Опознание невозможно - Ридли Пирсон

Болдт оказался в крайне непривычном для себя положении: он был вынужден признать свою ошибку. Они задержали пожарного инспектора Гармана, который признался в совершении поджогов. Николас Холл признался, что продавал гиперголовое ракетное топливо не установленному третьему лицу. На допросе Гарман признался также в совершении другого преступления — в поджоге трейлера своей раздельно проживающей супруги, в результате чего их сын серьезно обгорел. В глазах многих такой поступок служил доказательством того, что Гарман способен на что угодно.

Получив первое признание Гармана, большие шишки во главе с мэром позволили себе забыть о Грамотее и его терроре, поспешив заверить население, что пожарам положен конец. Болдт в этом не участвовал — так же, как они не участвовали в последующих наблюдениях за Джонатаном Гарманом. Шосвиц, выступая посредником, фактически навязал сержанту сомнительное решение.

В кабинете лейтенанта стоял запах портянок и несвежего кофе. Несмотря на настойчивые предложения лейтенанта, Болдт отказался сесть. Шосвиц, как всегда, нервно расхаживал по комнате.

— Я не знаю, чему и верить, — наконец сказал он, как показалось Болдту, не к месту. — Хочешь верь, хочешь не верь… В смысле, если хочешь знать, в чем истинная суть дела… Мы оба рискуем… если мы хотим завтра утром сообщить наверх, что этот хренов Грамотей до сих пор продолжает играть в свои игры, то нам необходим еще один пожар. Без балды. Нет пожара — нет сделки. Я не шучу. Мы получили записку… после каждой записки был пожар… так что если сегодня не будет пожара, они скажут, что Гарман сам себе ее послал перед арестом — и не надо мне марку показывать, я сам все знаю, но моя карьера, и твоя тоже, не могут зависеть от чертовой почтовой марки.

— Еще рано, — напомнил Болдт.

— Ерунда. Все пожары начинались рано. Мы оба это знаем. Рано? Ерунда. — Он остановился и уставился на Болдта. — Уже поздно, вот что я тебе скажу. Мы слишком припозднились с этим чертовым Джонни Гарманом, и они, — он ткнул пальцем в потолок, — на такое не купятся. У нас нет ни хрена. Ноль. Полный. Только парень с лицом урода, который вытирает окна на автомойке.

— У нас есть полотенца. Волокна.

— Тысяча сраных полотенец за шесть месяцев. — Он снова принялся ходить взад-вперед. — Боже ж ты мой! Эта хреновина с Гарманом была идиотским ходом, Лу. Просто идиотизмом. Мы позволили Мэтьюз уговорить нас, а потом плясали под ее дудку, и теперь наш единственный выход — отказаться от всего. Отказаться, и все. Забыть и не вспоминать. Освобождаем Мартинелли и отправляем ее домой, говорим большое спасибо всем участникам и расходимся по домам. Тебе это необходимо, дружище. Тебе не мешало бы поспать. Выглядишь ты отвратительно. А я себя отвратительно чувствую. Мне надо выпить стаканчик скотча. А лучше два или три. Закрываем дело, прячем его поглубже в статье расходов и надеемся, что никто ни о чем не спросит. — Он остановился и вдруг посмотрел на штаны Болдта. — Где ты такие покупаешь?

— По почте заказываю.

— Не у «Брукс Бразерз»? Потому что очень похожи.

— По почте заказываю, — повторил он. — Я думаю, на сегодня нужно оставить все как есть — наблюдение то есть. Пошел дождь. Может, именно поэтому он поехал в школу через Мэдисон-авеню и Бродвей. Чтобы не попасть под дождь. Это еще не значит, что он отказался от своей затеи.

— Мы с тобой одну видеозапись смотрели или нет? — озадаченно спросил лейтенант. — От какой затеи? Он же ничего так и не сделал. Он так и не полез в бардачок.

Повторяя слова Дафны, Болдт сказал:

— Может, грузовик припаркован где-то возле университета. Может, у него там есть доступ к компьютерам, и он входит в базу данных или что-то в этом роде.

— Мы даже не способны установить его имя.

— Ламойя, Гейнс, Баган и Фидлер, — сказал Болдт. — Дайте мне мою команду еще на денек. На один денек. И Мартинелли тоже. Она должна остаться. Можете забрать фургоны, техников, сверхурочные.

— Ни за что! — проревел Шосвиц. — Баган с Фидлером останутся на месте, они пытаются добиться от Гармана-старшего каких-нибудь сведений, которые можно будет использовать в суде. С которыми можно будет работать, и которые я смогу объяснить. — Он снова ткнул в потолок. — А ты и все остальные? Я закрыл глаза. Я вас не вижу. Но и не слышу. И никто не должен услышать. Насколько я знаю, вы работаете над уликами против Гармана. Вам нужен его сын в качестве возможного свидетеля — вот! Слышал? Иногда я сам себе поражаюсь. Свидетель. Вот и все. Он сможет дать изобличающие показания о том, как Стивен Гарман совершил поджог, о котором ты мне рассказывал. Да я просто гений, честное слово. Скажи спасибо, что тебе достался я, Лу. Ты в хороших руках. Похоже, своей идейкой я спас тебе шкуру.

— Свидетель, — повторил Болдт.

— Именно. — Лейтенант заметно повеселел. — Ты давно последний раз ел?

— Я не голоден.

— Можешь заказать пиццу.

— Нет, спасибо.

— Я все равно предпочту скотч. — Он снова посмотрел на штаны Болдта. — Они не садятся?

— Джонни Гарман и есть Грамотей, лейтенант.

— Не надо меня злить, Лу.

— Если б вы слышали, как о нем говорил Гарман, вы бы знали, что это так. Он его прикрывает, вот и все.

— И у него неплохо получается. — Лейтенант подошел к Болдту и пощупал ткань на штанах. Ему явно понравилось. — Иди, ищи своего свидетеля. Приводи его сюда, мы с ним поболтаем, и может что-то поменяется. Но до тех пор — ни слова. Никому. Никаких истерических россказней о том, что Грамотей все еще на свободе, ни даже случайных разговоров. Никаких донесений. Не надо почем зря поднимать переполох. То же скажешь и своим людям. Я берегу твою шкуру, а ты уж береги мою. — Он пристально посмотрел Болдту в глаза. — Только не напортачь. Напортачишь — останешься один.

Болдт кивнул. Он снова почувствовал, что сейчас расплачется.

— Я и так один, — пробормотал он, направляясь к двери, думая о Лиз и той жизни, которую они потеряли. Шосвиц сказал что-то про штаны, но Болдт не услышал. В ушах у него звенело, а правая рука непроизвольно сжалась в кулак.

Глава пятьдесят шестая

— Где он? — потребовала Дафна.

Бен смотрел в глазок в двери кухни Эмили, но переднего входа оттуда видно не было; Эмили отправилась открывать на звонок.

Бен узнал голос Дафны. Сердце у мальчика ушло в пятки, его охватило отчаяние. Почему, что бы он ни делал, Бен обязательно кого-то расстраивал?

— Бен? Его здесь нет, — с вызовом ответила Эмили. — Он должен быть с тобой!

— Я ничего не слышала, — сказала Дафна. — Давай еще раз, только позволь мне напомнить, что, предоставляя ему убежище, ты укрываешь свидетеля. Подумай хорошенько. Ты сегодня видела Бенджамина?

— Убирайся.

— У меня достаточно оснований для того, чтобы обыскать дом, и я собираюсь сделать это немедленно, — сообщила Дафна.

Бен понял, что с него хватит. Он шагнул было к задней двери, но вовремя вспомнил, что однажды Дафна уже задержала его там.

Он воспользовался окном ванной. Оно находилось сбоку и выходило на соседский дом.

Бен прыгнул и тут же побежал, обдумывая свое положение. Разумеется, они проверят его дом — если еще не проверили. Он мог бы забрать из своей комнаты спальник и отправиться в деревянный форт. Заночевать там и вернуться к Эмили рано утром.

На улице шел дождь, Бен едва заметил это. Ему казалось, что так быстро он еще никогда не бегал. Ступая в лужи, он несся по тротуарам, закоулкам и знакомым подворотням. Он бежал так, будто от этого зависела вся его жизнь. Он мчался изо всех сил, чтобы остаться на свободе.

А что может быть слаще свободы?

Глава пятьдесят седьмая

— Ты не поверишь, но мы выяснили кое-что о пишущей ручке, — сообщил Болдту Берни Лофгрин, остановив его в коридоре. Болдт шел в отдел связи, чтобы начать свертывать наблюдение за домом номер 114 по Лэйквуд-авеню, где Марианна Мартинелли играла роль потенциальной жертвы. Он намеревался поставить туда Ламойю, а Гейнс направить в туннель, где Дафна нашла цитаты — так он надеялся снова напасть на след Гармана. Сержант решил снять Ламойю с ночной смены и оставить парк без наблюдения с двух до шести утра. Он считал, что даже небольшой команде удастся вести наблюдение. Кроме того, он не знал, что еще можно предпринять.

Очки у Лофгрина были настолько грязные, что почти скрывали его увеличенные глаза. Он выглядел физически измотанным, однако оставался оживленным и полным энтузиазма. Болдт ему завидовал.

— Это не «Бик», не «Паркер», не «Пэйпер Мэйт», не «Кросс» и вообще ни одна из широко распространенных ручек, которые доступны всем. Это хорошая новость, уж поверь. Нам нужно только определить химический состав чернил…

— Слушай, Берни. Мне очень приятно, честное слово, но Фил закрыл дело, ясно? Больше никаких межведомственных отношений, кроме тех, что связаны с задержанными подозреваемыми.