Цивилизация классического Китая - Вадим Елисеефф

Чжан Яньюань считал, что у живописи есть особая, очень трудная миссия «совершенствовать просветительное образование [мудрецов] и помогать в [сохранении] социальных связей». Так же как и история, да и любая человеческая деятельность, живопись в его трактате встроена в систему конфуцианства. Тем не менее ему было крайне важным выйти за те рамки, которые годы практики воздвигли вокруг этих концепций.

Для Чжан Яньюаня, так же как и для всех людей дальневосточной традиции, живопись обладала таинственными свойствами: нарисованные драконы вдруг начинали дрожать, вызывая проливные дожди и другие атмосферные катаклизмы. Каждое раз, когда «открывались» глаза скульптуры или портрета человека или дракона, это было равноценно тому, что зажглась, может быть очень опасная, искра новой жизни. Даже пейзажи обладали своим колдовством: если художника посещало вдохновение, то можно было, приложив ухо к картине, услышать журчание ручьев и шелест листвы.

Хороший художник умел понять и передать частицу вечного чуда жизни. Вот почему он не должен был работать по воле случая, но врасти в социальную систему, передавать космический ритм и изображать, следуя сезонному циклу, людей, предметы или сцены, свойственные каждому астрономическому моменту.

Это объясняет тему повторяемости сезонов, которая пронизывает всю китайскую живопись. Нет практически ни одной картины, которая, пусть даже какой-нибудь незначительной деталью, не указывала на связь с циклическим биением природы. Искусство, и это фундаментальное положение уже было высказано Се Хэ, не придумано человеком, но раскрыто для него Природой. Она отправляет ему послания одно за другим, которые мало-помалу он учится расшифровывать. Весь мир изобилует знаками, но только некоторые из нас пользуются их крохами. Так был сформулирован трудный вопрос о возможности контакта: искусство коренится именно в способности воспользоваться открытиями природы, а затем умением передать их другим людям.

Чтобы сделать это, нужно обладать испытанной техникой, умеющей следовать за всеми движениями души, которая единственная способна ощутить дыхание жизни, отличающее произведение искусства от пустышки.

«… Когда ремесленник хочет хорошо сделать свою работу, он должен наточить свои инструменты. [В живописи, ими] являются легкий шелк плотной ткани из Ци [Шаньдун]; плотный шелк из У [Цзянсу]; лощеный необработанный шелк и шелк, тонкий как дымка, плотной ткани и блестящий… [Естественная] киноварь из источников Улина [Хунань] и тонко перемолотая киноварь; небесно-голубая краска, сделанная из ляпислазурита Юэсуй [Сычуань], азурит[102] — из Вэйчжоу, а зеленая [малахитовая] — из Учжана [Хубэй]; сурик из Шуцзюня [Сычуань]; церуссит[103] из. Шицзина [Гуандун], хорошо промолотый и очищенный, отборный, тусклый и глубокого цвета, легкий и тяжелый, тонкий и грубый. Также есть желтый — из Линьи и из Куньлуня. Нужно избегать использования вместе с белым цветом свинца из Наньхая.

[Что касается клея], то он может быть оленьим из Юньчжуна [Шаньси], рыбьим из Учжуна [Цзянсу] и бычьим из Дуна [Шаньдун]. Сок из sagina maxima,[104] смешанный со светлым клеем, может быть использован, чтобы покрывать им краску и делать ее оттенок более глубоким. Живопись древности никогда не использовала „первый зеленый” [малахит] и „главный синий” [азурит].

Нужно [только] выбрать лучшие материалы, смешать их и использовать. Клей, который хранился сто лет, не портится, а каждая черта [выписывается с помощью] кисти, сделанной из волоса [белки] и бамбука, собранного на прибрежных скалах».

Тем не менее работа с красками рискует показаться обманчивой. Ведь они только лекарство от несостоятельности воображения, но только оно может воссоздать во внутреннем мире тонкие оттенки жизни. Оригинальность Чжан Яньюаня в том, что он показывает, основываясь на мнении Ван Вэя, бесконечные возможности черного и белого цветов: «Нужно внимательно обдумать, как достичь своей цели, если [картину], в которой будет использовано пять цветов, можно создать, используя только тушь».

Глаз только фиксирует точное изображение. Хорошей картиной является та, которая, используя невыразительные средства, например более или менее разбавленная тушь, дает волю мышлению любителя и приводит его к тому, что он сам снова изобретает цветные гармонии природы. Таким образом, в этой динамичной концепции верхом цвета является использование белого и черного: этот конфликт продолжается и сегодня между приверженцами цветных и черно-белых фотографий. Китайцы, склонные к абстрактному искусству, решительно выбирали скромную тушь. Именно на них возлагался основной смысл, который каждый человек должен был интерпретировать сам. В большинстве случаев они позволяли художнику быть выше соблазна простого использования цвета.

Следствием того же мышления является мнение Чжан Яньюаня о том, что бестактно и вредно стремиться к исключительному мастерству «копирования», так как все, что отождествляется с внешним видом предмета, теряет свою ценность как знака. Простое подражание оболочке людей или предметов не вызывает никакой реакции, никакого интеллектуального движения у того, кто смотрит, и является всего лишь карикатурой.

Рассматривая живопись эпохи Тан в общем, необходимо учитывать существование географического разделения, которое позднее будет охарактеризовано интеллектуалами, как раскол на два стиля — школу Севера и школу Юга.

Школа Севера, развивавшаяся при дворе и в столицах, решительно проявляла себя как сторонница сюжета. Художники этой школы предпочитали изображать людей, животных, пейзажи в декоративном стиле, где краски, помещенные на ровную поверхность, давали редкую игру тени и вписывались внутрь пространства, четко разграниченного строгой геометрической линией, особенно в изображении гор. Этот стиль вдохновил появление в Японии мощного направления живописных свитков (ямато-е). Школа Юга, представленная в период Тан великим Ван Вэем, напротив, была сторонницей мечты, одноцветности, свободы и абстракции.

Недавние открытия археологов подтвердили то, что эти характеристики были свойственны китайской живописи с древних времен: настенная живопись Северного Китая эпохи Хань совершенно точно имеет описательный характер, хотя это и не исключает наличия живости и даже юмора. Из этого общего основания Юг придерживался, прежде всего, чувства линии.

Сюжетная школа Севера особо собирала вокруг себя портретистов: Чжоу Фан, Янь Либэнь, Фань Чжун и Ху Хуань.

Чжоу Фань (ок. 780–810), родом из Чаньяни, без сомнения, был самым знаменитым из них, так как на протяжении веков бесконечно копировались созданные им живописные фигуры придворных дам, гибких, белотелых, сияющих красавиц, драпированных в роскошные шелка, с накладными прическами. Ему приписывают авторство картины «Дама, играющая в шашки», которая хранится сегодня в галерее в Вашингтоне, а ее сомнительная копия находится в Национальном музее Тайбэя. Однако о его жизни нам практически ничего не известно, как, впрочем, и о Фань Чжуне и Ху Хуане, от которых до нас дошли только имена.

О личности Янь Либэня (VII в.), напротив, нам известно несколько больше. Ему было тесно в узких рамках ремесленника, на положении которого находились художники эпохи Тан. Действительно, он занимал самые высокие должности при дворе. Будучи сыном мелкого дворцового чиновника, который служил при императоре Вэнь-ди из династии Суй, Янь Либэнь в 656 г. возглавил министерство общественных работ, а двенадцать лет спустя, в 668 г., Большой императорский секретариат. Он умер, удостоенный высокого знатного титула. Его талант, без сомнения, унаследованный у собственного отца, знатока использования «красного и голубого», как тогда говорили, позволил ему быстро добиться успеха.

Из всех его, безусловно, значительных произведений на сегодняшний день мы точно обладаем только серией портретов, изображающих правителей империи от Вэнь-ди (179–157 до н. э.) из династии Хань до Ян-ди из династии Суй (604–618). Императоры изображены величественно прогуливающимися в окружении изысканной свиты из высших сановников в тяжелых шелковых одеждах, громоздкие складки которых доходили до обуви с широкими загнутыми носками. Все важные люди из кортежа императора имеют шиньоны, бороду, усы, а их морщинистые лица с длинными носами контрастируют с идеально круглыми, гладкими лицами императоров.

Традиционно Янь Либэню приписывают свиток, называющийся «Сяо И хитростью выманивает манускрипт „Павильона орхидей”» («Сяо И чжуань ланьтин ту»). На этом свитке тушью и красками выражена некая тайна, благодаря чему произведение знаменитого каллиграфа Ван Сичжи попало в коллекцию Тайцзуна. На самом деле речь идет о свитке, созданном в конце IX — начале X в. в традициях мастера. Манера изображения одеяний в этом свитке очень близка к школе Дуньхуаня, которая соблюдала геометрическое строение относительно толстых линий. Впрочем, некоторая каллиграфическая гибкость черт, так же как изящные черты лицевых мускулов, указывают на техническое мастерство и представления о человеке, свойственные второй половине IX в. И действительно, более древние портреты отличаются некоторой неподвижностью линий, поэтому образы людей кажутся статуарными.