Гарики из Иерусалима. Книга странствий - Игорь Губерман

«Еврей никогда серьезно не считает что-либо истинным и нерушимым, священным и неприкосновенным. Поэтому у него всегда фривольный тон, поэтому он всегда надо всем острит».

Я не собираюсь вступать в дискуссию с бедным покойным философом, гораздо интереснее мне в этом перечне какое-то смутное звучание правды — например, о нарушении границ.

Я абсолютно убежден (а если довелось бы спорить, то готов поставить любую свою ногу против кочана капусты), что и мерзкую идею о делении народа на евреев и жидов сочинили наши соплеменники. В ней ярко светит подлое и жалкое желание любой ценою отделить себя от вековечной участи народа, заранее обезопаситься и упастись таким психологическим предательством. У моей уверенности об авторстве этой идеи есть очень личное, глубинно статистическое подтверждение: десятками встречал я человеческую гнусь, которая эту идею прокламировала, и ни разу мне такое не сказал достойный человек. Это весьма удобная психологическая щель для неудачников, для прохиндеев, для завистников и всех, кто ищет крайнего в невзгодах своего существования.

Однако вовсе и совсем не только для таких. Ибо весьма способные, даже талантливые, успешливые и по жизни состоявшиеся люди своего еврейского происхождения чурались, от него пытаясь откреститься. Последнее слово — не каламбур, а некая реальность, ибо не только предпочитали эти достойные люди умалчивать свое еврейство, но и крестились, дабы христианством его как бы зачеркнуть. В 1930 году некий немецкий философ Теодор Лессинг выпустил книгу под названием, исчерпывающе точно обозначившим эту психологическую загадку: «Еврейская самоненависть». Он описывал этот феномен на примерах известных деятелей немецкой культуры, то есть людей отнюдь не темных и способных осознать свое стремление порвать с еврейскими корнями — одновременно с глубинным ощущением своего неискоренимого еврейства. С той поры, как мне рассказывали сведущие люди, появлялись разные и книги, и статьи о том же самом, но, увы, мне эта вся литература напрочь недоступна. Поскольку я не шпрехен, я не спик и не парле, а на русском языке такое появиться не могло. И мне из-за невежества и темноты моей до множества вещей приходится доходить своим умом, который тоже ведь — увы — не безразмерные колготки. Однако же домыслить, как проистекают и клубятся душевные метания такого рода, можно и воображению доступно.

Только сразу откажусь я от идеи, выдвинутой неким Барухом Курцвайлем, автором книги «Ненависть к самим себе в еврейской литературе». Нет, я этой книги тоже не читал, поэтому я уподоблюсь тому ныне знаменитому слесарю, который поносил книгу Пастернака, честно и неосмотрительно признавшись, что в глаза ее не видел. Но у меня есть некая ключевая цитата из этой книги, так что я вполне могу понять, о чем там речь: «Для еврея, утратившего веру в свое духовное призвание, становится сомнительным и отвратным его физическое бытие». Теперь доступен он любому поруганию и (почему-то) склонен разделить мнение окружающих о своем народе. Нет, я это не намерен обсуждать, поскольку убежден, что вера в богоизбранность свою и своего народа, искреннее соблюдение обрядов — это текст из оперы совсем иной, хотя спасительной для самоуважения, но к нашей теме мало относящейся.

Однако вторит этому угрюмый голос мрачного писателя Йосефа Бреннера (начало прошлого века): «Можем ли сами мы не принять приговора тех, кто нас презирает? Поистине мы достойны этого презрения… Можно ли не ненавидеть такой народ? Не презирать его?.. Можно ли, видя его перед своими глазами, не поверить любым, самым гнусным наветам, которые возводились на него издревле?»

Таких тоскливых откровений — многое множество у самых разных авторов-евреев. Сколько мы такого же слышим на бытовом уровне — знает и слышал каждый. Что ж это такое и откуда?

С той поры, как психолог Адлер ввел понятие о комплексе неполноценности, этот удобный для употребления ярлык принялись клеить куда ни попадя, но к нашей теме он действительно имеет прямое отношение. С ранних лет и в большинстве стран света ощущает юный еврей свою чужеродность окружающим сверстникам. Ему о ней напоминают, именно о ней талдычат ему родители: есть у тебя изъян (или особенность), ты должен быть усердным и старательным гораздо более, чем остальные. Люди маленького роста, с косоглазием и хромотой, заиканием или иными недостатками — классические обладатели комплекса неполноценности. Им свойственна злость на себя, придирчивый стыд за свои истинные (или мнимые) изъяны, и они всю жизнь их как-то компенсируют. Добиваясь утешающего их успеха в самых разных областях. Я в это не буду углубляться, я только напомню о Демосфене, который боролся со своим врожденным косноязычием так усердно, что сделался знаменитым оратором. И забыл начисто о своем когдатошнем недостатке, как забыл о своем маленьком росте тот артиллерийский офицер, который стал Наполеоном. Но с евреем вечно остается его происхождение, а вокруг и рядом — вечно остается шустрый и нелюбимый никем народ, к которому он от рождения принадлежит. И принадлежность эта начинает его больно тяготить. И его ход мыслей (а точнее — ощущений) мы легко (хотя и очень приблизительно) можем себе представить. Попытаемся?

Я довольно многого добился и достиг в этой нелегкой жизни. Мои способности, мое усердие, мое желание не быть последним, чем бы я ни занимался, — принесли свои плоды. Я — нужный и уважаемый член этого общества, что бы я о нем ни думал. Разумеется, в стране, устроенной разумно, я достиг бы много большего и меньшими усилиями, но я родился тут и здесь живу. Все хорошо и правильно за исключением того, что я все время помню: я — еврей. А я ведь настоящий русский (немец, англичанин, француз, испанец). Я владею языком намного лучше большинства коренного населения этой страны, я в точности такой же по одежде, по привычкам, поведению и отношениям с людьми. Литература и история этой страны — родные мне, они запечатлелись у меня в душе и памяти. Я нужен здесь и уважаем всеми, с кем общаюсь. И одновременно я чужой. Неуловимо я другой, чем те, с которыми хочу быть настоящим земляком. Они это знают, чувствуют и часто, слишком часто дают почувствовать и мне. Поскольку я еврей. И самое обидное, что я себя евреем ощущаю. И друзья мои ближайшие — евреи. С ними мне легко и интересно. Только это дополнительную воздвигает стену между моей дневной, распахнутой, и вечерней, чуть укромной, жизнью. Почему мы так и не сумели раствориться? Почему на нас на всех так явственно клеймо (иного не найду я слова) принадлежности к той нации, которую никто нигде не любит? И вполне заслуженно, если поближе присмотреться. Эти юркие, пронырливые, цепкие, настырные, бесцеремонные до наглости, всюду проникающие люди — неужели я такой же только потому, что я из этой же породы? Самоуверенность, апломб, неловко скрытое высокомерие — с непостижимой легкостью сменяются у них пугливостью, униженным смирением, готовностью терпеть обиды и сносить насмешки. Втираются они всюду, куда только удается втереться. Корыстолюбие, угодливость, услужливость — и тут же назойливая тяга к равенству, хотя своим они готовы помогать в ущерб всему. А нескрываемая их симпатия друг к другу и стремление кучковаться среди своих? По самой своей сути торгаши, они готовы заниматься чем угодно во имя процветания и прибыли. За евреев-проходимцев мне так стыдно, словно это моя близкая родня. За что же мне такое наказание? И в том, что их не любят все и всюду, — что-то есть, дыма без огня не бывает, невозможно, чтобы ошибались сразу все, везде и все века подряд. Нет, нет, ассимиляция и растворение — единственное, что способно выручить мой низкий и самоуверенный народ. Пусть станет он таким, как я, и я тогда смогу не стыдиться своей к нему принадлежности.

Обо всем этом с разной степенью сдержанности говорили и писали люди разные — а для примера назову я столь несхожие имена, как Карл Маркс и Борис Пастернак.

Такое вот стремление и невозможность слиться с окружением терзают, как мне кажется, довольно многих. Сам я это в молодости кратко пережил, потом ушло — и невозвратно, к счастью. Никаких осознанных усилий я к тому не приложил, мне просто повезло.

Когда же это с нами началось? И почему именно с нами так случилось?

Отвечу я сперва вопросом на вопрос: когда, читатель, по твоему просвещенному мнению, прозвучало в первый раз зловещее предупреждение о том, что евреи потихоньку завоевывают мир?

Не напрягайся, друг-читатель, и не торопись, ты все равно не угадаешь, ежели не знал заранее. Этот вопрос я задавал весьма осведомленным людям. Называли мне в ответ века, довольно близко отстоящие от нашего времени. Теперь цитата (честное слово, подлинная):

«Еврейское племя уже сумело проникнуть во все государства, и нелегко найти такое место во всей вселенной, которое это племя не заняло бы и не подчинило своей власти».