Крапивник - Екатерина Концова

пытались отбиться от кабана крапивой и моими сонными заклинаниями. В сугробы и бурелом на дне оврага кабан за нами не последовал.

— Знаешь… ты, в принципе, хороший учитель.

— Правда? — Эд улыбнулся, промакивая снегом кровь с разодранной щеки.

— Ну… да. Я учусь выживать в экстренных ситуациях.

— Не вздумай нести в картотеку академии хорошую характеристику на меня, — засмеялся учитель.

Я перенеслась в море. Мама выполняла какаю-то военную задачу, по обезвреживанию пиратского судна. Тогда ей запечатали источник. Я пропустила этот момент.

Следующим, что я увидела, стала больница. Мамин коллега, которого я смутно помнила после пары приходов к ней на работу, сидел возле её кровати и, указывая на содержимое коробки конфет.

— Квадратные — обычные. Они куплены в кондитерской — загустевшее пюре из фруктов и ягод. А вот треугольные, — он перешёл на шёпот. — Из одного иностранных фрукта с труднопроизносимым названием.

Мама нахмурилась. Она сразу подумала о кое-чём запрещённом, но после операции ей было очень плохо, и, не прошло и минуты, как она отломила кусочек треугольной.

Господи, да что это такое?! И мать, и учитель — регулярно бухающие наркоманы! Два сапога пара! Хорошо, что я в папу.

Начались было фрагменты ежедневных тяжб, но я на это посмотрела уже дважды в лице Эда, и, как бы цинично это не прозвучало, если его мучения я могла бы потерпеть, то мамины — нет. Сразу к важному, пожалуйста.

Сходив за нитками и погуляв по парку, мама получила приступ сильнейшей боли и наелась наркотиков.

М-да… если я сейчас увижу, как мама и Эд вместе что-то употребляют… впрочем, я уже не удивлюсь. Даже интересно, чем ещё меня удивят эти асоциальные элементы.

В наркотическом опьянении мама сделала что-то, что навсегда останется для меня тайной и очнулась в повозке. Она была на пути в Трое-Город. Она чувствовала себя дурой, но проехав почти половину дороги, не видела смысла разворачиваться.

И вот она уже у двери в башню. Эд с салатницей в старой рубашке с пятном открыл дверь.

Мой учитель нашёл её красивой, но узнал не сразу. Его мысли были больше сосредоточенны не на причине появления этой женщина на его пороге, а скорее на подсчёте вероятности, что она свободна и, что за попытку начать с ней интрижку или роман ему не разобьют нос.

Поймав себя на этих мыслях, учитель упрекнул себя в эгоизме и невнимательности к «явно обеспокоенной даме», но оправдал себя тем, что «она вообще-то почти на сто процентов в его вкусе и капец какая красивая. Было бы странно, если б инстинкты не включились».

Мама же точно знала, кого видит, и просто старательно изучала всё, вплоть до мельчайших морщинок. Эдмунд, в моём понимании дотягивающий только до планки «весьма симпатичный», казался ей чуть ли не идеальным.

Разобравшись, кто есть кто, какую тему они избрали первой в начавшемся диалоге? Конечно же шутки про галлюциногенные грибы и расчленёнку в отношении этих самых грибов. Да что не так с этими людьми?!

Начался краткий пересказ последних недель. Собственно, все их неловкие, но с явной симпатией взаимодействия я уже видела. Разница была лишь в степени понимания. Сейчас я могла разглядеть мамино чувство вины за скандал, приведший к разрыву, её желание помочь и страх стать обузой, а также мысли Эда в стиле «Я повёл себя тогда как мудак», его желание оградить её от тяжёлой работы, любого нарушения рекомендованного врачами режима и подсознательное желание выглядеть человеком, которому не нужна помощь.

Следующее воспоминание изображало ночь. Эд применял к ней очень слабые чары заморозки, блокирующие нервы буквально на трёх-пяти квадратных сантиметрах тела. Ни на что более серьёзное его сил не хватало.

Вообще, я старалась особо не задавать ему вопросов по поводу доступных чар, но, вроде как, его способности ограничивались, крапивой, призывом энергии, парой вот-таких вот хиленьких фокусов и одним-двумя плетениями для частичного лечения зубов.

Нет, чисто в теории, он, разумеется, мог проломить изнутри источника печать, но болевой шок, разломы, отравление энергией и прочие «радости» оставляли такую возможность чисто теоретической. При таких вводных как у Эда — возраст, здоровье, статистика, прежние травмы — смерть была вероятнейшим из исходов. Жить Эд хотел сильнее, чем поколдовать жалких пять секунд.

Пропуск части воспоминаний перенёс меня в момент, где Эд опять сидел возле мамы на полу.

Они молчали, рассматривая друг друга. Опять. Я могла понять такой интерес к лицам друг друга в первую встречу, после почти восемнадцати лет разлуки не странно рассматривать старых знакомых, но они уже прожили вместе пару дней. Не насмотрелись. И зачем я смотрю? Я-то знаю, что мама красивая, а Эд при неудачном свете стареет лет на десять, я с ними обоими живу.

— Ты совсем не изменился, — мама провела пальцем по его щеке.

— А ты очень.

— Что поделать, возраст, — она погладила тёмные локоны.

Сейчас будет что-то очень «ванильное».

— Мне нравится.

Ну, что я говорила? Надо быстрее заканчивать с их воспоминаниями, а то уже становится скучно. Пусть развлекаются, как хотят, но мне уже тошно. Это всё действительно меня не касается.

Коротко резюмируя остаток воспоминания: он отнёс её вниз.

Последнее, что мне дано было увидеть — сегодняшний день. Прогулку по базару и процесс перекапывания поля. Единственное, что содержал этот день кроме общения и периодических «зависаний» — реакция мамы на работу Эда. Она не могла им не восхищаться, посмотрев на уровень колдовства на поле, и это очень радовало моего учителя, очевидно, зависимого от чужого одобрения. В тоже время она за него переживала, что с одной стороны радовало одинокого недолюбленного человека, но с другой обижало — он же не «дамочка в беде», у него всё под контролем, а она что-то не то о нём думает.

Меня выбросило на стык трёх внутренних миров. Дождливый лес, поле с дорогой из жёлтой брусчатки и туманное место со спускающимися с неба полосами ткани. Я не стала здесь задерживаться и вышла в реальный мир.

Я снова стояла в башне. Мама и учитель по-прежнему мирно спали на диване, она — сидя, он — лёжа, свесив ноги с ручки.

У меня кружилась голова, немного подташнивало. Сколько я провела в их воспоминаниях? Глянув на часы я тяжело вздохнула — всего два часа, а кажется, что успела состариться.

Я отправилась к огненному артефакту. Хочу какао. Ничего не хочу, только какао и спать.

Доставая молоко и кастрюлю, я осмысливала увиденное.

М-да… вроде и нормальные они люди, но вот из-за чьих-то комплексов ждал