Белый раб - Ричард Хилдрет

— Ввиду того, что охотников торговаться явно нет, — заявил тогда мистер Грип Кертис, став рядом с аукционистом, — я снимаю женщину с продажи!

Эти слова не на шутку меня встревожили. Но Колтер имел в этом деле такой богатый опыт, что какому-нибудь янки его трудно было сбить с толку. Вместо ответа он спокойно достал из кармана и показал аукционисту объявление о торгах, где в заключение было сказано: «Все перечисленные выше рабы должны быть проданы без назначенной цены», и потребовал продолжения аукциона. Собравшиеся, а также и сам аукционист поддержали его в этом требовании, и так как надбавок не последовало, молоток аукциониста наконец опустился.

— Продана за сто долларов, — произнёс аукционист, — мистеру…

— Вот деньги! — сразу ответил Колтер, протягивая аукционисту одну из стодолларовых бумажек, выигранных им несколько дней назад у бостонского комиссионера по закупке хлопка. — Выдайте расписку в получении этой суммы и составьте акт, согласно которому все права собственности бостонца на эту женщину передаются мистеру Арчи Муру из Лондона.

Тут же составили акт, причём даже равнодушный бостонец был озадачен всем происшедшим, и на лице его отразилось неудовольствие.

Колтер попросил Касси следовать за нами, что она с готовностью и сделала. Когда мы все втроём выходили из аукционного зала, весёлый и добродушный аукционист успел уже вернуться к выполнению своих обязанностей и выставил на продажу шестнадцатилетнюю негритянскую девушку, камеристку, выросшую в штате Мэриленд, в хорошей семье. Он заявил, что девственность её вне подозрений, и прав на неё никто не оспаривает… Он надеялся получить за неё хорошие деньги.

Не стану описывать, что пережили мы оба, когда Касси узнала во мне своего мужа, с которым так долго была в разлуке. Её радость не уступала моей. Но, по её словам, это не явилось для неё неожиданностью: она всё время чего-то ждала, и ожидание это, как нередко бывает с людьми жизнерадостными, перешло в твёрдую веру, что рано или поздно, но она непременно встретится со мной. И как верная и любящая жена, она всё время сохраняла незапятнанным и нетронутым всё, что было лучшего в её сердце, оставляя его для меня. Поэтому теперь она обнимала меня не как безнадёжно потерянного и неожиданным образом возвращённого ей супруга, а как вернувшегося из дальнего путешествия возлюбленного, которого она долгие годы неустанно и терпеливо ждала.

О, священные нити любви, узы супружества, союз сердец! Церковь и законы могут лишь освятить вас, но создать вас они не могут. Ни разлука, ни время, ни благополучие, ни нужда, никакая неукротимая сила, никакое беспомощное повиновение ей — ничто, кроме смерти, да и сама смерть не властны разорвать вас!

Глава пятьдесят шестая

Новая хозяйка, в руки которой Касси благодаря доброму посредничеству мистера Колтера попала прямо из невольничьих бараков благочестивых и почтенных господ Гуджа и Мак-Грэба, незадолго до этого, как я уже узнал от Колтера, приехала из Новой Англии, стала женой мистера Томаса, владельца хлопковых плантаций в штате Миссисипи.

Она родилась и выросла на маленькой ферме в Нью-Хемпшире. Родители её были люди бедные. Но она, как и многие девушки Новой Англии, стремилась добиться самостоятельности и ко времени знакомства со своим будущим мужем, мистером Томасом, уже занимала место учительницы в модном пансионе для благородных девиц, в том самом, куда мистер Томас привёз двух своих дочерей от первого брака.

В Новой Англии хлопковых плантаторов из южных штатов рисуют себе примерно так, как в Великобритании — плантаторов из Вест-Индии. Такого плантатора представляют себе красивым, общительным, элегантно одетым молодым человеком, блестяще образованным, хорошо воспитанным и любезным. При этом он, разумеется, страшно богат и думает только о том, чтобы развлекаться и развлекать своих друзей. Представление это создано теми из южан, которые — ради того, чтобы, прожив несколько недель на одном из северных курортов, сорить там деньгами, покорять сердца всех дам, не только молодых, но и пожилых, с дочерями на выданье, и пускать пыль в глаза ещё не оперившимся юнцам, — согласны потом, вернувшись к себе домой, всю остальную часть года голодать, терпеть нужду, зависеть от кредиторов и даже принимать у себя судебного исполнителя.

Будущая миссис Томас, в то время ещё Джемайма Дивене, была безмерно счастлива тем, что ей удалось пленить владельца южной плантации и что ей предстояло теперь внезапно сменить бедность на богатство. Поэтому она с радостью приняла руку, сердце и состояние мистера Томаса, предложенные ей после недельного знакомства, в течение которого они виделись лишь три раза. Ей, к сожалению, и в голову не пришло подумать о том, что мистер Томас, вне зависимости от того, южанин он или нет, по возрасту годится ей в отцы, что у него всегда какое-то тупое, заспанное и глупое выражение лица, что он не способен даже правильно изъясняться по-английски, и при всём этом потребляет неимоверное количество табаку и водки. Даже в самый разгар ухаживания он равномерно распределял своё время между табачной жвачкой, курением табака, мятной водкой и мисс Джемаймой, хотя и постоянно уверял её, что она для него — всё на свете.

Не могло быть сомнений, что он её любит — если такая устрица, как он, вообще способна была любить. А девушке без состояния и связей, вынужденной жить своим трудом, не блещущей красотой и ничем не выдающейся из тысяч других, да к тому же достигшей того возраста, когда налицо страшная опасность остаться старой девой, не приходится пренебрегать любовью мужчины, даже если этот мужчина просто-напросто устрица в человеческом образе. В данном же случае этот человек-устрица слыл ещё богачом, и будущая супруга его могла рассчитывать на жизнь в избытке и роскоши. Возможно ли было, чтобы девушка такого возраста и в таком положении, как мисс Джемайма (будь то хоть в Англии, или в Новой Англии, или вообще где бы то ни было), ответила на подобное предложение отказом?

Но было одно обстоятельство, которое беспокоило мисс Дивене. Она испытывала непреодолимое отвращение к неграм. Она считала это чувство врождённым, но наряду с этим помнила, что, когда она в детстве плохо вела себя, ей грозили, что её подарят старой негритянке, жившей поблизости. Это была единственная чернокожая женщина во всей округе. Жила она одна, в маленькой лесной избушке; в летнее время она продавала прохожим настой из каких-то корней, а кроме того, торговала всякими травами, целебные свойства которых она, по-видимому, отлично знала. Помимо этого, она считалась колдуньей; во всяком случае, дети были в этом уверены.

Мысль о том, что она будет жить на плантации, окружённая одними только чернокожими, готова была поколебать Джемайму Дивенс в её решении. Мистер Томас старался успокоить её, доказывая, как удобно зато быть полным хозяином своих слуг, которые будут выполнять все её распоряжения. Он уверял её, что среди невольниц немало мулаток и что он раздобудет для неё служанку посветлее. Он и выполнил это обещание, купив Касси.

Новая супруга мистера Томаса представляла себе своё будущее жилище в виде прекрасной, богато меблированной виллы, окружённой роскошными, благоухающими тропическими растениями. Единственное, что портило картину, которую рисовало ей воображение, было неизбежное присутствие негров, но она надеялась со временем привыкнуть к этому злу или по крайней мере заглушить его горечь сладостным ароматом апельсиновых рощ. Короче говоря, её будущая жизнь представлялась ей в виде настоящего рая.

Добродушный и покладистый мистер Томас, по правде говоря, никогда ничего подобного ей не обещал, но мисс Джемайма, как и многие молодые дамы, считала это чем-то само собою разумеющимся. Представьте себе теперь её разочарование, когда они прибыли в Маунт-Флэт — так мистер Томас назвал своё поместье, чтобы, как он пояснил, не прикрашивать действительность, но и не ударить лицом в грязь перед всякими Маунт-Плезенте, Монтичелло и другими звучными названиями соседних плантаций, — представьте себе её удивление и разочарование, когда вместо рисовавшейся её воображению виллы она увидела перед собой четыре бревенчатых домика, соединённых крытыми галереями. Здесь не было ни ковров, ни обоев, стены не были даже оштукатурены, я сквозь дырявую крышу во время дождя все помещения, за исключением одной только спальни хозяйки, заливали потоки воды.

Жилые комнаты были и в других домиках; в более отдалённых строениях позади главного дома находились кухня и кладовая, а за ними жалкие маленькие хижины. Это был так называемый невольничий городок, хорошо видный из окоп господского дома.

Никакой тропической зелени вообще не оказалось; около дома не было даже и огороженного участка… В одном месте видны были, правда, следы сада, который здесь, по-видимому, собирались разбить, но сейчас всё густо заросло мелким кустарником и бурьяном. Свиньи, мулы и несколько совсем отощавших от голода коров бродили вокруг дома; тут же бегало множество голых негритят. Печать запустения лежала на всём.