История человечества. Россия - Владимир Сядро

Как видим, состояние больного день ото дня улучшалось. Но ведь если в организм попал яд, то его действие должно было проявиться в течение буквально нескольких часов. Однако ничего подобного не происходило – Ленин поначалу, что вполне естественно, находился тяжелом состоянии, но затем стал уверенно идти на поправку.

Так откуда же взялась версия об отравленных пулях? Здесь возможны несколько вариантов. Первый – пули действительно были отравленными, но, попав в организм Ленина, таковыми уже не являлись. Что имеется в виду? То, что в вопросе применения ядов эсеры были попросту дилетантами и не понимали очевидной вещи – под действием высокой температуры пороховых газов кураре просто разрушался и при выходе пули из ствола от яда уже не оставалось и следа.

Вероятность того, что в Ленина стреляли отравленными пулями, и явно не рассматривали кремлевские врачи, оказывавшие ему помощь вскоре после покушения. Как только во дворе завода Михельсона прозвучали выстрелы, Гиль повез Ленина в Кремль (кстати, еще один вопрос: а почему, собственно, в Кремль, а не в ближайшую больницу?). По словам шофера, «смертельно раненный» Ильич на своих ногах поднялся по довольно крутой лестнице на третий этаж. Прибывший через несколько минут врач Винокуров застал пациента «самостоятельно раздевающимся у постели». А еще один кремлевский врач Обух на вопрос корреспондента «Правды» по поводу пуль и операции по их извлечению ответил следующее: «Их хоть сейчас вынуть можно – они лежат на самой поверхности. Во всяком случае, извлечение их никакой опасности не представляет, и Ильич будет через несколько дней совершенно здоров». Собственно говоря, так и произошло.

Второй вариант: версия об отравленных пулях была пущена кем-то из кремлевских врачей. Это, в принципе, вполне логично – в случае, если бы спасти Ленина не удалось, можно было бы попытаться свалить неудачу на яд и, следовательно, получить шанс хоть как-то оправдаться в глазах ВЧК и прочих карательных органов.

Но для того чтобы нанести яд на пулю, им нельзя просто ее обмазать – на нее нужно нанести пропилы. В 1922 году врачи извлекли одну из пуль – ту, которая попала в шею, – из тела Ленина (вторая была удалена уже в 1924-м, после его смерти). Пропилы на ней действительно были обнаружены. Однако эта пуля была выпущена… не из того браунинга, который был приобщен к делу как оружие, из которого Каплан стреляла в Ленина. Об этом, в частности, пишет исследователь и оружейник Павел Макаров: «Извлеченная в Боткинской больнице в 1922 году пуля, по описанию, имеет крестообразный надрез по всей длине оболочки и отнесена к боеприпасу среднего калибра.

Описываемая пуля (с надпилами) относится к калибру 7,65 мм, а фигурирующий в деле браунинг имеет калибр 6,35 мм, таким образом, налицо несовпадение калибров. Версий может быть много, но точная только одна: извлеченную пулю подменили в самой больнице. На это указывает факт пропилов оболочки пули по всей длине, что невозможно сделать, не извлекая ее предварительно из патрона. Теоретически это возможно, но практически пуля закрепляется в патроне браунинга такого калибра с усилием в 40 кг, что сделать в кустарных условиях невозможно, так как существует угроза заклинивания (перекоса) патрона либо некачественного выстрела. То есть в этом случае большое количество пороховых газов, вместо толкания пули, будет свободно истекать по пропилам оболочки пули».

* * *

2 сентября 1918 года по инициативе Якова Свердлова созывается заседание Президиума ВЦИК, на которое среди прочих был приглашен и Петерс. Исполняющий обязанности ВЧК доложил собравшимся, что получены новые данные, будут проводиться экспертизы и следственный эксперимент.

Свердлов, с одной стороны, согласен с докладчиком, говорит, что расследование надо продолжать. Но при этом требует «разобраться» с Каплан немедленно. В протоколе заседания зафиксирован следующий диалог:

«Свердлов: В деле есть ее признание? Есть. Товарищи, вношу предложение – гражданку Каплан за совершенное ею преступление сегодня расстрелять.

Петерс: Признание не может служить доказательством вины».

На этой фразе протокол обрывается… 2 сентября 1918-го Каплан, несмотря на торопливость Свердлова, была еще жива. В этот же день провели и упомянутый Петерсом следственный эксперимент. Выполнили его Кингисепп и Яков Юровский – креатура Свердлова, тот самый, при активном участии которого в Екатеринбурге была расстреляна царская семья.

И снова поговорим об элементарных законах следовательской науки. Предположим, по некоторому делу нужно провести следственный эксперимент, причем в руках у следствия находится подозреваемый(ая). Вполне естественно, что его или ее нужно привезти на этот эксперимент. Но Юровский и Кингисепп, вопреки всем канонам расследования, оставляют Каплан на Лубянке и едут на машине Гиля на завод Михельсона без нее. Роль фотографа взял на себя Юровский, шофер Ленина изображал сам себя; Ленина и свидетельницу Попову, беседовавшую с ним насчет произвола заградотрядов, изображали заводские активисты Иванов и Сидоров, а Кингисепп взял на себя роль Каплан, хотя, по идее, как член следственной комиссии должен был руководить следственным экспериментом.

По чьей же инициативе был проведен этот «эксперимент»? Свердлова, чьими подручными были Кингисепп и Юровский? Но для председателя ВЦИК вроде бы уже все ясно – Каплан призналась и ее можно и нужно расстреливать. Или Петерса, который… уже сдался, понимая, что Каплан обречена и довести следствие до разумного завершения ему не дадут. В воспоминаниях Петерса есть такие строки: «У меня была минута, когда я до смешного не знал, что мне делать, самому застрелить эту женщину, которую я ненавидел не меньше, чем мои товарищи, или отстреливаться от моих товарищей, если они станут забирать ее силой, или… застрелиться самому».

Петерс не застрелился (он, кстати, был расстрелян в апреле 1938-го), но и борьбу за Каплан проиграл. 3 сентября от Свердлова пришло распоряжение: перевести Каплан с Лубянки в Кремль. Позже высказывались предположения, что это решение было якобы вызвано информацией о том, что эсеры готовят налет на ВЧК, чтобы отбить Каплан. Вряд ли эту версию можно рассматривать всерьез – эсеры не располагали ни малейшей возможностью совершить подобное. А если бы и располагали, то кто мешал им совершить подобный налет на тот же Кремль и покончить с Лениным, Свердловым и прочими?

О том, как была убита Фанни Каплан, известно из воспоминаний тогдашнего коменданта Кремля Павла Малькова. Конечно, эти воспоминания цензурированы, да и скорее всего полуграмотный матрос Мальков подписал уже то, что ему дали как его «воспоминания». Однако это все же лучше, чем ничего – рассказ Малькова является фактически единственным свидетельством того, как большевики убирали главного и на тот момент единственного фигуранта дела о покушении на своего вождя.

«Уже в день покушения на Владимира Ильича Ленина, 30 августа 1918 года, было опубликовано знаменитое воззвание Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета «Всем, всем, всем», подписанное Я. М. Свердловым, в котором объявлялся беспощадный массовый террор всем врагам революции.

Через день или два меня вызвал Варлам Александрович Аванесов.

– Немедленно поезжай в ЧК и забери Каплан. Поместишь ее здесь, в Кремле, под надежной охраной.

Я вызвал машину и поехал на Лубянку. Забрав Каплан, привез ее в Кремль и посадил в полуподвальную комнату под Детской половиной Большого дворца. Комната была просторная, высокая. Забранное решеткой окно находилось метрах в трех-четырех от пола. Возле двери и против окна я установил посты, строго наказав часовым не спускать глаз с заключенной. Часовых я отобрал лично, только коммунистов, и каждого сам лично проинструктировал. Мне и в голову не приходило, что латышские стрелки могут не усмотреть за Каплан, надо было опасаться другого: как бы кто из часовых не всадил в нее пулю из своего карабина.

Прошел еще день-два, вновь вызвал меня Аванесов и предъявил постановление ВЧК: Каплан – расстрелять, приговор привести в исполнение коменданту Кремля Малькову.

– Когда? – коротко спросил я Аванесова.

У Варлама Александровича, всегда такого доброго, отзывчивого, не дрогнул на лице ни один мускул.

– Сегодня. Немедленно.

– Есть!

Да, подумалось в тот момент, красный террор не пустые слова, не только угроза. Врагам революции пощады не будет!

Круто повернувшись, я вышел от Аванесова и отправился к себе в комендатуру. Вызвав несколько человек латышей-коммунистов, которых лично хорошо знал, я обстоятельно проинструктировал их, и мы отправились за Каплан.

По моему приказу часовой вывел Каплан из помещения, в котором она находилась, и мы приказали ей сесть в заранее подготовленную машину.

Было 4 часа дня 3 сентября 1918 года. Возмездие свершилось. Приговор был исполнен. Исполнил его я, член партии большевиков, матрос Балтийского флота, комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков, – собственноручно. И если бы история повторилась, если бы вновь перед дулом моего пистолета оказалась тварь, поднявшая руку на Ильича, моя рука не дрогнула бы, спуская курок, как не дрогнула она тогда…»