Петр Грушин - Владимир Светлов

Париж они изучали с не меньшим интересом, но уже для другого отчета – перед семьями и коллегами по работе. И успели они здесь увидеть и сделать также немало. Подняться на Эйфелеву башню, откуда вечерний Париж представал в легкой дымке, становясь неожиданно маленьким и тесным. Посмотреть на художников Монмартра, на площадь, где когда‑то находилась знаменитая Бастилия. Побывать на кладбище Пер‑Лашез. Насмотреться на красные тенты уличных кафе, в которых стоимость минеральной воды всегда оказывалась дороже легкого французского вина. Побывать в соборе Нотр‑Дам, на мостовой напротив, где была вделана медная звезда, от которой измерялись все французские дороги. Примета гласила, что если постоять на этой звезде, то в Париж обязательно вернешься. Но, увы, для них эта примета не сработала – никому из троих так больше и не довелось побывать во Франции.

Грушин внимательнейшим образом изучил подготовленный своими «французами» отчет, расспросил, рассмотрел сделанные ими фотографии. Самолеты, вертолеты, ракеты – всем им хватало места под солнцем в Ле Бурже. Через два года он и сам впервые полетит в Париж, на такую же выставку. Но начавшиеся в конце 1950‑х годов дискуссии о том, что будет более перспективным – авиация или ракеты, уже перестали быть домыслами писателей‑фантастов. Проявлявшийся все сильнее крен в сторону приоритетного развития ракетостроения, горячо одобряемый первыми лицами СССР, все активнее одобрялся и людьми науки, которым по самой сути надлежало сомневаться и анализировать.

Осенью 1959 года Грушин был приглашен на заседание коллегии ГКАТ, главной темой которой стало обсуждение вопроса о том, в каком направлении следует развивать авиационную промышленность, чему отдавать предпочтение? Заседание шло бурно, выступили все ведущие генеральные и главные конструкторы, ученые. Никто из выступавших «ракетчиков» не сомневался в перспективности своего дела. Их поддержал и выступивший от имени ЦАГИ академик В. В. Струминский, который подробно доказывал, что возможности боевой авиации подходят к своему практическому потолку и на передний план прогресса выходят баллистические и зенитные ракеты. В эти минуты Грушин мог чувствовать себя именинником, но, будучи человеком глубоко умудренным, он понимал, что торжествовать рано. Все задачи, даже в военной области, переложить на ракетную технику не удастся. И какими созвучными его мыслям были слова выступившего в конце заседания А. Н. Туполева о том, что не стоит слишком торопиться списывать авиацию со счетов и пока есть атмосфера, авиация будет развиваться и совершенствоваться. Принятие же решения по подобным вопросам находится вне компетенции малоосведомленных администраторов. В своем выступлении патриарх авиационного дела не жалел сарказма. Не первый раз на его веку политическая целесообразность готовилась взять верх над жизненной реальностью. Но открытой поддержки ему получить так и не удалось. Собравшиеся не тешили себя иллюзиями: направление их дискуссии, как и ее решения, уже давно заданы и от них требуется лишь «протокольное» одобрение.

* * *

Развертывание С‑75 происходило в такой тайне, что даже в ЦРУ не принимали во внимание возможность неблагоприятного исхода полетов U‑2, выдавая американскому руководству соответствующие гарантии. Однако на всякий случай пилоты перед каждым полетом над СССР снабжались надувной резиновой лодкой, финским ножом, пистолетом с глушителем, ампулами с ядом, подробнейшими картами местностей, над которыми должен был проходить полет, 7500 рублями, золотыми часами и женскими кольцами, которыми пилот мог воспользоваться для расплаты с местным населением. Каждый из пилотов также имел при себе кусок прочной шелковой материи, на котором на 14 языках было написано: «Я американец и не говорю на вашем языке. Мне нужны пища, убежище и помощь. Я не сделаю вам вреда. У меня нет злых намерений против вашего народа. Если вы мне поможете, то вас отблагодарят за это».

Но невезение, казалось, не собиралось покидать U‑2.24 сентября 1959 года во время очередного полета над Дальним Востоком у самолета отказал двигатель. Пользуясь запасом высоты, летчик спланировал до Японии и приземлился на первом подвернувшемся гражданском аэродроме. Примчавшиеся к месту приземления U‑2 американцы тут же убрали самолет, но шумок о неожиданном появлении в этих местах неизвестного самолета все же просочился, а в местной прессе напечатали его фотографии.

Первый звонок о небезопасности высотных разведывательных полетов над СССР прозвенел для американцев 7 ноября 1957 года, во время традиционного военного парада на Красной площади. Показанные тогда зенитные ракеты В‑750 вызвали особый интерес у многочисленных военных атташе. Ведь о возможностях советских баллистических ракет на Западе в общих чертах уже было известно благодаря радиоразведке, полетам «Канберр», U‑2 и… по сообщениям ТАСС. А едва начинавшие появляться ракеты комплекса С‑75 оставались «терра инкогнита». Однако оценив показанные ракеты и примерив их предполагаемые возможности к своему недосягаемому U‑2, в ЦРУ успокоились. По их мнению, возможности этих ракет были недостаточны для борьбы с подобными чудо‑самолетам и.

Столь же сдержанно американцы отнеслись и к тому, что в июле 1959 года летчик В. С. Ильюшин установил на Т‑431 (Су‑9) мировой рекорд высоты подъема на самолете – почти 29 км. Ведь возможность провести несколько мгновений на такой высоте вовсе не означала возможность проведения там воздушной атаки.

Но после визита Хрущева в США, в сентябре 1959 года, его встречи с президентом США Эйзенхауэром и достижения договоренности о проведении в середине следующего года встречи глав СССР, США, Англии и Франции полеты американцев над СССР на несколько месяцев прекратились. Вместо них ЦРУ ненадолго привлекло к этой работе англичан, которые совершили два полета на U‑2 над Европейской частью СССР. Но весной 1960 года началась новая серия полетов U‑2 с американскими пилотами, во время которых предполагалось сфотографировать пусковые установки межконтинентальных баллистических ракет в Казахстане и у Белого моря, а также базы бомбардировщиков и военные заводы.

Первый из таких полетов состоялся в субботу, 9 апреля 1960 года. Взлетевший из пакистанского Пешавара Боб Эриксон находился в воздухе более 7 ч.

За это время его У‑2 удалось побывать над тремя наиболее секретными советскими объектами – ядерным полигоном в Семипалатинске, ракетными полигонами в Сары‑Шагане и Тюра‑Таме. По удивительному стечению обстоятельств средства ПВО ничего не смогли в тот день предпринять.

«Радиолокационными постами отдельного Туркестанского округа ПВО из‑за преступной беспечности нарушитель был обнаружен в 4 часа 47 минут, когда углубился на нашу территорию более чем на 250 километров», – таким был один из первых выводов специальной комиссии главнокомандующего Войсками ПВО, расследовавшей очередное нарушение государственной границы.

В течение полета У‑2, по сложившейся традиции, на его перехват с разных аэродромов были направлены четыре МиГ‑19П и шесть МиГ‑17, но безрезультатно. Летчикам даже не удалось увидеть крестообразный самолет. Над сарышаганским полигоном «невидимке» повезло еще раз. Готовившиеся в тот день к испытательным пускам зенитные ракеты не были оснащены боевыми частями. А значит, их нельзя было использовать для перехвата реальных целей.

Не состоялся в тот день в среднеазиатском небе и поединок с «невидимкой» тогдашнего рекордсмена высотных полетов Су‑9, несмотря на то что несколько этих самолетов были подняты на перехват. Недостаток опыта в их использовании сказался самым фатальным образом. Майора Соколова, первого из вылетевших на перехват пилотов Су‑9, на цель даже не удалось навести – именно в этот момент она вышла из зоны обнаружения наземных радиолокаторов. Пилот второго – старший лейтенант Куделя – о том, что с ним было в полете, сообщил:

«Смотрю, ко мне в хвост подстраиваются два самолета МиГ‑17, и слышу команду атаковать меня. Я включил форсаж и ушел от них. Затем меня наводят на цель и передают команду – подготовиться к атаке. У меня появилось сомнение о действительности цели. Подошел ближе и вижу МиГ– 19П, летчика Удалова. Снова связался с командным пунктом и получил новую вводную и приказ идти на таран».

Но таран в тот день не состоялся, поскольку самолет‑нарушитель был вновь утерян радиолокаторами, а израсходовавший горючее Су‑9 был отправлен на посадку.

Был выполнен в те часы и третий полет на Су‑9 капитана Дорошенко, также окончившийся безрезультатно, несмотря на то что он пролетел несколько десятков километров над территорией Ирана.

Последней надеждой оставалось то, что самолет‑нарушитель при подлете к границе начнет снижаться, что позволит его сбить. Для этого вдогон «невидимке» были посланы еще два МиГ‑17. Но, даже залетев на территорию Ирана почти на 300 км, перехватчики ничего не обнаружили.