Том 7. Эхо - Виктор Конецкий

Кстати, как ты использовал машину свою, когда сюда на ней приезжал? Я свою главным образом использую для поездок в Старую Рузу на предмет добывания разных жидкостей. Очень удобная штука, моментом можно смотаться — 10 минут, я засекал. 4 минуты туда, 4 — обратно, 2 — на расплату с продавщицей.

Ю. Казаков

Как литературно ссорятся литераторы

Архив Казакова практически весь погиб. Черновики он любил уничтожать сам. А другие документы и письма долгое время после его смерти валялись в пустом доме в Абрамцево. И хулиганье, которое зимой лазает по пригородным дачам, использовало бумажки для растопки печей.

Из моих писем к нему уцелело всего девять штук. Это и «вообще» жаль, а сейчас создает ту частную трудность, что я не могу с должной определенностью восстановить обстоятельства нашей ссоры и затем даже полного разрыва всяких дипломатических отношений в 1968 году.

Причины разрыва:

1. Пьянство и дурь, которую люди вытворяют, находясь в пьяном состоянии.

2. Наше разное отношение к Константину Георгиевичу Паустовскому.

Многое в тебе не нравится мне, многое просто раздражает, но где-то и как-то я люблю тебя, часто думаю о тебе, всегда хочу тебе добра, и счастья, и хорошей работы, хорошего письма. И потому мне всегда мерзко бывает на душе, когда думаю о тебе, как о потерявшем самоощущение, самоконтроль, масштабность.

Боюсь, что ты не поймешь меня сейчас. Но не в том суть. Мне самому так как-то горько и ужасно, что надо в чей-то подол плакать. И этим подолом был у меня ты, а теперь год целый тебя нет. В том, верно, и причина.

В. К

Старик, тебе кто-нибудь на меня накапал. С чего это ты вдруг стал думать обо мне, как о «потерявшем самоощущение, самоконтроль, масштабность»?

Я, правда, однажды рассердился на тебя, потому что ты вел себя невозможно, кочевряжился и вообще всячески выпендривался важностью твоей работы (в том смысле, что ты работаешь для миллионов, а я — для единиц) — и в то же время как-то некрасиво лебезил перед Данелия и Борисом Андреевым — актером…

Вот, пожалуй, и все, что я когда-либо против тебя имел.

Ю. К.

Юра, сам ты как-то дурно кочевряжишься, ведешь себя не просто, а сложно, переусложненно, наплевательски. Такое не следует сегодня делать. От такого только дурнее самому и, конечно, другим.

Жизнь так бесконечно сложна, тяжка, надрывна; так все хорошие люди не умеют жить, напрягаться, побеждать и помогать друзьям. Так все мы безобразно, ужасно старательно приближаем к себе старость, немощь, бессилие. Так всем нам жутко от будущего, так боимся мы его, не верим в него, что и все вокруг начинает мельтешиться, мельчать и… Много здесь горького можно сказать. Только нет во всем этом толку. И нельзя бросаться друг другом.

В. К

Ты отлично знаешь, как нравились мне всегда твои рассказы, вплоть до того, что я даже (в своем очерке о Паустовском) старика заставил сказать о тебе теплое слово (он тебя вообще никогда не читал и никогда о тебе не говорил).

А не писал я тебе по очень простой причине, вернее по двум причинам: сам весь этот год постоянно мотался, не жил дома, и потом о тебе мне все время говорили, что ты тоже где-то мотаешься, а я не знал твоего адреса.

Вот так, старик. Зря это ты на меня полез, зря. Нехорошо.

Ю. К.

Не думай, что жду от тебя помощи. Никто нам не поможет. Если есть кто-то на свете, кто может помочь мне, так это, прости за банальность, — море. Я написал в ЦК письмо. Прошу пустить меня в загранплавание. Чем кончится — не знаю. Но очень надеюсь.

В. К.

Не пиши мне ради бога больше таких писем, а то мы с тобой начнем, как Горький с Андреевым, катать друг другу обидные послания до конца века. А вот авось как-нибудь судьба сведет нос к носу, ну и поговорим, и, я думаю, всякая шелуха сразу отпадет и обид никаких не будет. Будь здоров, работай, осенью хорошо работается.

Ю. К

Мое письмо не означает, что я забыл все те гадости, которые ты говорил и делал в мой адрес.

В 12-м номере «Искусства кино» напечатан сценарий Л. Малюгина о Чехове, «Чайке», Мизиновой. Я убедительно прошу тебя прочитать его немедленно. Малюгин помер, мертвых не ругают. Но он был вполне на своем месте как драматург, когда создавал «Поезд идет на Восток». Когда он сочиняет о Чехове, то каждое слово втыкается в меня ржавым гвоздем. Я, как ты знаешь, сам писал об Антоне Павловиче, поэтому мой вопль сочтут желанием примазаться к сценарию, выпихнуть покойника и хапануть денег на Чехове. Ставить фильм будет Сергей Иосифович Юткевич.

Бога ради! Прочитай сценарий и скажи Паустовскому, чтобы как-нибудь остановить или коллективно поправить то, что принадлежит всей русской литературе, а не только Юткевичу. Будь здоров.

В. К.

В. Конецкий — Л. Чуковской.

Уважаемая Лидия Корнеевна!

Простите, пожалуйста, за беспокойство.

В № 12 «Вопросов кино» напечатан сценарий «Сюжет для небольшого рассказа» покойного Л. Малюгина.

Я чрезвычайно просил бы Вас прочитать сценарий и, если возможно, подсунуть его Корнею Ивановичу, которому писать сам не решаюсь.

Сценарий представляется мне образцом пошлости, неточности и бездарности. Я знаю, что о покойниках говорят только хорошее, но здесь дело идет о Чехове, а не только о Л. Малюгине.

Ставить фильм будет С. Юткевич.

Сложность моей позиции в том, что еще в 59 году я напечатал рассказ о истории «Чайки». Называется он «Две осени». И теперь я не могу считать себя объективным ценителем сценария Л. Малюгина. А если сценарий этот так плох, как мне это представляется, то необходимо предпринять какие-то решительные меры, дабы на экраны не вышел еще один позорный фильм об Антоне Павловиче.

Я очень просил бы Вас сообщить мне свое мнение и мнение Корнея Ивановича.

Решился тревожить Вас, потому что мы с Вами когда-то жевали силос в Комарово за одним столом. Вполне может быть, что Вы не помните этого.

С уважением Виктор Конецкий

28.01.68

Уважаемый Виктор Викторович!

Пытаюсь достать названный Вами журнал. Я никогда в жизни не держала его в руках и не слыхала о его существовании. Дело в том, что лет этак 10 я не хожу в кино, так как у меня очень плохо со зрением.

Если сценарий Малюгина окажется напечатанным доступным мне шрифтом, то я его прочту. Но, кроме самообразования, пользы от моего чтения не будет никакой.

По-видимому, Вы полагаете, что захочет вмешаться Корней Иванович. Может быть и так, и резон есть — его книга о Чехове. Поэтому я достану номер, пошлю ему его, приложив Ваше и свое письмо. Но при этом имейте в виду, что К. И. не был в кино лет 20 и не из-за плохого зрения, а по причине совершенного отсутствия интереса.

Увы! Таковы факты.

Вас я, разумеется, знаю — и не только по Комаровскому застолью. Этим летом я имела радость прочитать Ваше письмо о письме — очень сильно?.

Жму Вашу руку.

Л. Чуковская

4.02.68.

Уважаемый Виктор Викторович!

Ну вот, мне достали Чехова — то бишь Малюгина, — и я его прочла.

Конечно, Вы правы — все это пошлость, т. е. ложь. Чехов изображен каким-то недотепой, на котором всякие ничтожества, вроде его брата, ездят верхом. Диалог между Ликой и Потапенко он еще может сочинить кое-как, но между Ликой и Чеховым — конечно, нет, сколько ни надергивай цитат из писем. К тому же Чехов у него говорит не как интеллигентный человек того времени, а как полуинтеллигентный — нашего. Чехов не мог сказать «помыть руки» — вместо «вымыть» — не мог воскликнуть, как какая-нибудь горняшка: «Кошмар!», не мог сказать «у меня пьесы не получаются», потому что интеллигентные люди не употребляли этого недавнего «не получаются», а говорили: «мне не удается» или «у меня не выходят». Ну и т. п. и т. д.

Провал «Чайки», отъезд на Сахалин — все мотивируется неверно и пошло.

Завтра я отошлю этот номер журнала в Переделкино, но что будет дальше — не знаю. Корней Иванович завален корректурами, письмами и прочее.

Жму руку.

Л. Чуковская

10.02.68

Продолжаю Казакова.

Ты, милый мой, с ума сошел! Никаких гадостей я не говорил и тем более не делал в твой адрес. Не делал — потому что вообще даже не представляю, какую мог бы сделать тебе гадость. А не говорил — потому что (извини) вообще о тебе не говорил, кроме одного раза, когда я позвонил Данелия, чтобы узнать, что с тобой случилось, — это после получения твоей книжки с совершенно хамской надписью. Твой «Чехов» — компилятивный рассказ, как я теперь понял (я недавно перечитывал письма Чехова). И вообще ты уж какие-то все больно здоровые рассказы пишешь — два-три листа, подумать только! Отсюда — водянистость.

Насчет Малюгина ты не по адресу обратился, я его знать не знаю, и пусть пишет всякий что хочет и снимает тоже, всего дерьма не вычерпаешь, и писать по этому поводу Паустовскому я не буду (да ты его, кстати, и не жалуешь, как это проскользнуло в одном твоем рассказе) — старик на ладан дышит. Будь здоров, живи как знаешь, но ты меня глубоко обидел.