Городская фэнтези-2006 - Андрей Уланов

Из дремоты его вырвал громкий голос:

— Небо, Небо! Я Земля! Слушаю вас! Слушаю!

Солнечный свет пробивался сквозь щель в пологе, сооруженном из плащ-палатки. Волков вытер мозолистой ладонью лицо и проворно поднялся.

— Земля. Я Небо… — говорил сам Дубенко. Николаич едва не ошалел от счастья, услышав Витин голос. — Добрались до пункта четыре. Добрались!

Он сам не заметил, как оттеснил радиста от микрофона.

— Что там, Витя? Что?

— Мы добрались до грузовиков. Там в ящиках… ружья, стреляющие гранатами! Повторяю! Ружья, стреляющие гранатами! Немцы называют… «Панцерфауст». Море ящиков! Третий день развозят по… — Короткий гудок. — …говорит, насквозь прожигают танк. Повторяю: с тридцати метров прожигают танк. Как слышно, прием?

— Слышу, Витя! Слышу!

Дубенко сделал паузу.

— Николаич!

— Я, Витя! Я!

— Николаич… тут происходит что-то странное… — Голос потух, съеденный помехами, затем появился вновь. — Сереге худо. И еще эти… — Опять помехи. — …нас преследуют всюду. И у них нет ртов!

— Витя, возвращайтесь! Слышишь меня? Возвращайтесь!

— Я вас почти не слышу, Земля! Но мы возвращаемся. Мы идем домой! Конец… и!

Волков еще долго стоял возле радиста, который вопросительно поглядывал на него снизу вверх. Когда удары молота в груди утихли и Николаич смог вздохнуть, он двинулся к телефону.

— «Панцерфауст»? — удивленно переспросил начальник разведки и сказал в сторону: — «Панцерфауст», товарищ полковник. Не те это штуковины, из-за которых Боровский потерял больше половины танков?

Короткое молчание, после которого раздался басистый голос:

— Звоню в штаб дивизии. Нужно менять план наступления… — Пауза, в которой Волков угадал затяжку от папиросы. — Да, поблагодари своих. Скажи, для каждого буду ходатайствовать об увольнительной на родину.

Майор вернулся к трубке:

— Слышал, Николаич? От имени командира полка выражаю благодарность тебе и ребятам! Потом еще будет приказ о награждении!.. Слышишь меня? Але! Слышишь?

— Да, — ответил Волков. — Слышу.

…День пролетел незаметно. Настал вечер. В ожидании нового сообщения Николаич больше не выбирался наружу. Сменщика радиста он отправил назад — новый человек не нужен, да паренек и сам отказался уходить. Потом явился Остапов с двумя котелками гречневой каши. Пока проголодавшийся радист уминал ложку за ложкой, Николаич присел на его табурет. В глубине души он надеялся сам получить ответ на позывной «Небо».

Но ответа не было.

Ближе к ночи Волков уже склонялся к мысли, что сообщение Дубенко было последним. Им не вернуться. Куда они могут вернуться? В свои обезображенные тела, которые лежат сейчас в погребе? Это совершенно невозможно. Он не мог себе такого представить. Им некуда возвращаться…

С каждым часом на душе становилось все поганее. Он больше не ждал сообщения, но по-прежнему не выходил из блиндажа и заставлял измотанного радиста снова и снова повторять в эфир позывные.

Это случилось около полуночи, когда Волков сидел с котелком в руках, а рот был набит остывшей гречневой кашей, которая напоминала размякшую плоть. Наверное, по вине этой ассоциации, что не выходила из головы, он долго не мог проглотить порцию. Именно в этот момент противоборства физиологии и психики из глубины эфира возник голос Дубенко.

— Мы потерялись, — устало говорил Витя. Голос был далеким, словно доносился из другой галактики. — …не знаю, где оказались. Тут какие-то кривые деревья, земля горячая… — Треск. — …Из них поднимаются испарения, и дышать невозможно.

Радист испуганно посмотрел на Волкова, который вслушивался в сообщение динамика и не решался проглотить или выплюнуть мерзкую кашу, чтобы не пропустить ни единого слова.

— Не знаю, куда идти. Но я вижу далекие строения на холме. Тропа ведет туда… но легче спуститься вниз… — Долгий провал связи. — Сереге совсем худо, у него… провалилась грудь… У меня кровь из ушей и все время болит голова…

На этом сообщение оборвалось.

Радист вцепился в микрофон, ожесточенно вызывая группу, но Дубенко не откликался. Волков выплюнул кашу в котелок и отставил его в сторону.

Они шли прямиком туда, куда достойные люди вроде них попадать не должны. Он уже догадывался, чем закончится поход. Даже был уверен. Ведь там с ними начало происходить то, что здесь сотворила ухнувшая под ноги мина.

Перед глазами вновь встало лицо Дубенко, искаженное предсмертным страхом.

Ночь за пологом казалась глубокой и бесконечной. Молодой радист уснул, прижавшись щекой к столу так, что губы по-детски съехали в сторону и раскрылись. Волков не стал его будить и сам сел за рацию. Где-то на исходе второго часа, когда тяжелые мысли переполняли голову, он сбился и уже неосознанно повторял омертвевшими губами:

— Витя! Витя, ответь! Витя! Витя! Витя!..

И ответ пришел. Невероятно, но пришел!

Правда, он был таким далеким, словно его не существовало. Словно он был слуховым миражом.

— Николаич! — Кажется, Дубенко был взволнован. Хотя при такой слышимости легко ошибиться. — Забудь о том, что я говорил в прошлый раз. Все забудь! Тут… ты не поверишь! Мы забрались на холм! Эти строения… это наши дома, понимаешь? Серегин дом напротив моего. Антоны тут же. Стоят рядышком, и такая благодать крутом, что… — Станция взвизгнула, проглотив остаток предложения. — Катька моя и в самом деле вымахала! Николаич, дай нам сутки! И мы вернемся…

Он старался не смотреть на радиста, который проснулся и, хлопая глазами, непонимающе таращился на командира.

— Да, Серега просил передать… — Волков едва различил эти последние слова. — Не отправляй письмо! Не отправляй! Надобности теперь нет…

Больше от группы Дубенко радиограмм не поступало. Никогда.

Волков сообщил роте и командованию, что группа Дубенко героически погибла, выбираясь из вражеского тыла. А следующей ночью они с Остаповым похоронили тела.

...К лету сорок четвертого года о старшем лейтенанте Волкове, командире разведроты 93-го гвардейского стрелкового полка, ходили две странные байки. Рассказывали, что в планшете у него лежат пять великолепно оточенных карандашей, которыми он никогда не пишет, а только изредка их рассматривает. И еще говорили, что иногда, хлебнув горькой после удачного наступления или взятия города, он присаживается возле радиостанции и, вращая ручку настройки, вслушивается в бездонный эфир.

Андрей Басирин

Дверь в зиму

По ногам тянуло пронизывающей «майской жарынью». Волька — в драной психоделической футболке, пуховике и шортах — пил вечерний кофе. Пил на балконе, потому что настоящая весна хоть в июне приди, а закаляться путешественнику надо. А еще — потому, что воскресенье. Квартира не убрана.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});