Становление личности. Избранные труды - Гордон Олпорт

Совесть

Совесть (как и чувство неполноценности) представляет собой паттерн нескольких собственных состояний, в частности самоуважения, образа Я и проприативного стремления. «Хорошая» совесть не имеет резкой конфигурации. Когда наша совесть «спокойна» или «отдыхает», мы продолжаем функционировать нормальным образом, наслаждаясь физической и моральной гармонией [376] . «Больная» или «возмущенная» совесть гложет нас и говорит, что мы как-то нарушили предпочитаемый нами стиль существования. Мы должны либо успокоить ее путем рационализации, либо принять покаяние и исправиться. Часто совесть объединяется с религиозными чувствами, но не всегда (у нерелигиозных людей тоже может быть чувствительная совесть). На самом деле, мы можем смело сказать, что совесть – норма для каждого человеческого существа (за исключением некоторых «психопатических личностей»). Она является индикатором (чем-то вроде термометра), который говорит нам, что какая-то наша активность разрушает или разрушила важный аспект нашего образа Я .

В психологии совести есть две центральные проблемы: первая касается ее развития , вторая – ее взрослой структуры . В широком смысле, мы можем рассматривать совесть, возникающую в детстве, как совесть долженствования , а зрелую, взрослую форму – как совесть обязательства . Фромм называет первую «авторитарной совестью», а вторую – «гуманистической совестью» [377] .

Без сомнения, совесть долженствования (единственная форма, которая есть у ребенка) развивается из родительских ограничений и запретов. Уже в восемнадцать месяцев ребенок испытывает страх и фрустрацию, когда слышит родительское «Нет!». Сахарница – это «Нет!», телевизор – «Нет!», грязь – «Нет! Нет!». Эти слова часто сопровождаются какой-то формой наказания. По мере овладения языком ребенок учится слову «должен». Он должен умываться и не должен один переходить улицу. Эти слова – сигналы родительской власти: они предвещают последующее поощрение или наказание. Конечно, ребенок не знает, почему он должен или не должен. (На самом деле, причины «должен» и «не должен» очень комплексны. В одних случаях «должен» означает: «Ты обожжешься, если подойдешь слишком близко к плите», то есть тебя накажет природа; в других случаях: «Я, твой родитель, накажу тебя, потому что ты меня раздражаешь»; иногда: «Люди в обществе накажут тебя за такое поведение»; и, наконец, санкции за должен могут приписываться Богу, который «накажет тебя, если ты украдешь или не будешь слушаться родителей».)

Далее ребенок – с большими трудностями – учится послушанию. Конечно, он должен слушаться, когда родители стоят над ним, но постепенно он «интериоризует» внешний голос власти и ведет себя послушно (довольно хорошо), даже когда он один. Однако запретная банка с вареньем еще долго соблазняет его, если рядом нет контролирующей матери.

Моральность, основанная на требованиях взрослого, прочно фиксируется примерно к шести годам. Ребенок становится «моральным реалистом» (Пиаже). Поступки полностью оцениваются по тому, соответствуют ли они установленным правилам или отклоняются от них. Теперь привычка ожидать правил и подчиняться им так хорошо обобщена, что даже в игре ребенок (6–12 лет) злится, если игры идут не по правилам.

Нет сомнений, что эта ранняя стадия совести порождена, как утверждал Фрейд, интернализацией племенных и родительских правил. Нарушение вызывает тревогу и вину, даже если немедленное наказание и не грозит. Для ребенка становится обычным поиск внешнего наказания после того как он сделал что-то плохое, ибо таким образом он надеется восстановить свое психическое и моральное равновесие. И часто он наказывает себя, переживая муки совести и совершая небольшие косвенные поступки возмездия.

В подростковом возрасте юноша сталкивается с новым кризисом. Прежде всего, он решает, что родительские ограничения по большей части дурацкие. Он совершает множество запрещенных поступков, хотя еще может испытывать некоторую вину. Около четырнадцати лет дома и в школе возникают дисциплинарные проблемы, так как молодой человек будет «проворачивать» антисоциальные поступки, если сможет; он еще не хочет опираться на что-то внутреннее, он предпочитает сильных лидеров и контроль для удержания его в порядке, хотя в то же самое время он бунтует.

Но постепенно, по мере развития у молодого человека идеального образа Я , негативные аспекты совести долженствования уступают место совершенно иной совести обязательства . Мы говорим, что она «совершенно иная», потому что она теперь поддерживается не страхом наказания, а сливается с позитивной структурой проприативного стремления. Молодой человек, выбравший карьеру, знает, что обязан для этого учиться, а если не сделает этого, то нарушит выбранный им самим стиль поведения. Центр совести постепенно смещается со специфических привычек послушания на проприум. «Чувство» совести в зрелости редко связано со страхом наказания, будь то внешнее или самонаказание. Скорее, это ощущение обязательства.

Во взрослом возрасте остается много «долженствований», но теперь они идут от рационального признания последствий и редко ощущаются как дело совести. Я должен подчиняться правилам дорожного движения. Я должен следить за состоянием электропроводки в доме. Я не должен показывать ей свои истинные чувства. Но, с другой стороны, я обязан голосовать. Я обязан написать это письмо. Я обязан усерднее учиться. Я обязан поступать хорошо (по моему разумению). Это собственные ценностные суждения. Никто меня не накажет, если я не буду жить в соответствии с предпочитаемым мною стилем. Утверждать, что я боюсь будущих мук совести, означает смешивать возможный результат с полностью позитивным чувством обязательства [378] .

Зрелая совесть – это ощущение долга поддерживать свой образ Я в приемлемой форме, продолжать свою выбранную линию проприативных стремлений, короче говоря, создавать (а не разрушать) собственный стиль бытия. Совесть становится разновидностью общего руководства собой. Акцент смещается с племенного и родительского контроля на самоконтроль индивидуума [379] .

К несчастью, некоторые психологические интерпретации не признают этот переход от долженствования к обязательству . Некоторые авторы утверждают, что суперэго – шаблон родительских и племенных правил и наставлений, наложенный на всю жизнь человека. Конечно, есть взрослые, задержавшиеся в своем моральном развитии. Они продолжают страдать от инфантильной вины, неразрешенных конфликтов с ранними детскими авторитетами. Но эта патология совести (не такой уж необычный недуг) не отменяет правил, управляющих ее трансформацией при нормальном ходе развития.

Выводы и резюме

Эта глава была посвящена чувству самости, а не природе самости. Поэтому мы преимущественно обсуждали психологические, а не философские материи. Как сказал Мустакас, Я гораздо легче почувствовать , чем определить [380] . Окончательное определение мы оставляем философии.

Однако то, что человеческий разум способен рассматривать себя в качестве объекта (подобно тому как он рассматривает объекты во внешнем мире), – психологический факт. Чувство Я присутствует тогда, когда индивидуальные состояния рассматриваются как «мои». Мы показали, что на разных стадиях жизни появляются разные аспекты самосознания [381] . На последовательных стадиях жизни развиваются семь аспектов проприума, но я не имею в виду, что они функционируют раздельно. В нашей повседневной жизни некоторые из этих аспектов или даже все вместе сосуществуют.

Предположим, вам предстоит трудный и решающий экзамен. Несомненно, вы осознаете, что у вас сильно бьется сердце и вас мутит от страха (телесное Я ); вы осознаете важность экзамена с точки зрения вашего прошлого и будущего (самоидентичность); вы осознаете, что тут замешана ваша гордость (самоуважение); вы осознаете значение вашего успеха или неудачи для вашей семьи (расширение Я ), свои надежды и стремления (образ Я ), свою роль в качестве решающего задачи на экзамене (рациональный субъект) и релевантность всей ситуации вашим долговременным планам (проприативное стремление). В реальной жизни проприативные состояния, как правило, сливаются. И за этими переживаемыми состояниями самости вы улавливаете косвенный отблеск себя как «субъекта самопознания».

Проблема субъекта познания возникает, когда мы спрашиваем: «Кто же познает эти функции Я ?» Мы не только сознаем, что нам свойственно, но мы также осознаем, что мы осознаем это. Эта загадка привела к предположению, что существует особый Я-субъект (либо как «чисто» субъект познания, трансцендентальное эго , либо как комбинированный субъект познания, хотения, стремления, желания). Эта последняя точка зрения, похоже, поселяет внутри личности (в груди) координирующего субъекта – маленького человечка, дергающего нас за ниточки.