Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль - Мария Тортика (Лобанова)

8 февраля 1924 г. Раковский писал Чичерину: «У меня был известный Вам толстяк, но не граф, а тот, который в Берлине устроил Вам встречу с известным французским деятелем. Он дал мне информацию об общем политическом положении».[682] По поручению Раковского «толстяк» посетил в Лондоне посла Сент-Олера и предложил ему устроить обед с участием советского полпреда. Хотя посол уклонился от этой встречи в связи с отсутствием франко-советских дипломатических отношений, этот демарш был полезен: Сент-Олер вспомнил антивоенную деятельность Раковского в Румынии, его освобождение русскими солдатами из заключения в Яссах, так как во время войны он был дипломатическим представителем Франции в Румынии и как раз в апреле – мае 1917 г. находился в Яссах.[683]

Особенно важным было установление связи через «толстяка» с неким французским оппозиционным деятелем, фамилию которого Раковский в своих донесениях также отказывался прямо называть. Однако, судя по контексту его информации, речь шла об одном из руководителей радикальной партии, скорее всего об Анатоле де Монзи, тесно связанном с торгово-промышленными кругами,[684] но возможно, и Эдуаре Эррио.

Такой контакт был исключительно важен прежде всего потому, что во Франции ожидались серьезные политические изменения. Франко-бельгийская оккупация Рурской области Германии в январе 1923 г. закончилась провалом, заставить Германию исправно платить репарации не удалось, разрабатывался новый репарационный план для Германии, предусматривавший значительное сокращение платежей. Блок правых партий (Национальный блок), стоявший у власти, вполне мог ее лишиться в результате приближавшихся парламентских выборов. Раковский писал в Москву в начале февраля 1924 г.: «Внутреннее положение Франции становится для нас все более и более благоприятным. Политика национального блока, очевидно, должна в ближайшее время потерпеть колоссальный крах. Рур мстит понижением французского франка».[685]

Возможный приход к власти левой политической группировки с участием радикалов должен был перевести в практическую плоскость решение вопроса о дипломатическом признании СССР. Раковский не строил никаких иллюзий. Он писал, что для восстановления дипломатических отношений с Францией «нам нужно преодолеть трудности, в сто раз большие, чем с Англией». Но он не был и пессимистом, не полагал, что для признания Францией придется выжидать еще годы. Оно существенно приблизилось в результате восстановления дипломатических отношений с Великобританией.[686]

О большой дипломатической активности Раковского на «французском направлении» свидетельствует его письмо в Москву от 17 апреля. Он сообщал, что у него был журналист Мерле, передавший письмо для Г. В. Чичерина, которое он пересылал. Раковский встретился с известным деятелем Социалистической партии Жаном Лонге, заверившим, что он приложит силы для успешного проведения предвыборной агитации в пользу признания СССР. Христиан Георгиевич дал интервью газете «Юманите». Через «толстяка» продолжались контакты с «известным Чичерину французским деятелем».[687]

На парламентских выборах во Франции в мае 1924 г. победы добился Левый блок, основу которого составляли Радикальная и Социалистическая партии, выступавшие за установление дипломатических отношений с СССР. Новое правительство возглавил Э. Эррио.

Х. Г. Раковский стремился убедить французских радикалов, что уже в первой декларации их правительства необходимо заявить о признании СССР. Но сам он понимал нереальность этого, о чем сообщал в Москву.[688]

Используя нелегальные каналы, Раковскому в отдельных случаях удавалось получить французские секретные документы. Это, разумеется, был шпионаж чистой воды, и требовалось большое искусство, чтобы факты такого рода не всплыли на поверхность. Но вряд ли можно морализировать по этому поводу, хотя в 20-х годах сама разведывательная деятельность решительно и гневно отвергалась – применительно к себе – государственными органами любого государства. Ни одно из них, однако, не обходилось без шпионских служб, и в СССР этим искусством овладели очень быстро (важным дополнительным источником получения тайной информации, которым не располагало ни одно другое государство, были зарубежные компартии и органы Коминтерна).

18 июля 1924 г. датируется примечательная записка Г. В. Чичерина в Политбюро ЦК РКП(б): «Вчера я разослал копию собственноручного письма т. Раковского от 14 июля о получении им документов, касающихся признания нас Францией. После перевода этих документов на русский язык рассылаю их перевод при этом письме. Так как эти документы добыты секретным путем, то надо их рассматривать как ультрасекретные. Я прошу их уничтожить или держать в таком месте, где сохраняются наисекретнейшие документы».[689]

Анекдотический казус состоял в том, что приложенные секретные бумаги – проект телеграммы французского правительства председателю Совнаркома СССР А. Н. Рыкову, подготовленный юрисконсультом МИДа Франции, и проект формулы для внесения во французскую правительственную декларацию, выработанный генеральной комиссией по охране интересов Франции в России, которые поступили почему-то не только в Политбюро, но и в Наркомвнешторг, не были уничтожены или отправлены на сугубо секретное хранение. Более того, они были помещены среди обычных бумаг, где и обнаружены нами.[690] Таковы парадоксы бюрократической системы, возводившей в святыню секреты, относившиеся даже к таким вещам, которые с точки зрения обычной, незагипнотизированной логики никак к ним не относились!

Правительство Эррио испытывало мощное давление финансовых, промышленных и политических кругов, а также из-за рубежа, особенно со стороны руководящих деятелей Соединенных Штатов, направленное против безоговорочного признания СССР. Раковский писал в Москву 4 июня: «О французских делах имею противоречивые сведения»; у него имелись данные, что предложение о безоговорочном признании принимается Леоном Блюмом и другими социалистами, а также частью радикалов, включая Эррио. Но в то же время настораживало заявление видного деятеля Радикальной партии П. Пенлеве о том, что правительство поднимет против себя мелких держателей русских ценных бумаг, если признает СССР без предварительных обязательств.[691]

Образование французской комиссии для изучения условий признания 20 сентября 1924 г. было, с одной стороны, свидетельством небезуспешности давления консервативных сил на правительство Франции, но, с другой стороны, назначение руководителем комиссии А. де Монзи вызывало серьезные надежды.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});