха. — Мирча, защити меня! Выслушай нас! Даже после всего, что произошло за гранью моего понимания, дорогой незнакомец. То, что ты и я оказались в этом месте, этом мойхвнег, — тут она употребила эрнистирийское слово, которого Саймон не понял, — рассуждая о наших жизнях, хотя мы даже не знаем, живы ли еще.

— Мы вышли из мира, — сказал ей Саймон, и внезапно все вокруг показалось ему другим. Он почувствовал, как неизъяснимое спокойствие охватывает его. — Возможно, мы получили подарок. Нам разрешили на некоторое время покинуть мир — и отдохнуть.

И действительно, теперь он чувствовал себя гораздо больше самим собой, чем все время с того момента, когда провалился под землю в могиле Джона. Встреча с Мегвин много сделала для того, чтобы он снова ощутил себя живым существом.

— Отдохнуть? Может быть, для тебя это и так, Саймон, и, если это правда, я счастлива за тебя, но я сама могу только смотреть на глупость, которую сделала из своей жизни, и скорбеть.

— Неужели ты больше ничему не научилась у… у горящего существа? — Ему хотелось отвлечь ее. Он боялся, что, если скорбь о содеянном полностью овладеет Мегвин, она снова начнет рассеиваться.

Мегвин слегка замерцала. Ветер, которого Саймон не мог почувствовать, слегка растрепал ее призрачные волосы.

— Там были мысли, для которых у меня нет слов. Картины, которые я не могу объяснить, очень четкие, очень яркие, словно порожденные самым сердцем пламени, давшим жизнь этому духу.

— Какие картины?

Если горящее существо, которое описывала Мегвин, было именно тем, о ком думал Саймон, все, что могло дать какой-нибудь ключ к его планам или планам его неумершего господина, могло бы предотвратить нашествие тьмы.

Если только я смогу вернуться, напомнил он себе. Если только мне удастся выбраться из этого места. Он отогнал эту беспокойную мысль. Бинабик учил его делать только то, что он действительно может сделать в настоящий момент. «Ты не можешь поймать трех рыб двумя руками», часто говорил он.

Мегвин помедлила, и сияние усилилось.

— Я попробую показать тебе.

Перед ними, в долине стекла и теней, что-то шевельнулось. Это был другой свет, но если тот, который держала у труди Мегвин, был мягким и теплым, то этот горел со свирепой настойчивостью; пока Саймон следил за ним, еще четыре светящиеся точки возникли вокруг него. Мгновением позже центральный свет перерос в бушующее пламя, стремящееся вверх, но по мере того, как пламя возрастало, оно меняло цвет, пока наконец не стало белым, как лед. Колышущиеся щупальца огня застыли, распростершись в стороны. Саймон в потрясении смотрел на то, во что они превратились. В центре огненного квадрата стояло высокое белое дерево, прекрасное и чуждое. Это было именно то, что преследовало его так долго. Белое дерево. Пылающая башня.

— Это Башня Зеленого ангела, — пробормотал он.

— Это место, куда устремлены все помыслы духа в Наглимунде. — Голос Мегвин внезапно стал уставшим, как будто то, что она сделала, отняло почти все ее силы. — Эта идея горит у него внутри точно так же, как это пламя горит вокруг дерева.

Видение заколебалось и исчезло, оставив только призрачную долину.

Башня Зеленого ангела, думал Саймон. Что-то должно произойти там.

— Еще одна вещь. — Голос Мегвин стал заметно слабеть. — Каким-то образом она думала о Наглимунде, как о… Четвертом Доме. Это что-нибудь значит для тебя?

Саймон смутно вспомнил, что слышал нечто похожее от огненных танцоров на вершине горы в Хасу Вейле, но сейчас это почти ничего не говорило ему. Он был поглощен мыслями о Башне Зеленого ангела. Башня и ее зеркальное отражение — Белое дерево — преследовали его в снах почти год. Это был последний оплот ситхи в Хейхолте, место, где Инелуки произнес ужасные слова, убившие тысячи смертных солдат и отгородившие его навеки от живого мира Светлого Арда. Если Король Бурь желал полного отмщения, может быть придав смертельную силу своему смертному союзнику Элиасу, лучшего места, чем башня, ему бы не удалось найти.

Саймон почувствовал, как бессильная ярость охватила его. Знать это, по крайней мере видеть очертания последнего плана врага, но быть бессильным что-либо изменить — это приводило его в бешенство. Больше чем когда-либо он нуждался в возможности что-нибудь делать и был обречен блуждать бездомным духом в пустоте, вдали от собственного опустевшего тела, бесполезно висящего на колесе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});