Рерих - Максим Дубаев

В 1934 году, оказавшись в Харбине, Николай Рерих столкнулся с безграничным почитанием, а спустя полгода с такой же неудержной злобой и неприятием. И если первая была порождена его искусством и книгами, то вторая — политической конъюнктурой, главную роль в которой играли интересы оккупировавшей территорию Китая Японии. Только во время маньчжурской экспедиции Н. К. Рерих понял, какую роковую ошибку совершил, высказав в прессе восторженное отношение к японцам. В сложившейся политической ситуации это шло вразрез с генеральной линией дипломатического корпуса США.

В 1935 году американские газеты опубликовали несколько статей, в которых связывали работу ботанической экспедиции с работой некоего пропагандистского центра, организованного Николаем Константиновичем Рерихом. Экспедиция постепенно превращалась из ботанической в политическую. Поводом для такой газетной атаки послужили санкционированные японскими властями еще в конце 1934 года публикации в харбинских изданиях. Японцы хотели, чтобы русские эмигранты считали Н. К. Рериха советским или американским агентом, желающим разрушить все устои, чудом сохранившиеся в среде русской эмиграции.

Николай Константинович опять вынужден был оправдываться в письме к Генри Уоллесу:

«В опубликованной в „Вашингтон Стар“ статье упоминается господин А. П. Фридлэндер из Пекина, представленный в качестве моего уполномоченного в этом городе. Это совершенно не соответствует действительности. Господин Фридлэндер — служащий Тихоокеанской грузовой корпорации, которая предоставляет нам транспортные услуги (эта пекинская фирма была представителем экспедиций Эндрюса и доктора Гедина).

Нелепо утверждать и о каких-либо подозрениях в адрес экспедиции среди монгольских властей. Многим из них известна моя нынешняя репутация и моя репутация в бытность мою в России, и они даже намекали, что кто-то из последних иностранных путешественников по Внутренней Монголии и прилегающим регионам пытался вызвать недоверие к экспедиции. Вы заметите также, что факты о моей деятельности в Соединенных Штатах грубо искажены в этих статьях. Очень схожая статья, очевидно исходящая из того же источника, появилась в британском тяньцзинском ежедневнике „Пекин-Тяньцзин Таймс“ от 24-го июня (копия статьи будет направлена Вам сразу же, как только мы ее получим). Редактор газеты признался, что источник его информации исходил из Калгана. Господин Пауэл, автор статьи в „Чайнес Трибюн“, посещал Калган в июне, прибыв из Маньчжурии. Некоторые газетные заявления были упомянуты нами в Пекине еще до нашего отъезда во Внутреннюю Монголию, и несколько наших американских друзей предупредили нас о том, что кто-то в иностранной колонии в Пекине и Тяньцзине очень активен в распространении ложных слухов. Наши изыскания на месте показывают, что существует некий иностранный источник, вовлеченный в это дело, но это, разумеется, не оправдывает недозволительных действий господина Пауэла. Мы будем держать Вас в курсе всех событий, хотелось бы лишь добавить, что до сих пор экспедиция не имела никаких конфликтов ни с японскими, ни с монгольскими, ни с китайскими, ни с советскими властями. Поистине, кажется странным, что несколько лет назад те же газеты обвиняли меня в просоветских симпатиях, а сейчас, похоже, обвиняют в связях с русской Белой Эмиграцией».

Через много лет журналист Пауэл, а за ним и Пеглер вновь стали публиковать компрометирующие Н. К. Рериха материалы. Это было связано с начавшейся президентской предвыборной кампанией Генри Уоллеса, которая и привела к полному провалу его политической карьеры. Сам Николай Константинович крах Уоллеса связывал с предательством Луиса Хорша, который присвоил себе практически всю собственность Рерихов в Нью-Йорке. В этой истории Генри Уоллес играл неблаговидную роль, поддержав необоснованные претензии финансиста рериховских учреждений на имущество Николая Константиновича в США.

Американские участники экспедиции, приехав в Харбин, где их несколько месяцев ожидали Николай Константинович и Юрий, заявили, что Н. К. Рерих руководителем экспедиции не является, а документы, выданные департаментом земледелия, подложны. От такой наглости Н. К. Рерих даже не знал, как защититься, так как ботаников поддержал американский консул в Харбине. Николай Константинович, сам того не желая, нажил в его лице врага, еще раньше послав в государственный департамент США письмо, в котором рассказал о нескольких неблаговидных поступках консула.

В конце концов, Николай Константинович все же добился отправки ботаников обратно в Соединенные Штаты. Но японцы, боявшиеся до этого связываться с Н. К. Рерихом, видя за ним могущественную сверхдержаву — США, теперь почувствовав некоторую слабость его позиций, тут же нанесли Николаю Константиновичу очередной удар. В эмигрантских газетах Н. К. Рериха называли не иначе, как агентом Москвы или США. Кроме того, японцы ограничили маршрут экспедиции, не позволив ей пройти по территории, примыкающей к границе Монголии. Конечно, при этом они заботились о своих геополитических и военных интересах и вряд ли даже какой-либо другой экспедиции позволили бы двигаться тем же маршрутом. Оказавшись в довольно трудном положении, в конце 1934 года Николай Рерих вынужден был перебраться из оккупированной японцами Маньчжурии в пока еще свободный Китай.

В июне 1935 года Николай Константинович писал:

«Вчера читаем в „Норд Чайна Стар“ знаменательную статью под заглавием „Песчаные бури приканчивают эру пионеров в Соединенных Штатах“. В статье приводятся слова заведующего оросительным отделом департамента внутренних дел. Он указывает на умножающиеся песчаные бури и засухи, препятствующие делу земледелия. При этом замечается, что если в ближайшем же будущем не будут приняты меры для закрепления почвы растительностью, надвигающееся бедствие приблизится с необычайной быстротой.

Поистине, меры, принимаемые президентом Рузвельтом и министром земледелия Уоллесом, неотложны и своевременны. За время одного поколения уже можно убеждаться, как меняются климатические и прочие условия местности. Даже немногие годы жестокого небрежения уже отзовутся труднопоправимо. Потому-то всякие насаждения так неотложно нужны.

Также еще вчера, когда брались образцы почв, думалось: конечно, почвы должны быть исследованы и сопоставлены. Не только почва, но даже виды насекомых могут способствовать и своеобразному размножению и питанию растительности. Но поверх всего все-таки будут полезны семена тех злаков, которые в течение столетий противостояли суровым условиям.

Несомненно, что условия Монголии на границе степи и барханной пустыни могут давать множество поучительных примеров. Когда из Гоби, из далекого Такла-Макана, приносятся вихрями клубы песка и пыли, иногда можно опасаться, что местная, вообще поздно появляющаяся растительность не выдержит; но любопытно наблюдать, как, несмотря на всякие затруднения, трава все же начинает пробиваться.

Можно наблюдать, что кажущиеся бедными травы очень питательны и жадно поедаются скотом. И скот на глазах оправляется.

Не так много разновидностей этих сухостойких трав и кустарников. Очевидно, в веках произошел отбор. В то время как в соседней Маньчжурии, где условия немногим сравнительно отличаются, имеется более восьмисот видов растений, тогда как в барханной Монголии, по-видимому, их не более трехсот. Но не в том дело. Важно иметь перед собою хотя бы и немногочисленные, но устойчивые и питательные злаки. Они вполне выполняют обе необходимые задачи — и закрепляют почву, и пригодны для питания скота.

Неожиданная разнородность растительности в Маньчжурии вызвала старую легенду. „При сотворении мира все страны получили свою растительность и животный мир, но Маньчжурия почему-то была забыта. Тогда ангел воззвал к Богу об этой забытой стране. А Господь ответил:

— Посмотри, что у тебя осталось в мешке, и вытряхни все остатки.

Оттого-то так в Маньчжурии неожиданно разнообразны растительность и животный мир. Странно сочетались образцы и жаркого и северного климата“.

Эту легенду рассказывал мне генерал Хорват, много потрудившийся над всякими землеустройствами и в Маньчжурии, и ранее того в Закаспийском крае. Даже среди пустыннейших насаждений генерал Хорват вынес много оптимистических заключений. При проведении железных дорог в Туркестане была спешная необходимость укрепить движущиеся барханы, и в несколько лет эта задача была успешно выполнена. Кроме трав и кустарников, помогали насаждения вяза-карагача, тополя и некоторых пород ивы.

Конечно, местности Маньчжурии, более богатые растительностью, менее подходят для наблюдения, нежели барханные степи Монголии. Если уж противопоставлять нечто неслыханным песчаным бурям и торнадо, то нужно брать нечто самое испытанное, простейшее и полезнейшее»[383].