Королевства Доблести - Скотт Чинчин

огня, который развел в сарае, и поджечь сам дом.

Я решил не задавать вопросов Рико – решил так потому, что в глубине души знал, что здесь происходит, что я не получу от него честного ответа.

Нойхайм снова бросился целовать мне сапоги, едва я вошел в тени скудно освещенного сарая.

– Пожалуйста, о, пожалуйста, – затянул он скрипучим голосом, шлепая толстым языком по губам.

Я оттолкнул его, и гнев мой, должно быть, был хорошо заметен, так как гоблин неожиданно замолк и сел у костра, уставившись в оранжево-желтое пламя.

– Почему ты не сказал мне?

Он бросил на меня странный взгляд. Лицо его выражало абсолютное смирение.

– Ты нападал на Пенгаллен? – надавил я.

Он снова уставился в огонь, и лицо его исказилось, давая понять, что этому вопросу не стоит даже давать оправдания ответом. И я поверил ему.

– Тогда почему? – спросил я, наклоняясь, чтобы взять его за плечо и заставить посмотреть себе в глаза. – Почему ты не сказал мне, зачем Рико хочет вернуть тебя?

– Сказать тебе? – Нойхайм уклонился. Его гоблинский акцент внезапно пропал. – Гоблин, говорящий Дзирту До'Урдену о своей беде? Гоблин, просящий сострадания у следопыта?

– Ты знаешь мое имя?

О боги, он даже правильно его произносил.

– Я слышал истории о Дзирте До'Урдене, и о Бреноре Боевом Топоре и отвоевании Мифрил Халла, – ответил он, и снова я поразился, как точны была его интонация и произношение. – Об этом часто говорят фермеры из нижних долин, все они надеются, что новый король дварфов щедро распорядится своим огромным богатством.

Я сел в стороне от него. Он просто продолжал невидяще глядеть в пламя, опустив глаза. Не знаю, сколько времени минуло в тишине. Не знаю даже, о чем я тогда думал.

Нойхайм был проницателен. Он знал это.

– Я принимаю свою судьбу, – ответил он на мой невысказанный вопрос, хотя в его голосе было немного убеждения.

– Ты – не обычный гоблин.

Нойхайм плюнул в огонь.

– Я не знаю, гоблин ли я вообще, – проговорил он. Если бы в тот момент я ел, то наверняка бы в моем горле вновь встал ком.

– Я не похож ни на одного гоблина, которого когда-либо встречал, – пояснил он с безнадежным смешком. Я подумал, что его вечное смирение столь типично для беспомощного, безвыходного положения. – Даже моя мать… Она убила отца и мою младшую сестру. – Он насмешливо прищелкнул пальцами, чтобы усилить сарказм своих следующих слов. – По гоблинским меркам, они заслужили это: не поделились с ней ужином.

Нойхайм затих и покачал головой. Физически он вне всякого сомнения являлся гоблином, но по искренности его слов я уже мог сказать, что по духу он был очень далек от своих злобных сородичей. Эта мысль пробрала меня дрожью. За те годы, что я был следопытом, я никогда не подвергал сомнению, как должен вести себя с гоблинами, никогда не останавливал свои сабли на время, достаточное, чтоб определить, не отличается ли кто-то из них своим поведением от обычных, известных мне злых существ.

– Ты должен был сказать мне, что ты – раб, – снова проговорил я.

– Я не горжусь этим фактом.

– Почему ты сидишь здесь? – спросил я, хотя и так знал ответ. Я также был когда-то рабом, пленником жестоких живодеров разума, одних из самых злых обитателей Подземья. Нет более калечащей и смиряющей пытки, чем рабство. Однажды на своей родине я видел сотню орков, которую удерживали под полным контролем всего шесть солдат-дроу. Если бы они набрались храбрости, то вне всякого сомнения уничтожили бы своих охранников. Но даже если отвага – не первая вещь, которой лишают раба, то наверняка одна из первых.

– Ты не заслуживаешь такой судьбы, – сказал я более мягко.

– Что ты знаешь об этом? – возразил Нойхайм.

– Я знаю, что это неправильно, – ответил я. – Я знаю, что что-то должно быть сделано.

– А я знаю, что меня повесят, если я попытаюсь освободиться, – резко сказал он. – Я никогда не причинял вреда какому-нибудь человеку или даже вещи. И я не хочу никому навредить. Но мне выпала такая судьба.

– Мы не связаны принадлежностью к расе, – сказал я ему, найдя наконец слова убеждения в воспоминаниях о своем собственном долгом пути из тьмы Мензоберранзана. – Ты говорил, что слышал рассказы обо мне. Разве они – то, чего можно ожидать от темного эльфа?

– Ты дроу, а не гоблин, – сказал он так, словно этот факт все объяснял.

– Твоими же словами, ты не более родственен гоблинам, чем я – темным эльфам, – напомнил я ему.

– Кто может сказать? – ответил он, пожав плечами, и этот беспомощный жест наполнил меня глубокой болью.– Мне сказать Рико, что я не гоблин душой и поступками, а просто жертва безжалостной судьбы? Ты думаешь, он поверит мне? Думаешь, что такой род понимания доступен этому простому фермеру?

– Ты боишься попытаться? – спросил я.

– Да!

Я поразился силе этих слов.

– Я не первый раб Рико, – проговорил он. – Он держал у себя гоблинов, орков, однажды даже багбира. Ему нравится принуждать других делать его собственную работу, понимаешь? Но много ли других рабов ты видел на дворе Рико, Дзирт До’Урден?

Он знал, что я не видел ни одного раба, и я не был удивлен его объяснением. Я почувствовал, что начинаю ненавидеть Рико Пенгаллена.

– Рико покончил с ними, – продолжал Нойхайм. – Они потеряли способность выживать. Они потеряли свою полезность. Ты заметил высокий столб с поперечиной за воротами?

Я содрогнулся, представив, для чего мог служить этот столб.

– Я жив, и я останусь живым, – объявил Нойхайм. В первый раз решительный гоблин позволил своей защите ослабеть, и мрачное выражение его лица выдало не истинность этих слов.

– Ты хотел бы, чтоб огры-налетчики убили тебя, – сказал я, и он не ответил.

Некоторое время мы сидели в тишине, тишине, которая тяжко давила на каждого из нас. Я знал, что не должен оставлять такую несправедливость безнаказанной, не могу повернуться спиной – пусть даже к гоблину – ни к кому, нуждающемуся в помощи. Я обдумал все пути, доступные мне, и пришел к выводу, что для настоящей победы над этой несправедливостью я должен использовать все