Атлант расправил плечи. Книга 3 - Айн Рэнд

– Мистер Реардэн… – Он услышал шепот, который не смог стать криком, ужасный звук, словно воля пыталась заставить говорить голос, способный издавать лишь мучительные стоны.

Реардэн ощутил все сразу: и мысль, что голос ему знаком, и луч луны, проникший сквозь пену ватных облаков, и свое падение на колени возле белевшего овала лица. Перед ним лежал Наш Нянь.

Он ощутил, как рука молодого человека с почти нечеловеческой силой, рожденной агонией, ухватилась за его руку, увидел измученное страданием лицо, сухие губы, стекленеющие глаза и тонкую темную струйку из маленького черного отверстия в опасном, слишком близком к сердцу месте на левой стороне груди.

Мистер Реардэн… я хотел их остановить… хотел спасти вас…

Что с тобой, малыш?

Они стреляли в меня, чтобы я не смог сказать… я хотел предупредить, – его рука пыталась указать на красное зарево в небе, – что они делают… я не успел, но я пытался… пытался… и… я еще могу… говорить… по слушайте, они…

Тебе нужен врач, Я отвезу тебя в больницу и…

Нет! Подождите!.. Я думаю, мне осталось немного… я должен сказать вам… послушайте, эта перестрелка… она устроена… по приказу из Вашингтона… это не рабочие… не ваши рабочие… это те, новые, и… бандиты, нанятые со стороны… Не верьте ни одному слову, что бы вам ни говори ли… Это все подстроено… эти сволочи подстроили…

На лице молодого человека отражалось отчаянное напряжение, напряжение битвы за правое дело, голос его, казалось, черпал силу и жизнь из какого-то источника, который пульсировал в его разбитом теле, и Реардэн понял, что должен его выслушать – это и будет самая большая помощь.

– Они… они уже подготовили программу координации сталелитейной промышленности… и им нужно какое-то оправдание для него… потому что они знают, что страна его не примет… и вы не примете… Они боятся, что это будет уже слишком для всех… это просто план содрать с вас шкуру заживо, вот и все… поэтому они хотели, чтобы все вы глядело так, будто вы морите рабочих голодом… и рабочие сходят с ума от ярости, и вы их не можете сдержать… и правительство должно вмешаться, чтобы защитить вас и обеспечить безопасность обществу… Вот ради чего все это затеяли, мистер Реардэн…

Реардэн обратил внимание на содранную кожу на руках молодого человека, засохшую кровь и грязь на его ладонях и одежде, серые следы пыли и грязи на коленях и животе. В неровном свете луны, он различил колею примятых сорняков и поблескивавшие подтеки на них, уходящие во тьму. Страшно подумать, какой путь прополз парень и сколько это заняло времени.

– Они не хотели, чтобы вы были здесь, мистер Реардэн… Не хотели, чтобы вы видели их народное восстание… По том… вы знаете, как они прячут концы в воду… ничего не просочится… одна ложь… и они надеются убедить страну… и вас… что действовали ради вашей защиты… Не дайте им надуть вас, мистер Реардэн!.. Скажите стране… скажите людям… скажите журналистам… Расскажите то, что я вам сказал… я клянусь в этом… Теперь все имеет… юридическую силу, правда?.. Ведь правда?.. Это дает вам шанс?

Реардэн сжал руку молодого человека в своей:

Спасибо, малыш.

Мне… мне жаль, что я опоздал, мистер Реардэн, но… они не подпускали меня ни к чему до последней минуты… пока все не началось… Они вызвали меня… на очень важное совещание… там был один человек по имени Питере… из Стабилизационного совета… Он в подчинении у Тинки Хэллоуэя… а тот – у Орена Бойла… Они хотели от меня только… хотели, чтобы я подписал кучу пропусков… чтобы пропустить бандитов… чтобы начать беспорядки сразу и на территории завода, и снаружи… чтобы выглядело так, будто они действительно ваши рабочие… Я отказался подписывать.

Отказался? После того, как они посвятили тебя в свой замысел?

Но… конечно, мистер Реардэн… Не думаете же вы, что я мог участвовать в таких играх?

Нет, малыш, полагаю, что нет. Только…

Что?

Ты подставился.

Но я не мог иначе!.. Не мог же я помогать им разрушать завод, правда?.. Сколько я мог терпеть и выжидать?.. Пока они не убьют вас?.. И что бы я делал потом с собственной жизнью, если бы не рискнул ею?.. Вы… вы ведь это понимаете, мистер Реардэн?

Да, понимаю.

Я им отказал… я выбежал из офиса… побежал за главным инженером… рассказать ему… но не смог его найти… Потом услышал выстрелы возле главной проходной… пытался дозвониться до вас… но кто-то перерезал провода… я побежал к своей машине. Хотел добраться до вас, или полиции, или газет, кого-нибудь… но они, должно быть, следили за мной… Тогда они и начали стрелять… на автостоянке… в спину… помню только, что упал и… и потом, когда открыл глаза, они сбросили меня… на груду шлака…

На груду шлака? – медленно повторил Реардэн, зная, что эта груда находилась на сотню футов ниже.

Юноша неопределенно кивнул, показав куда-то вниз, в темноту.

Да… туда… И я… я пополз… пополз вверх… я хотел… хотел продержаться, пока не расскажу все кому-нибудь, кто сможет рассказать вам. – Его искаженное болью лицо внезапно разгладилось; он улыбнулся, в голосе послышалась живая нота торжества, и он прибавил: – И я это сделал. – Потом тряхнул головой и спросил совсем как удивленный ребенок, сделавший неожиданное открытие: – Мистер Реардэн, так, наверное, и чувствуют… когда чего-то очень хотят… просто очень хотят.., просто очень хотят… и делают?

Да, малыш, именно так. – Голова юноши откинулась назад и коснулась руки Реардэна, глаза его закрылись, линия рта разгладилась, как бы удерживая миг глубокого удовлетворения. – Но ты не должен останавливаться на этом. С тобой еще не кончено. Ты должен продержаться, пока я не отвезу тебя к врачу и… – Он осторожно приподнял юношу, но боль опять исказила его лицо, губы сжались, чтобы сдержать крик, и Реардэну пришлось осторожно опустить его обратно на землю.

Юноша покачал головой, и во взгляде его промелькнуло почти извинение.

– Мне уже не выкарабкаться, мистер Реардэн… Не стоит обманывать себя… Я знаю, что со мной все кончено. –

Затем, чтобы покончить с приступом жалости к самому себе, он прибавил, словно цитируя заученный урок, отчаянно стараясь придать своему голосу прежние интонации циника-интеллектуала: – В чем дело, мистер Реардэн?.. Человек – это только совокупность… определенных химических элементов… и смерть человека… в принципе ничем не отличается от смерти животного.

Ничего поумнее не придумал?

Да, – прошептал тот, – пожалуй, придумал. – Он обвел взглядом темноту вокруг и вновь вернулся к Реардэну, глаза приняли беспомощное, мечтательное и по– мальчишески удивленное выражение. – Я знаю… это чепуха, все то, чему они нас учили… все, что они говори ли… о жизни и… о смерти… Умирание с точки зрения химии… действительно ничего не значит, но… – Он по молчал, и весь его отчаянный протест нашел выражение лишь в напряженности голоса, зазвучавшего очень глухо: – Но для меня это не так… И… я думаю, для животного это тоже не так… Но они говорят, что ценностей не существует… есть только социальные традиции, условности… но не ценности! – Его рука инстинктивно потянулась к ране на груди, как будто пытаясь удержать то, что он терял. – Нет… ценностей.

Потом его глаза раскрылись шире, и он произнес неожиданно спокойно и совершенно искренне:

– Мне хочется жить, мистер Реардэн. О Боже, как мне хочется жить! – Он говорил спокойно, хотя чувства обуревали его. – Не потому, что я умираю… а потому, что я только сегодня открыл, что это значит – действительно быть живым… и… это странно… Знаете, когда я это обнаружил?.. В офисе… когда подставился… сказал этим подонкам, чтобы убирались к черту… Есть… так много вещей, которые я хотел бы узнать раньше… но… что ж, снявши голову, по волосам не плачут. – Он перехватил невольный взгляд Реардэна на примятые сорняки и добавил: – Или по чему-то другому, мистер Реардэн.

– Послушай, малыш, – ровным голосом проговорил Реардэн. – Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу.

Сейчас, мистер Реардэн?

Да. Сейчас.

Боже, конечно, мистер Реардэн… если смогу.

Ты оказал мне сегодня вечером большую услугу, но я хочу попросить тебя о большем. Ты сделал большое дело, выдираясь из этой кучи шлака. Не хочешь ли ты сделать кое-что потруднее? Ты пошел на смерть, спасая мои заводы. Не хочешь ли ты попытаться жить для меня?

Для вас, мистер Реардэн?

Для меня, потому что я тебя об этом прошу. Потому что я этого хочу. Потому что нам вместе еще долго карабкаться до вершины – и тебе, и мне.

А разве… разве для вас это имеет значение?

Имеет. Можешь ли ты сейчас сказать себе, что хочешь жить, как тогда, лежа на груде шлака? Что хочешь продержаться и продолжать жить? Хочешь ли ты бороться за это? Ты хотел участвовать в моей битве. Хочешь ли ты участвовать в этом со мной, в нашей первой общей битве?

Он почувствовал прикосновение руки молодого человека. Оно передало страстное желание ответить, но голос смог только прошептать: