Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

Маркиз кивнул. Он не особенно гордился деталями своего прошлого, но так как он похитил Элинор, то полагал, что должен был обсуждать с ней это, даже если это разговор означал для него еще одно чертово размышление над своим поведением. В некотором смысле, и к его удивлению, он на самом деле смог выяснить недавно некоторые вещи.

— Я помню. Сколько тебе было, семь лет? — Он уставился вниз на свои руки. — Мой отец к тому времени бредил. Ты, вероятно, не знаешь, или не помнишь, но Мельбурн планировал остаться на две недели. Моему отцу взбрело в голову, что все вы — его незаконнорожденные дети, пытающиеся отнять у него состояние. В действительности, он даже напал на Себастьяна.

— Чем он был болен?

— Я уверен, что к этому моменту ты слышала обо всех неприятных подробностях.

— Слухи ходят в изобилии, но я предпочитаю правду.

Итак, это был разговор о его родословной. Валентин предположил, что она заслуживает знать также и это.

— Сифилис.

— Должно быть, это было ужасно для тебя, Валентин.

— К тому времени я просто хотел, чтобы он поспешил и умер, и оставил меня в покое. — Он откашлялся. — Господи. Не думаю, что я когда-либо говорил это прежде. Мои извинения.

— За то, что ты был честным? — Элинор полностью стряхнула с себя пальто и наклонилась через открытое пространство экипажа, чтобы положить обе руки ему на колени. — Знаешь, я должна признаться, что все время, пока разговаривала с Джоном Трейси, я точно знала, что он ответит на любые слова, которые я ему скажу. Я с таким же успехом могла вести эту беседу сама с собой.

Валентин перестал дышать.

— Это экономит время, — протянул он, слишком остро осознавая, что ее пальцы ползут вверх по его бедрам.

— Я тоже так полагаю, особенно если мечтаешь о том, чтобы никогда не встречаться ни с какими сюрпризами, и даже никогда нормально не обсуждать что-то. — Элинор наклонилась ближе, ее губы легко, как перышко, пробежали вверх по его горлу, по подбородку и устремились ко рту. В то же время, ее руки начали расстегивать застежку на его брюках.

— И кто захотел бы этого? — прошептал маркиз, переместившись, чтобы провести руками вниз по ее бокам, и притягивая ее ближе к себе.

— Верно, — ответила она шепотом, стягивая брюки вниз и освобождая его. — Какая уважающая себя девушка захочет, чтобы с ней произошло что-то неожиданное?

Сглотнув и закрыв глаза от изысканного ощущения ее руки, сомкнувшейся вокруг его члена, Валентин потянул ее рубашку вверх, обнажив бедра.

— Кажется, это мешало бы жить обычной жизнью, — согласился он, поднимая Элинор вверх, а затем, направляя ее вниз, чтобы медленно насадить девушку на свой член. Боже, как он любил ощущать ее, каждый тесный, горячий дюйм, охватывающий его.

Она откинула голову назад, задыхаясь, когда медленно опускалась, чтобы полностью принять его в себя.

— О Боже, Валентин, — простонала девушка, извиваясь на его бедрах.

Он почти кончил прямо в этот момент.

— Элинор, поцелуй меня.

Они целовались горячо, с открытыми ртами, их языки переплетались. Положив обе руки на бедра девушки, Валентин качнул ее вперед. Она немедленно приняла тот ритм, который он задал. Вверх — вниз, вперед и назад, раскачивание экипажа помогало им с каждым движением. Их взгляды не отрывались друг от друга, когда девушка двигалась на нем; а когда маркиз входил в нее, из его груди вырывались стоны.

Валентин ощутил, как она достигла оргазма, услышал ее дрожащий вздох. Ускорив собственные движения, он присоединился к ней, затем прижал девушку к своей груди, и Элинор безвольно опустилась на него.

Валентин приподнял ее подбородок пальцами, нежно поцеловал в губы.

— Теперь ты должна выйти за меня замуж, — прошептал он.

— Нет, не должна, — ответила девушка. — Но я подумаю об этом.

— Разве ты не украл что-то более скромное? — спросила Элинор, изгибаясь, чтобы посмотреть через плечо на Валентина, пока он застегивал сзади ее шелковое голубое платье.

— Зачем бы я стал это делать? — ответил тот, и нежная усмешка, которая не сходила с его губ все утро, стала еще заметнее. — Кроме того, было темно, и ты пыталась кастрировать меня.

Благодарная за то, что не сумела сделать это, Элинор наклонилась вперед, чтобы покопаться в дорожной сумке. Они остановили карету только раз, и только на то время, чтобы переместить ее багаж в отделение для пассажиров, чтобы Элинор смогла одеться.

— Здесь нет ни одной вещи, предназначенной на что-то другое, кроме бала. Думаю, что ты выбрал каждое платье от мадам Констанцы, которое у меня есть, и больше ничего.

— Ты едва ли можешь винить меня за это, моя дорогая.

— Но что насчет завтрака? Ты ожидаешь, что я надену это платье?

— С моей точки зрения, тебе вообще не нужно ничего надевать.

— Я уверена, что все владельцы гостиниц оценят это.

— Я оценю, и именно это считается. — Маркиз отодвинул занавеску, ненадолго выглянув из окна на проносящуюся мимо сельскую местность. — Так или иначе, мы не станем задерживаться нигде слишком долго.

— Ты боишься, что я передумаю? — Ранее Элинор сказала ему правду; она могла непоправимо испортить себе репутацию к этому моменту, но если ее избранник не понравится Мельбурну, то герцог все еще мог отослать ее прочь из Лондона, запретить возвращаться туда и никогда не позволять ей выйти замуж. Валентин значительно сузил ее возможности, но когда она дремала на его плече на рассвете, то уже не могла сердиться на него.

Все это было замечательной путаницей, но он, кажется, застрял там вместе с ней. И этот факт уже сам по себе, подтолкнул девушку к тому, чтобы просто наслаждаться приключением. По крайней мере, одна вещь, которую Валентин сказал ей, была абсолютной правдой; никто не мог заставить Элинор ощущать себя такой свободной, такой полной надежд, как это делал он. Она любила его. И до тех пор, пока реальность не обрушится на ее плечи, девушка позволит, чтобы этого было достаточно. На протяжении многих недель она только воображала — и желала и надеялась — что Валентин будет тем мужчиной, кандидатуру которого она серьезно сможет рассматривать в качестве жениха; очевидно, она задолжала огромное количество благодарностей этому отцу Майклу, кто бы он ни был.

— Я боюсь, что твои братья выследят нас. С моей стороны будет дурным вкусом убить одного из твоих близких родственников перед нашей свадьбой.

Элинор посмотрела на него. Валентин произнес эти слова в шутку, но у нее было более чем основательное подозрение, что маркиз был совершенно серьезен. Трепет пробежал по ее телу. Обессилела она или нет, но девушка никогда не ощущала себя такой… живой, как сейчас. Маркиз возбуждал и удивлял, и доставлял ей удовольствие, но он был прав насчет возражений ее братьев. С репутацией Валентина, одновременно тяготеющей к нарушению правил приличия и распутству, Мельбурн никогда не согласится на брак между ними, и он сделает все, что в его власти, чтобы остановить их, как только осознает, куда и с кем уехала его сестра.