Ошибка «2012». Мизер вчерную - Мария Семенова

— Алё, алё, алё… такую мать, алё! Вы что там, оглохли, такую вашу мать? Алё!..

Внезапно замолк и посмотрел на Козодоева и Сипягина:

— Зам по строительству позвонил, у них там в мэрии друг друга уже жрут. А у нас в дежурной части не берут трубку. Похоже, всё одно к одному… Правда ваши, парни, это эпидемия, мор, зараза…

В голове у него проносились мысли о противогазах, общевойсковых защитных костюмах и специальных сигналах, подаваемых в случае бактериологической угрозы. А ещё — вот уж совершенно некстати — о заветной бутылочке в сейфе. Ведь при эпидемии первое дело что? Правильно, дезинфекция…

— Тсс, — вдруг насторожился Козодоев, предостерегающе поднял палец и шагнул к стене. — Слышите?

Там, за двумя слоями сухой штукатурки, располагался рабочий кабинет Худюкова. Из которого совсем недавно неслись звуки форсированного допроса. Теперь там никто не интересовался подельниками и происхождением захваченной наркоты. Приглушённая акустическая картина всего более напоминала то, что мы слышим, когда по телевизору показывают стаю гиен над растерзанной антилопой, и мы слабонервно отворачиваемся от экрана.

На лице Звонова проступило выражение… не то чтобы обречённости, скорее, окончательной решимости, когда то, от чего до последнего пытался отгородиться, всё же СЛУЧИЛОСЬ, — и не на кого больше кивать, нечем оправдываться, надо просто хватать шпагу, пистолет, осиновый кол и, перекрестясь, идти врукопашную.

— Такую мать! — Он бросился к сейфу и вытащил — нет, не заветную бутылку, а табельного «Макарова». — Дело, ребята, пахнет керосином… — Снял с предохранителя, с клацаньем дослал затвор и почему-то на цыпочках двинулся из кабинета. — За мной!

— Есть! — Веня и Володя разом выхватили стволы и следом за начальством шагнули в коридор.

И сразу увидели явный непорядок.

У дверей соседнего кабинета никого не было. А ведь там должен был стоять дежурный сержант, конвоировавший задержанных на допрос к Худюкову…

«Может, в туалет отошёл?..» — понадеялся подполковник, отлично понимая, что надеется зря, и указал пистолетом на дверь:

— Ребята, давайте. Дуплетом. По счёту три. И раз, и два, и…

— Ки-яй! — Старший лейтенант и старший прапорщик синхронно шарахнули ногами в дверь.

Хрустнули филёнки, и взорам предстала внутренность кабинета.

Трое опытных милиционеров, действительно повидавших всякие виды, наивно полагали, будто их уже мало что может удивить, тем более напугать. Как же они ошибались…

В кабинете действительно пировали гиены. В лице бывших подследственных и лейтенанта. А вместо антилопы у них был сержант. Выглядевший, по мнению Козодоева, так, словно угодил на «Оке» под восемнадцатиколёсную фуру.

— А ну, отставить!.. — сработал у Звонова многолетний рефлекс. — Худюков, смирно! Ты что это себе позволяешь, сволочь, забыл, где находишься?

Ответом его не удостоили. Вместо этого Худюков зарычал, словно бешеная гиена, оскалился и, как был — смердящий и окровавленный, — бросился на своего прямого начальника. В мутных, уже не человеческих глазах читалось одно — убить. Убить это низшее существо, годное только в пищу своим господам. По праву избранности. По праву крови…

Однако подполковник Звонов, стремительно освобождавшийся от последних спиртовых испарений, был не лыком шит — живо пустил в дело «Макарова», правда машинально, в последнем всплеске гуманизма, стал стрелять по ногам. Пули продырявили лейтенанту бедро, раздробили колено, однако не прекратили атаку. Наверное, потому, что были не серебряными, а простыми свинцовыми. Худюков заревел, липкие скрюченные пальцы тянулись к горлу подполковника. Зомби не зомби, упырь не упырь… одно слово — оборотень в погонах. Только Звонов на своём веку встречал экземпляры и пострашнее. А потому с криком «Так твою растак!» он что было мочи пнул нападавшего в пах и приласкал «макаровым» по голове. С такой силой, что вылетела обойма. После четвёртого удара Худюков наконец остановился, задёргался, рухнул на колени и сполз на пол.

— Я тебе, гад!.. — перевёл было дух подполковник, но тут с топотом устремились вперёд Сергеев и Кузнецов, вернее, две жуткие твари, унаследовавшие их телесную оболочку.

Сипягин с Козодоевым миндальничать не стали — какое по ногам, сразу в лоб!

Практика тотчас подтвердила, что поступать с людоедами следовало только так.

— Да-а… — Звонов как-то зябко передёрнул плечами, вытащил беломорину, но не закурил, забыл. — Писец.

А что тут ещё скажешь, когда храм Фемиды, в котором ты по идее верховный жрец, превращается вдруг в трапезную каннибалов?..

— Это, товарищ подполковник, не писец, это эпидемия, — дуэтом утешили его старший прапорщик и старший лейтенант. — А вы, Влас Кузьмич, ворошиловский стрелок! Не дрогнули, не сломались, живым гада взяли. Давайте-ка стреножим его, пускай дозревает, может, скажет чего…

Нокаутированного Худюкова подтащили к стене и пристегнули за руку к радиатору отопления. Что интересно, его раны, теоретически требовавшие «скорой», почти не кровоточили.

— Ходу, ребята. — Звонов наконец-то донёс до рта папиросу и жадно закурил. — Первым делом вниз, в дежурную часть. Там ведь не хрен собачий — ружпарк… Потом соберём сколько есть наших, то есть нормальных, и в мэрию. Надо Абрамыча выручать.

Мастер. Знак чень

В номере густо, так что вытянутую руку не вдруг разглядишь, висел благовонный туман. Пахло сандалом, кедром и священными травами. Это в массивной, литого золота курильнице сгорали драгоценные палочки, пропитанные редчайшими маслами. Мастер потерял им счёт ещё до обеда. Энергия заклинаний порождала в дыму замысловатые вихри, потрескивали хлопушки бао чжу[202], Мастер раскачивался в экстазе, сливался с вечным, обонял цвета, пробовал на вкус звуки… Увы, тщетно — дух Великого Учителя не приходил. Не помогли ни дневной пост, ни вечернее жертвоприношение, ни радение в дыму. Будущее пребывало во тьме.

— О Великий Белобородый Даос Даожень, маг, мудрец, философ, лекарь, отец! — в несчётный раз начал призывание Мастер. — Явись, вразуми, дай мудрый совет, подскажи, как мне жить дальше! Следует ли вернуться в Харбин или, может, поехать на виллу в Монако? Должен ли я остаться здесь, на болотах, и начать новую Игру? О Великий Белобородый Даос Даожень, снизойди…

Жить, даже временно, в России и быть свободным от неё — невозможно. Знал ли Мастер, что задаётся исконно русским вопросом: что делать?

Да уж не швейные кооперативы открывать, как советовал Чернышевский в книге с названием, которое энтузиасты предлагали писать без вопросительного знака. Терминал закрыт, бывший — это хорошо, если бывший, — заклятый враг выбился в Тузы… Да ещё вот, говорят, прорезались Змеи. Репты и рептояры. Стало быть, если «товарищ Рубен» говорил правду, географические координаты пребывания особого значения не имели. Живи ты в Харбине, в Монако или в Пещёрке, всё одно не спрячешься. «Что же делать, Учитель, что делать? Вразуми, Даожень…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});